Марков повернулся к Марике:

– А вы, барышня, что умеете?

– Что умею? – Марика закатила глаза. – Играть на рояле, танцевать, но лучше всего у меня получается дурачить кавалеров.

– Довольно говорить глупости, Марика! – цыкнула мать.

– Пусть, ничего, у нас свобода слова, – улыбнулся Марков. Марика продолжала перечислять:

– Еще могу читать романы, играть в теннис, сплетничать. Да, чуть не забыла, я очень злая и мстительная.

Марков беззвучно похлопал в ладоши:

– Какая самокритика! Мы это ценим. Но вы еще кое-что забыли.

– Марика, как и я, была сестрой милосердия, – подсказала мать.

– Да нет же, я имею в виду знание иностранных языков. Если вы согласитесь, я могу рекомендовать вас в Наркоминдел, только придется научиться печатать на машинке.

– Можно попробовать, – неожиданно согласилась Марика.

– В таком случае я пошел, – Марков встал. – Ольга Санна, жду вас завтра к десяти утра. Скажете, что ко мне, вас проводят.

Когда кухарка закрыла за ним дверь, Юрий сказал:

– Все такой же придурок, но себе на уме. Мама, что ему нужно от нас?

– Думаю, ничего, а вот нам без его рекомендаций никуда не устроиться. Ты уезжаешь, папа чего-то выжидает, а как жить?

Юрий не успел ответить, в столовую вернулся Николай Николаевич.

– И ты пойдешь к ним в такой жалкой роли? – напустился он на жену.

– Почему жалкой, Николаша? Ведь работала же я в лазарете…

– Сравнила! То была благотворительность. Поверь, Ольга, терпеть недолго. Европа не допустит распространения большевистской заразы.

– Папа, как ты можешь надеяться на союзников, когда они себя уже показали? – мягко укорил Юрий страдающего от бессилия отца.

– Раньше союзников сюда придут немцы, – упрямо твердил Николай Николаевич.

– И это говоришь ты – патриот и либерал?

– Что же остается? Большевистский хомут я не надену, как бы ни уговаривал ваш Марков. Я располагаю точной информацией: скоро Москва будет занята немцами. Наши генералы тоже не дремлют. Корнилов уже начал действовать на Кубани.

– И на генералов не надейся, – твердо сказал Юрий, – в их рядах нет единства. Чего добился Корнилов? Часть генералов переметнулась к Керенскому, и армия окончательно разложилась, теперь ее надо восстанавливать.

– Вот-вот, восстанавливай! Твоя поездка на фронт – глупость! Один раз бесцельно пролил кровь, а теперь за что и за кого готов сложить голову? Немцы все равно вас разобьют. Эх, сын!

Юрий промолчал, не хотел обострять ситуацию.

Через несколько дней он уехал на фронт.

Ольга Александровна и Марика поступили на службу.

В одно из воскресений к Марике пришла школьная подруга Бетси. Девушки давно не виделись. Марика теперь работала в Наркоминделе, и дома ее можно было застать только в воскресенье.

Они пили чай в комнате Марики, вспоминая прошлую жизнь, казавшуюся теперь далекой и прекрасной.

– Помнишь Бобби? – спросила Марика.

– Какого Бобби?

– Дымовского. Ну того, с моноклем, еще Бодлера у нас читал.

– Ах, Бобби! Конечно, помню. Такой чудак. Где он сейчас?

– Ходят слухи, его расстреляли.

– За что? – ужаснулась Бетси.

– Говорят, он был заговорщиком.

– Не смеши, Марика! Бобби – совершенно безобидный декадент.

– Такова революция: лес рубят – щепки летят, – Марика повторила фразу, которую постоянно слышала на работе.

– Зачем ты так, – упрекнула Бетси, – разве Бобби – щепка? Он был в тебя влюблен.

Обеим стало грустно. Помолчали.

– Как твоя служба? – спросила Бетси.

