Литмир - Электронная Библиотека

Через два дня и уже менее чем двадцать часов, мы нанесем кафирам сокрушительный удар. Таймер запущен. Пошел обратный отсчет. Время начало таять. Оно необходимо не только для того, чтобы нам, участникам минирования АЭС, удалиться на безопасное расстояние (все это можно было сделать гораздо быстрее), а для того, чтобы через мировые СМИ Организация передала наш месседж, атаковала население планеты угрозами, утопила в страхе, прежде чем взорвать АЭС. Уверен, Организация отлично заработает на этой акции и повысит свой международный статус.

Но я верил, что не деньги были главной мотивацией. Верил, что лидеры Организации преследовали Важнейшую Цель – распространение нашего ига. Любой ценой. Взрыв мог быть отменен, но у нас было одно условие, которое, скорее всего, уже огласили наши лидеры в СМИ вместе с сообщением о том, что одна из АЭС Хартленда заминирована. Все государства, не поддерживающие нас, нашего Бога, наше видение будущего, должны отказаться от суверенитета. Но Реактор на АЭС взорвется, потому что условие было невыполнимым. К тому же, Организацию, осколок государства нигилистов, не во всех странах принимали всерьез. Пока! Все изменится, когда несколько миллионов – по подсчетам Первого – кафиров погибнут, когда огромный кусок густозаселенного пространства пропитается радиацией и станет непригодным для жизни. Хотя плевать, кафиры они или еще кто. Главное, что они жители Хартленда, моей бывшей родины, которой я оказался не нужен.

Когда наше иго перестало существовать вместе с государственностью, которую так никто в мире и не признал, на идеи создания новейшей Осирии мне стало плевать. Теперь я просто был сосредоточен на мести. И через два дня и девятнадцать часов мир загремит. Наших врагов погибнет больше, чем за время крупной войны. Конечно, было жаль птиц и зверей, но с этим побочным явлением пришлось смириться.

Я продолжал смотреть на лес. Когда начались сомнения, что сонм не способных сойти с места исполинов, глубоко прорвавших почву корнями, имеет конец, вид за окном сменился. Как в фильме меняется кадр с массовки на крупный план. Лес сменился уродливым полузаброшенным заводом, с нагромождением железных труб и бетонных зданий, в которых изредка угадывался электрический свет. Вновь удалось уткнуться в книгу.

Но в то самое время, как Тайлер со своим новым другом мочились в суп на кухне ресторана, моя своенравная голова перевела мой же взгляд обратно к окну. В эту же секунду в вагоне поезда зажгли свет. И картинка на стекле резко изменилась. Теперь я не мог с прежней точностью видеть пейзаж за окном. Зато видел свое, будто призрачное, отражение.

Нос мой стремился влево. Казалось, он был лишен хрящей, костей, мускулов и мощный ветер сносил его на сторону. Туда же смотрел левый глаз, причем, только туда, причем, постоянно. Он не двигался синхронно со своим родным братом. Да, уродец я записной.

В отражении я видел свою голову между четырьмя койками, две из которых были лежбищами тех самых говорливых соседок. Они продолжали забрасывать друг друга бесполезными сведениями. В этой распасовке словами участвовали философские выводы, актуальность которых выдохлась, по меньшей мере, век назад. Они сообщали неинтересные факты из своей жизни. Убогим и скудным языком рисовали бесцветные портреты своих детей и внуков. И им, похоже, казалось, что нет в мире ничего интереснее этой информации.

Слюни, вылетавшие из их ртов вместе с тошнотворными репликами, превращались в каскад влажной крошки, осыпались на стол, заставленный жареной курицей, яйцами и виноградом. Моя живущая собственной жизнью голова вместе с их разговором начали лишать меня самообладания. Но приходилось терпеть: сейчас необходимо быть незаметным!

Я продолжил разглядывать отражение своей головы. На фоне удаленной полоски леса, снова побежавшей бесконечной лентой за поездом, голова казалась огромной. Ночь надавила, и деревья слились в однородную черную массу. Я открыл рот и представил, что моя призрачная пасть пожирает эту тонко раскатанную струйку тьмы. Забава эта пришлась по душе. Я возомнил себя огромным, свирепым божеством, способным проглотить, поглотить все вокруг.

