Ошеломленный поэт понял, что сорвал вместе с капюшоном высокий лоб обманщика — раскрашенный кусок пергамента, из-под которого на его настоящий низкий и покатый плебейский лоб упала копна волос.

Бран дан тоже растерялся. Выражение его лица менялось с такой скоростью, словно Данте листал «Метаморфозы» Овидия. Казалось, лицо Брандана — театральная сцена, на которую выходят демоны в разных масках: испуганный пилигрим, благочестивый отшельник, суровый аббат, безмозглый придворный, грубый вояка, расторопный купец. Брандан, наверное, не мог решить, какую личину нацепить на себя в сложившейся ситуации.

При этом он начал пятиться к дверям ризницы. Данте прыгнул вперед, чтобы отрезать ему путь к отступлению. Монах заметался, огляделся по сторонам, разыскивая иной путь к бегству, и внезапно опрокинул прямо на голову Данте один из высоких подсвечников. Поэт увернулся и в свою очередь попытался заехать ломиком Брандану по ноге. При этом он все время косился на дверь ризницы, опасаясь появления новых противников. В полумраке церкви ему показалось, что из ризницы кто-то выглядывает, и он бросился туда. Брандан прыгнул в другую сторону.

Из дверного проема возникла женская фигура, освещенная лунным светом. Данте хорошо различал ниспадавшие ей на плечи волны светлых волос, сверкавших, как снег на горных вершинах.

Тем временем Брандан, вместо того чтобы бежать к ризнице, скрылся за алтарем. Данте подумал, что оттуда он никуда не денется, но на всякий случай загородил собой путь к боковой дверце.

Монах не появлялся. Данте подумал, что Брандан скорчился за алтарем и направился прямо туда. Однако, к его удивлению, за большим каменным жертвенником никого не оказалось. Монаха и след простыл. Под сводами церкви еще отдавался звук его шагов, но поэту было не определить, откуда они доносятся.

Растерянно оглядываясь по сторонам, Данте пытался понять, куда скрылся Брандан, но пока был уверен лишь в том, что монах не мог незамеченным проскользнуть к дверце рядом с алтарем — единственному пути из церкви. Потом Данте заметил в глубине апсиды высокие и узкие строительные леса, поднимавшиеся почти до самых окон в верхней части стены. Два окна уже украшали разноцветные витражи, а третье еще зияло пустотой. Очевидно, мошенник вскарабкался наверх, чтобы вылезти на крышу.

Выругав себя за то, что не заметил леса раньше, Данте бросился к ним. Выходит, Брандан решил скрыться по крышам, а не по улицам, где его мог задержать патруль стражи!

И действительно, леса, опиравшиеся на шесты, связанные пеньковыми канатами, раскачивались словно под весом карабкавшегося на них человека. На самом верху лесов лежали доски, выходившие прямо в одно из окон, через которое можно было вылезти на крышу. Данте полез наверх. Наверху, под самыми сводами церкви, все звуки усиливало гулкое эхо, и поэту все время казалось, что вокруг него кто-то есть, хотя сам он никого и не видел.

Данте оглядывался по сторонам, стараясь разглядеть в полумраке своего противника. В этот момент леса вновь так закачались, что поэт чуть не свалился вниз. Выругав нерадивых мастеров, возведших это хлипкое сооружение, он схватился за канат. Затем, собравшись с последними силами, он вскарабкался на самый верх и побежал по доскам туда, где, по его расчетам, должен был прятаться Брандан. Впрочем, поэт скоро понял, что снизу было плохо видно, и на самом деле леса стоят на приличном расстоянии от окон, до которых с них не допрыгнуть.

Заметив впереди тень, Данте остановился, схватившись за верхушку одного из столбов. Внезапно его оставили силы. В пылу погони он не чувствовал усталости, но сейчас ему было никак не перевести дух. У него подгибались колени. Леса продолжали качаться. У Данте закружилась голова. Ему стало так плохо, что он закрыл глаза. Это конец! Если он сам не свалится вниз, его зарежет Брандан!

