Женщина открыла рот, но так и не произнесла ни одного членораздельного звука. Она лишь замычала, вновь покачав головой. Потом она схватила поэта за руку и стала постукивать пальцами ему по ладони.

После мгновенного замешательства Данте все понял. Он знал, что немые общаются друг с другом знаками, которые придумали для них цыгане, часто использующие этих несчастных как попрошаек.

— Так, значит, ты немая… — растерянно пробормотал Данте. — Но как же тогда?..

А ведь он слышал, как она неземным голосом распевала псалмы в церкви! А может, и это был обман? Как и слезная просьба, донесшаяся до него снизу. Значит, Брандан действительно чревовещатель!

Поэт, кажется, придумал, что делать дальше. Осторожно освободив руку, он сказал: «Закрой лицо и следуй за мной!» и пошел к двери.

После мгновенного колебания девушка последовала за ним. В ее глазах больше не было смертельного ужаса, теперь она походила на растерянное животное, не понимающее, куда бежать. Дрожащими руками она закутала лицо в свисавшее у нее с плеч покрывало. Внезапно она протянула руку поэту, словно вверяясь ему, как проводнику.

Осторожно выглянув за дверь, Данте убедился в том, что на улице никого нет. Флоренция погрузилась во мрак. Со стороны Арно пришел сырой удушливый туман, но луна светила достаточно ярко.

Данте и его спутнице предстоял неблизкий путь туда, где за пределами городских стен у церкви Санта Мария Новелла начинались луга. Городские ворота уже были на замке, но поэт не сомневался в том, что ему их отопрут, и даже был готов поощрить за это стражу деньгами.

Оглядев девушку с головы до ног, Данте убедился в том, что ее стройное тело выглядит достаточно крепким, и она вряд ли быстро свалится с ног от усталости. Внезапно поэт вспомнил, что у начальника стражи есть повозка, и жестом приказал девушке следовать за ним в сторону Дворца Приоров.

Они шли по узкой улочке к реке. Вдали уже показались факелы на мосту Понте Веккьо. Данте все время казалось, что из окон и с крыш за ними кто-то подглядывает, но, скорее всего, ему это только мерещилось. Поэт устал. Его лихорадило, и он обливался потом. Наконец они добрались до ворот монастыря Сан Пьеро, у которых дремали двое стражников. Услышав шаги, они встрепенулись и вскочили на ноги с копьями наготове.

— Это я — приор! — рявкнул Данте, подставив лицо свету факела. — Пропустите!

Немного поколебавшись, стражники посторонились. Данте заметил их усмешки при виде женской фигуры. Впрочем, ее появление их, кажется, не очень удивило. Судя по всему, и других приоров по ночам частенько посещали женщины.

На другой стороне двора Данте пошел к крытой галерее. Насколько он помнил, там должны были находиться двухколесная повозка и лошадь. Обнаружив и то и другое, поэт без особых усилий запряг лошадь в повозку.

Они выехали со двора, провожаемые сальными ухмылками и удивленными взглядами так ничего и не понявших стражников. Девушка сидела рядом с Данте и не шевелилась. Внезапно у Данте опять страшно заболела голова, и потемнело в глазах. Ночная беготня и нервное напряжение разбудили в его теле притихший было недуг. Скрипнув зубами от боли, Данте молил Бога о том, чтобы поскорее доехать до цели.

аконец поэт остановил повозку у дверей публичного дома, именуемого «Рай», в котором безраздельно господствовала мона Ладжа. Это была древняя римская вилла, когда-то стоявшая далеко за городом, но теперь новые городские стены из красноватого кирпича строились совсем рядом.

Впрочем, во дворе виллы все было как всегда. Там царила тишина, лишь изредка нарушавшаяся смехом из окон первого этажа. Убедившись в том, что лицо его спутницы спрятано под покрывалом, Данте направил повозку к древнему бассейну для сбора дождевой воды, из которого теперь утоляли жажду лошади клиентов публичного дома, долбя копытами мозаичный пол, изображавший корабль в окружении дельфинов. Здесь все постепенно разрушалось. Теперь тени патрициев, некогда обитавших на этой вилле, лишь изредка возникали в самых далеких и темных уголках двора, заросших сорными травами.