Но новое развлечение не помогало избавиться от двух баб, от их слов, от их присутствия. И без того жидкие сугробы моего спокойствия начали быстро таять, их поджаривал снизу огонь, вырвавшийся из адских недр. Я сдавил челюсти до ломоты в зубах. Обложка книги лопнула в руках. Попробовал сделать дыхательную гимнастику – тщетно.

Сейчас я их убью. Не могу больше терпеть этих впавших в куфр2* тварей. Убью сначала этих двух баб, а потом примусь за остальных. Хотя нет, их я оставлю на десерт, они не должны умереть быстро. Да, так и сделаю. Обе они не нужны. Они не нужны этому обновляющемуся миру. Ни один из присутствующих в этом вагоне кафиров не нужен. Я и сам нужен только до тех пор, пока живы все эти твари!

Поезд набирал скорость, гнев набирал силу. Только что я «сожрал» одиноко стоящий маленький домик со светящимся окном посередине. Затем в нутро провалился небольшой мост в отдалении. Все это я запил небольшим озером, в котором отражалось еще не успевшее окончательно почернеть и покрыться звездами небо.

Я убью их всех. Я очень хорошо умею убивать. Быть может, это единственное, что умею делать хорошо. Сначала пойду к проводницам. Они как раз сейчас обе у себя, занимаются какими-то бумажками. Возьму у них нож, самый острый, но, если такого не окажется, справлюсь и тупым. Убью проводниц – быстро. Сломаю все ручки на дверях с обеих сторон, чтобы никто не успел выбежать и позвать на помощь. И примусь за мужчин. Их тут не так уж и много.

Во всех подробностях, будто уже начал осуществлять намерение, я представил эту резню. Вот я орудую кухонным ножом, как художник орудует кистью. Лезвие неумолимо входит в шеи, добирается до артерий и взрывает их багровым фейерверком. О потолок вагона бьются фонтаны теплой крови, разных резус-факторов. Они смешиваются в ало-бордовый коктейль, который покрыл мое лицо и руки выше локтей. Нож работает, как хорошо отлаженный немецкий станок. Пассажиры из встречных поездов видят полупрозрачные, не спеша текущие вниз потеки содержимого артерий, вен и капилляров, будто внутри вагона лопнула бочка с густым, приторным, клубничным сиропом. Под предсмертные крики ужаса и мольбы я режу, режу, режу! Белые простыни покрываются неповторимым, каштановым орнаментом: то, что еще недавно качалось сердцами кафиров, как насосом, впитывается в эти белые тряпки и активно чернеет.

Моя голова в отражении стекла продолжала жрать все, что попадалось на ее пути. Когда надоело поглощать мосты, дома, водоемы и ужами тянущиеся огни автомобильных фар, я обратил взор на небо. Одним махом, клацнув зубами, отправил в свою божественную утробу пассажирский самолет. И, не найдя более ничего подходящего, принялся закусывать звездами. Лишь луна никак не хотела проваливаться в меня и висела, недосягаемая, где-то внутри головы. Я продолжил свои сладостные грезы, которые через несколько секунд превратятся в реальность.

Я убил мужчин, женщин, потом стариков, в конце детей. Конечно же, никто из кафиров, вонючих тварей, по ошибке населяющих планету, не смог меня остановить: нож разрубил их героизм. Ходить скользко из-за стекшей на пол крови, смешанной с блевотиной. Но это не мешает добраться до двух баб, оставленных напоследок. Отрезаю им фалангу за фалангой, а когда у них вместо рук остаются обрубки, убиваю. Люблю так развлекаться во время пыток.

Я спрятал багаж подальше, дабы не запачкать кровью. Встал и пошел за ножом. Шел мимо пассажиров, которые даже не догадывались, что приговорены. Открыл дверь, за которой находились две проводницы, и подобрал нужное лезвие, чтобы исполнить задуманное. А потом вынырнул из ледяной воды. Это первое, что я помню. Не запомнился ни удар о воду, ни всплытие на поверхность. Полное пробуждение наступило позже. Но в тот момент не было возможности понять, почему, направляясь к проводницам за ножом, я оказался в этой влаге, холод которой пронзал до костного мозга. Скорее всего, шок был тому причиной. Ну а что же еще?

3
{"b":"681634","o":1}