Кен убрал с нас невидимость посреди оставшихся. Марлин подошла к нам, мы попрощались с Кваскви. Он сжал мое плечо до боли, прощаясь, и показал мне пустую версию своей обычной улыбки. Кен пообещал, что мы встретимся после того, как все поспят.
Учитывая, сколько нужно было убрать — костер, Буревестника, палатку и эмоциональный ущерб остальным Иным — встреча будет не раньше вечера.
Марлин не реагировала, когда Кен сказал, что у него есть ключи от крутой машины Пон-сумы. Мы ехали вместе на заднем сидении — я обмякла, ощущала себя массой переваренной лапши, а Марлин была напряженной, избегала взглядов. Она отвечала кратко, пока Кен не остановил у Хитмана.
Дружелюбный Кит открыл дверцу и помог Марлин выйти, но получил от нее лишь кивок. Кен уехал искать парковку, оставил меня и Марлин в фойе. Она резко остановилась у дивана и села, закрыла рот ладонью.
— Марлин? — я села рядом с ней.
Ее сотряс всхлип, а потом жуткое бульканье, будто она подавляла тошноту.
— Я не могу. Это… я просто не могу, — ее ладонь приглушала слова.
— Похороны кончились, — сказала я. — Ты не обязана туда возвращаться.
— Я просто хочу домой.
Я закрыла глаза, пытаясь придумать, что утешающего сказать. Я видела Марлин в таком состоянии лишь раз — когда полиция привела папу ночью домой во время его приступов болезни за неделю до смерти мамы в больнице. Тогда я тоже была беспомощна. Моя сестра была рада, когда все было под контролем, и когда она понимала все, что происходило. Моя жизнь была не такой, так что безумие Иных не так сильно по мне ударило.
— Плохая идея, — тихо сказала я. — Там опасно…
— С тобой опасно! Они стреляли по нам. У них были ружья!
— Нихонго ханашимашо, — я мягким тоном предложила перейти на японский. Клиенты в отеле ранним утром смотрели на нас. Но никто не понимал японский.
Марлин переключилась на японский, но не на диалект Хераи, которому учил нас папа. Она словно хотела отделиться от всего, что было связано с прошлым папы, с Иными и… мной.
— Это кошмар, Кои. Сначала было круто, даже потрясающе. Словно фильмы ожили. Я была расстроена из-за того, что со мной сделал Пит. Мне нужно было отвлечься. Но это было неправильно. Она обжигала лицо Пита! И что то был за огромный орел?
Я все еще была в перчатках, они были в саже и жидкостях. Я сжала ее ладони.
— Мы живы. Мы тут, — жалкие слова. Почему я не могла изъясняться красивее? Марлин была на грани срыва.
— Да. Я не хочу в этом участвовать. Я пожалуюсь на Пита в полицию, а потом отправлюсь домой. Так я должна была сделать раньше.
— Я не смогу тебя защитить, если ты…
— Мне не нужна защита, если ты вовлекаешь нас в дела монстров!
Ее слова облили меня ледяной водой. Так она думала — что я выбрала Иных вместо нее? Она не понимала. Я не пошла к монстрам сама.
— Подлый удар, — мое горло сжалось.
Но Марлин была на пике срыва.
— Ты обещала, что твоя жизнь наладится. Ты была в колледже в этом месяце? Ты, наверное, и на письма с работой, наверное, не отвечала.
Мои щеки пылали. Я игнорировала письма в эти дни, но ее обвинения все равно были не честными. Марлин вырвалась из моей хватки.
— Думаешь, твоя жизнь — это игра в послушную девочку Кваскви? Выстрелы и убийства?
— Я этого не просила, — сказала я. — Жалуйся папе.
— Да, с тех пор, как ты оттащила его в Токио, он не может говорить, — сказала Марлин.
— Это не моя вина!
— Все еще уклоняешься от ответственности? Всю жизнь я нянчилась с тобой, потому что ты была такой хрупкой, особенной. Хватит. Пора тебе самой бороться за себя.
— Я это и делаю.
— Почему тогда неонацисты попали в мою жизнь и пытаются пристрелить меня? А? Почему я страдаю от последствий твоих решений?
Я мешкала слишком долго, глядела на нее. Розовые точки появились на ее щеках. Ее глаза расширились, бросая мне вызов. Но я не могла придумать объяснение. Я не просила быть баку, но каждый шаг вел нас сюда. Она была права.