Данте со спутницей уже почти дошли до главной лестницы, когда до него донесся насмешливый голос:

— Что я вижу, приор! Раньше вы приезжали ко мне за женщинами, а теперь решили их ко мне приводить? Вам что, мало вашей маленькой Пьетры?

Данте покраснел и обернулся. Из-под колоннады вышла крикливо одетая женщина, не сводившая с поэта дерзкого взгляда.

— Сейчас я здесь не за этим, Ладжа. Я помню, что у тебя работает одна немая. Она знает язык знаков? Эта женщина тоже немая, — объяснил Данте, указав на свою молчаливую спутницу. — Надо, чтобы твоя немая с ней поговорила. Моя спутница — благородного происхождения, и нельзя, чтобы кто-нибудь ее здесь видел.

— А чего это она так закутана, как прокаженная? — подозрительно спросила Ладжа и попятилась.

— Никакая она не прокаженная! Делай, что я тебе велел. И пошевеливайся!

Мона Ладжа немного подумала, а потом повернулась к комнатам своих девушек и крикнула: — Пьетра! Иди сюда!

— На что не пойдешь ради постоянного клиента, — усмехнувшись, пробормотала хозяйка публичного дома.

Из окна высунулась девушка и, увидев Данте, капризно поморщилась.

— Найди мне немую и приведи ее ко мне! — приказала мона Ладжа Пьетре, которая молча кивнула и скрылась.

— Что ж, ведите за мной вашу даму благородных кровей, — ироничным тоном сказала мона Ладжа поэту. — А что это вы все время появляетесь у меня по ночам? Ваша супруга Джемма явно нечасто вкушает сладость брачного ложа. И как это вы умудрились наделать ей детей?.. Впрочем, мои девушки умеют ублажать мужчин лучше, чем жены флорентийцев. Это известно всем…

— Хватит болтать, — злобно прошипел Данте.

Мона Ладжа расхохоталась и хлопнула в ладоши.

— Да вы же посвятили свои любовные вирши сотне разных красавиц, а супруге — ни одного-единственного стишка! Таким, как вы, лучше вообще не жениться, ведь вы же не в состоянии обуздать свой детородный орган! — хихикнула она и отпрыгнула в сторону от двинувшегося на нее со сжатыми кулаками поэта.

Через некоторое время в комнате Ладжи появилась Пьетра. За ней шла испуганного вида девушка, такая бледная, словно никогда не выходила на свежий воздух из комнат публичного дома.

Пьетра не удостоила Данте даже взглядом.

— Вот немая Мартина, — сказала она своей хозяйке.

Мона Ладжа с вопросительным видом повернулась к поэту.

— Пусть она спросит у этой женщины, кто она такая и зачем приехала во Флоренцию?

Тщательно выговаривая каждое слово, мона Ладжа повторила вопросы Данте немой Мартине. Та явно могла читать по губам и закивала, а потом схватила женщину с лицом, закрытым покрывалом, за руку и стала выбивать какой-то загадочный ритм пальцами у нее на ладони.

Данте с огромным интересом наблюдал за этой сценой, пытаясь понять, что она ему напоминает. Ему даже стало как-то неудобно, словно его поймали подглядывающим за секретничающими женщинами. А может, Парис, призванный рассудить спор богинь, испытывал такое же смущение? Впрочем, теперь речь шла не о женской красоте, а о мучившей поэта загадке…

Казалось, Пьетра тоже пристально следит за немыми, но Данте заметил краем глаза, что она то и дело озирается по сторонам и исподтишка поглядывает на него.

Женщина с закутанным лицом в свою очередь начала чертить пальцами загадочные знаки на ладони Мартины. Наконец немая проститутка подняла голову и что-то промычала Пьетре.

— Что? Что она говорит? — в нетерпении воскликнул поэт.

Пьетра презрительно усмехнулась:

— Да ваша подружка совсем не благородная. Кажется, ее дядя простой монах. Ее зовут Амара. Она француженка. Из Тулузы.

— А зачем она здесь?

— Мартина не очень хорошо поняла, — неуверенно сказала Пьетра. — Мартине показалось, что она сказала «ради мечты императора». А точнее, «ради последней мечты императора».