Я выключил телевизор и швырнул ноутбук в угол. Лег на пол и продолжил думать о том, как добраться до АЭС. Сделать это можно было только по воздуху: ни на одном наземном транспорте не успеть даже доехать отсюда до электростанции за одиннадцать часов. А ведь предстояло еще «навестить» в музее Нулевого, победить его в бою и подвергнуть пытке, чтобы узнать код. Учитывая серьезное ранение… Но не время думать о том, что предотвратить теракт невозможно! Сейчас нужно думать о том, как добраться до аэропорта, найти самолет, способный долететь до города, в котором расположена АЭС, и пилота, который согласится поднять этот самолет в воздух.
Помочь могли здесь только деньги. Большое количество материальных средств. А того, что у меня было с собой вместе с тем, что нашлось в этой квартире, едва хватит на взятку за молчание администратору, который сопроводит меня к камере хранения. Но была идея, где раздобыть средства. Городок, в котором я сейчас находился, был для меня особенным: в нем располагалась эта квартира, в нем располагался наш с Первым любимый ресторан «Эдип», в нем же располагалась камера хранения, о которой также не знала Организация.
Всего у меня было одиннадцать камер хранения, расположенных на разных континентах. О десяти из них было известно Организации: она вела за нами слежку и не скрывала этого. В них были паспорта, деньги, оружие. Здесь не было ничего странного: киллерам такого уровня, как я, Первый и Нулевой, это было необходимо. Но одиннадцатую я открыл, когда на короткое время сумел освободиться от тотальной слежки Организации. Показалось хорошей мыслью обзавестись тайной камерой хранения неподалеку от тайного жилья. В ней находились настоящие сокровища. Этих средств хватит, чтобы не только «без билета» долететь до АЭС, но и облететь весь мир.
Вот только шансов забрать свое имущество у меня немного: Организация наверняка догадалась, что я не смог покинуть этот городок и затаился в нем. Целая армия сейчас ищет Второго. Теперь Организация не успокоится, пока я не умру. Что может помочь выжить? Умение убить раньше, чем убьют меня. Но этого слишком мало. А еще? Что еще? Взгляд начал ударяться о стены квартиры, будто желая помочь своему хозяину придумать план. И он справился. Замер на одном из перевернутых кресел, с которого свисали короткое красное платье и парик.
Маскировка! Переоденусь в женщину. Даже надену каблуки. А что делать? Возможно, только такого Организация и не ожидает. Отыскал чулки и бюстгальтер. Мысленно поблагодарил бывшую хозяйку этих вещей.
Перед тем, как пойти брить ноги, я решил проверить свои ключи, коими являлись верхние фаланги указательных пальцев. Открыл свой кейс-холодильник. Склизкие, блестящие от присутствовавшего здесь солнца, похожие на мертвых бледно-розовых личинок кусочки шестерых людей. Пальцы сморщились, как морковь, перележавшая в холодильнике, отчего казалось, что бледно-серые, с неприятным бежевым оттенком ногти стали больше. Места, где фаланги были отделены от остальной руки, почернели.
Один из пальцев поможет попасть на территорию, прилегающую к АЭС. Второй – даст доступ к коммуникациям. Третий – позволит управлять градирнями. С помощью четвертого – я попытаюсь предотвратить взрыв системы охлаждения, обслуживающей Реактор. Пятый палец позволит попасть в предреакторный зал. А шестой – откроет дверь, за которой находится головной компьютер, так называемый мозг всей электростанции, который тоже заминирован.
Но этих пальцев-ключей будет недостаточно. Я, Первый и Нулевой, каждый из членов нашей неразлучной троицы, замуровал в своей памяти восемнадцать символов. Никто из нас не знал коды друг друга. Без кода Первого невозможно было попасть внутрь АЭС. С помощью моего кода открывалась дверь, за которой находился сам Реактор. А код Нулевого активировал и, что было особенно для меня важно, дезактивировал бомбу с часовым механизмом, которой был заминирован Реактор.