Марлин возмущенно выдохнула.
— Так я и думала. Ладно, Кои-чан, — сказала она, мое имя звучало с презрением. — Я ухожу. Ты не сможешь полагаться на сестру. Я отправлюсь к папе в Синай. Я хочу перевести его в институт Головного и спинного мозга. Ему нужны препараты и помощь экспертов. Ему не нужны большие орлы и выстрелы.
— У меня еще остались деньги за учебу на счету. Я могу помочь с оплатой.
— Не переживай, — сказала Марлин. — Я знаю, что я не могу отправиться домой, но я не смогу видеть тебя какое-то время. Я найду для себя место, буду сообщать о прогрессе папы, но не звони и не пиши мне в ответ. Нам нужно время, чтобы понять, какое место у меня в твоей жизни.
— Марлин.
— Никакого имбиря, — сказала она. — В этой ситуации нет никакого имбиря, — она встала. — Разбирайся со всем этим, Кои, — добавила она на английском. — И не затягивай, — она закрыла глаза, качая головой. Дыхание застряло в ее груди. Она развернулась и выбежала из Хитмана.
«Сестра бросила меня», — и она забирала папу с собой. Всю мою жизнь — и когда папа нас бросил, и после смерти мамы — Марлин была постоянным элементом. Без нее я словно сбилась с тропы среди тенистого леса Бротон Блафф, и луна со звездами не озаряли путь домой.
Кен нашел меня через десять минут, я сидела там, слезы тихо катились по лицу. Он сел напротив меня, не влезая в мое пространство. Через пару мгновений он передал мне пачку салфеток с накрашенным лицом девушки из бара в Синдзюку. Я скомкала пачку, не могла смотреть на девушку и вспоминать то, что было в Японии. Побег домой не спасал от проблем баку или от Совета.
— Кои? — сказал Кен через миг. — В комнате не будет удобнее?
— Наверное, — сказала я. — Но я не могу сдерживаться на публике.
Кен подошел к моему дивану.
— Это ты себя укоряешь. Идем, Кои. Идем в номер, — его тон смягчился. — Обещаю, там будет шоколад.
Я позволила ему поднять меня и отвести к лифту, ладонь лежала на моей пояснице. Было бы просто прижаться к Кену, ощутить его дыхание на лице, сильные руки вокруг меня и изящные длинные пальцы на моей щеке. Но Кен не был таким камнем, как Марлин. Он доказал в Токио, когда выдал Совету мое полное имя и скрывал от меня свою верность. Словно он не доверял мне взрослые дела.
Мы вошли в номер, и я сбросила дурацкие сапоги, натертые пальцы ног погрузились в мягкий ковер. От вещей воняло дымом, но я так бросилась на кровать и отодвинулась от Кена. В Портлэнде он стал Кеном, которого я знала. Кеном, который пошел за мной к безумному профессору в колледж, доверил мне разобраться с Кваскви. Он не давил на меня советами, не манипулировал мной своими чувствами, лишь становился хищным кицунэ, когда мои любимые были в опасности. Как этой ночью.
Каким же он был? Старый наглый страж Совета? Или мужчина, сидевший на стуле на моей кухне и пробующий переваренные спагетти с подгоревшим соусом, чтобы меня успокоить?
Было безумно ожидать идеального рыцаря. И что с того, что он жил дольше Мафусаила? Не все восьмидесятилетние были мудрецами. Долгая жизнь не обязательно делала мудрее, просто давала больше времени облажаться. Я повернулась на спину, Кен стоял у изножья кровати, скрестив руки на груди. Миг затянулся, он медленно приподнял бровь — вопрос, вызов. Я не знала, могла ли ответить.
Может… может, вихрь истинной любви, как было в книгах и фильмах, был не для меня. Может, моим шансом на близость был этот — два сломленных человека хотели поделиться друг с другом своими осколками. Злые обвинения Марлин о моей безответственности звучали как саундтрек к картинкам — испуганное лицо Дзунуквы на площади, когда я чуть не осушила ее, свидетели-люди, Брайан, Замок ведьмы, а потом безжизненные глаза Юкико, окруженные спутанными белыми волосами, угасающими в бесконечной тундре в ее самом интимном сне.
Может, все монстры заслуживали только осколки.
— Ты слишком тихая, — сказал Кен. — Я прилягу рядом с тобой, — он сделал паузу, ожидая разрешения.