Впрочем, постепенно поэт пришел в себя. Колени перестали дрожать, и голова прояснилась. Монах наверняка караулит его в самом конце этой узкой дороги из досок, готовый броситься на него, как только он сделает неосторожное движение! Конечно же, Брандан считает себя более ловким, чем поэт, и ждет от него какого-нибудь промаха.

Внезапно до Данте дошло, что он оставил внизу ломик. Поспешно сунув руку под одежду, он вытащил спрятанный там кинжал и выставил его вперед с видом новобранца на учениях.

— Бросай оружие, или я тебя заколю! — крикнул поэт в темноту перед собой.

Брандан не выдал себя ни одним движением. Внезапно Данте услышал где-то далеко у себя за спиной уже знакомый мелодичный голос:

— Не убивайте его, мессир! Я вас умоляю!

Вздрогнув, Данте понял, что это вещает Антиохийская дева, задрожал и обернулся, но никого не увидел.

Чуть не взревев от ярости, поэт понял, что монах-чревовещатель вновь его провел. В этот момент рядом с ним мелькнула чья-то тень, и из глаз у него посыпались искры, как от сильного удара. Данте упал на колени и чуть не потерял сознание.

Лишь через несколько мгновений поэт сумел открыть глаза, но Брандана, конечно, уже и след простыл. Собравшись с силами, Данте стал оглядываться по сторонам, но никого не увидел.

Куда же делся монах?! Неужели он сумел выскочить в окно?! Нет, невозможно! В лунном свете, лившемся из этого зиявшего в стене отверстия, поэт видел, как далеко отстоит оно от лесов. Неужели Брандан не только может прикинуться кем угодно, но и способен становиться невидимым?!.

А может, поэту все померещилось? Ведь что он, собственно, видел? Да ничего! Он ни разу как следует не разглядел монаха на лесах, а бросился наверх в погоню за шумами и отголосками эхо… А что, если Брандана вообще не было на лесах? Может, он исчез, использовав очередной из трюков, какими провел толпу, разинув рот взиравшую на Антиохийскую деву?

Данте осторожно спустился вниз и сразу побежал в ризницу, но и там никого не было. В одном из ее углов была каменная лестница, наверняка ведущая в монашеские кельи. Сверху виднелись отблески света, как от свечи или от факела. Данте побежал вверх по ступенькам.

Быстро пробежав по коридору, поэт заглянул в каждую из пустовавших келий и наконец ворвался в последнюю с кинжалом наготове.

Эта келья не пустовала. У самой дальней стены застыла женщина, чью фигуру Данте уже видел в полумраке церкви. В ее глазах был страх. Она заломила руки и тяжело дышала, словно в келье было невыносимо душно.

Данте тоже замер на пороге, с трудом переводя дух. При виде женщины он опустил кинжал. Она была одного с ним роста. Ее кожа была очень бледна. На ее лице светились голубые глаза.

Поэт узнал лицо, которое видел в реликварии, хотя там оно и было покрыто слоем светящегося грима, похожего на воск. Подняв руку, он прикоснулся к щеке женщины и ощутил теплую кожу. Нет! Это не маска!

До самой талии тело женщины закрывали густые и длинные волосы, такие светлые, что казались седыми, как у старухи. Однако перед Данте явно была молодая девушка. На самом деле ее волосы были живыми и пышными, как у юного ангела. Поэт узрел в красоте представшего его глазам создания что-то неземное. Такая женщина легко могла приковать к себе безумной любовью, околдовать, погубить… Теперь Данте чувствовал себя таким же растерянным, как и в первый раз в присутствии чуда Антиохийской девы.

Женщина словно окаменела. Лишь в ее глазах можно было прочесть ужас, во власти которого она находилась. Несколько раз она открывала рот, словно силилась что-то сказать.

Данте осмотрелся по сторонам. Вот же оно — главное действующее лицо невероятного чуда! В голове поэта роились сотни вопросов, но здесь было неудобно и неуместно их задавать. Данте уже подумывал, не связать ли чем-нибудь женщину, пока она не ускользнула по примеру Брандана, но та и не думала двигаться с места.

— Откуда ты? — с трудом переводя дух, спросил поэт, но женщина лишь покачала головой.

— Как тебя звать? — женщина опять замотала головой и поднесла руку себе к горлу.

— Не хочешь мне говорить? А ведь придется!