При воспоминании о Нулевом, легендарном, до сих пор никем не побежденном бойце, жестокость которого наводила ужас даже на агентов Организации, снова стало страшно. Возможно, это был единственный человек, к которому я испытывал страх. Хотя нет, Первый тоже входил в этот список… Первый и я, может быть, и были лучшими диверсантами, но Нулевой, мягко говоря, превосходил нас в рукопашном бою, обращении с холодным оружием и вообще во всем, что касалось убийства. Гениальный слуга смерти. Сверхъестественно быстрый. Его движения в бою – танец, смертоносный эзотерический танец. Меньше всего на свете хотелось повстречаться с ним еще раз. У меня были плохие предчувствия. Не получалось убедить себя, что удастся выжить после этой встречи.
Полагаю, возможность остановить таймер бомбы сохранялась на тот случай, если Хартленд согласится на условия, выдвигаемые Организацией. Но я был уверен, что этого не произойдет. Во-первых, последствия взрыва атомного Реактора были не хуже последствий, которые повлечет за собой выполнение условий Организации. А во-вторых, едва ли сверхдержава воспримет все это всерьез, пока ее разведка не будет владеть точной информацией.
Я закрыл кейс. Надел бюстгальтер: мои развитые грудные мышцы, может, и были похожи на грудь первого размера, но такого сходства точно было недостаточно. Темно-бордовый, имеющий всего несколько часов отроду, шрам от пули на правой щеке был замазан толстым слоем тонального крема. Крем лежал в сумочке Louis Vuitton, также оставленной проституткой. Там же обнаружилась губная помада, которой мне, с третьей попытки, удалось разукрасить губы. Изувеченную щеку спрятал и парик. Я критически осмотрел себя в зеркало. Платье, казалось, вот-вот лопнет. Больше всего смущали ноги, хотя можно было подумать, что дама в коротком красном платье биатлонистка или просто увлеклась фитнесом.
В дамскую сумочку поместились лишь два найденных в сейфе пистолета-пулемета Heckler&Koch MP5 последней модификации, облегченные и уменьшенные, калибра девять миллиметров. Данные экземпляры были лишены прикладов, что очень кстати: я в совершенстве освоил стрельбу с двух рук. В сумочке также оказался пистолет SIG-Sauer P320, почти из такого же в меня стрелял Первый. Взял много патронов. Задумался на пять секунд и все же взял наступательную фугасную гранату MK3A2, осколки которой разлетаются на две сотни метров. Вколол еще одну дозу тонизирующего средства. В отдельный кармашек сумки положил наполненные шприцы и различные ампулы.
Перед выходом я еще раз посмотрел на картину «Женщины во внутреннем дворе». Снял ее со стены, вынул из рамы, скомкал, положил в раковину и поджег. Толстую бумагу, вымазанную красками, глодал огонь, превращая в черную искривляющуюся пластину. Она разлеталась на кусочки, и те распространялись по кухне, похожие на черные осадки, такие легкие, что воздух не сразу позволял им приземлиться на пол.
За три квартала от дома стояла моя машина. Точнее, не моя, а любезно предоставленная одним замечательным человеком. Черный Lexus RX. Никогда бы не сел за руль этого автомобиля, если бы не был уверен, что все бойцы Организации, видевшие, что я использовал его, были мертвы. Он достался мне в идеальном состоянии, но я быстро внес «коррективы». На месте левого зеркала неряшливо торчали провода, словно лохмотья на месте вырванной конечности. На задней табличке с госномером было пулевое отверстие, от чего шестерка стала больше похожа на восьмерку. Задней левой фаре пришел конец. Переднего бампера более не существовало, отчего надменная морда Лексуса с несколько лукавым прищуром глаз-фар будто лишилась нижней челюсти и приобрела паническое выражение. Примерно так я представлял лицо героини дебютного романа Чака Паланика. Некогда черная глянцевая поверхность машины была покрыта грязью, пылью и липкими древесными почками. Я положил в салон Луи Виттон, кейс с отрубленными пальцами и поехал к камере хранения.
Глава 4
2 дня 18 часов 22 минуты до взрыва Реактора. Ночь.
Над увязшей в рыхлой россыпи искрящихся звезд луной, похожей на перенасыщенную радиацией дыню, развалился бесконечным ковром лес – черный, как ночь, заполоненный таинственными звуками, кишащий жизнью. Согласно поверьям новозеландского племени маори, каждому вновь рожденному человеку соответствует одно проросшее дерево. И этот лес… сейчас казался исполинским бесформенным лохматым животным, обросшим жизнями, многие из которых уже перестали гореть. Каждое дерево было волоском на теле этой материальной сущности, а я, как блоха, копошился в ее меху.