– Как будто ничего. Машинку вот освоила. С непривычки немного болят руки и спина. Привыкну. Работа на трех языках – не скучно. По крайней мере, живу самостоятельно, ни от кого не завишу. Мама тоже работает. Мы теперь – эмансипированные женщины.

– А твой папа?

– Продолжает загонять барахло.

– Мой отец занят тем же, – вздохнула Бетси.

– Да, веселенькое занятие нашли себе мужчины. Скоро папочка и нас с мамой «загонит». За меня, пожалуй, больше дадут, я ведь моложе.

– Ты все шутишь, Марика. Завидую твоему характеру.

– Что ж мне, по-твоему, плакать? Уж лучше смеяться над жизнью, раз она оказалась такой сволочью.

– А где Юрий?

– Уехал на фронт защищать революцию.

– Разве нужно ее защищать?

– Одни говорят «да», другие «нет» – поди, разберись.

– Ну а как твои сердечные дела?

– Кое-что наклевывается. Поплавок уже подергивается, того и гляди на крючке окажется во-о-от такая рыбина, – Марика широко развела руки. – Я терпеливо жду. Пескари меня не интересуют.

– Что же это за рыбина?

– Один интересный брюнет! С каждым днем он становится все смелее. Вчера, когда я стучала на «Ундервуде», он, стоя за моей спиной, шепнул: «Марь Николавна, у вас очень красивые руки». Большевичок, небось, подумал, что осчастливил барыньку, а я небрежно так ему отвечаю: «Знаю». Он вскоре опять: «Марь Николавна, какая у вас изящная лодыжка!» – «Еще бы!» – говорю. – «Марь Николавна, у вас великолепная фигура!» – «Откуда вы это знаете, разве вы меня раздевали?» И смотрю ему прямо в глаза. Он покраснел, как девица, не знает, что ответить. Оказывается, во мне больше наглости. Так я развлекаюсь с партийным красавчиком.

Бетси понимающе подмигнула.

– Он твой начальник?

– Ну да.

– Большевик?

– Стопроцентный!

– Ты смогла бы выйти замуж за большевика? – в вопросе звучала смесь удивления и ужаса.

– Почему бы и нет, – с вызовом ответила Марика. – У него хорошее положение, симпатичный, молодой… конечно, «grand cou-cou» на идейной почве, но такое уж нынче время.

– Ты веришь, что большевик может стать тебе хорошим мужем?

– Все зависит от женщины. При «товарищах» пусть строит себе идейного, но дома, с женой, надо быть приличным человеком.

– И ты пойдешь на это?!

– И что? Я не хочу сесть в тюрьму или быть расстрелянной как «классово чуждая». Я жить хочу! Иногда мне бывает очень страшно… Бетси, советую и тебе подыскать высокопоставленного большевичка, пусть даже из жидов, раз уж они всех объегорили, тогда твоя жизнь будет устроена. У них сейчас мода на барышень из «бывших» – компенсируют прошлую ущербность. В общем-то, все мужчины одинаковы: из хама можно сделать джентльмена и наоборот. Разве не это происходит на наших глазах?

– У тебя есть такая возможность, ты работаешь, встречаешься с разными людьми, а кого вижу я?

– Поступи на службу, все лучше, чем сидеть дома и хандрить.

– Мама не разрешит, а то бы, может, и поступила.

– Маркс говорит: «Что такое мама, когда совершается революция?»

– Неужели так и говорит?

– Это уже афоризм.

Трудно было понять, шутит Марика или говорит серьезно. Впрочем, для Бетси это было неважно. Она знала, что скоро уедет в Латвию. Ее дед по матери – богатый промышленник в Риге, и он, конечно, не оставит своих родственников в беде.

Через месяц, не поставив в известность родителей, Марика вышла замуж за начальника Издательского отдела Народного комиссариата по иностранным делам Сергея Сергеевича Сытина. Все произошло быстро и просто: утром, перед службой, они встретились у загса, где их без проволочки расписали.

Во время обеда, сразу после супа, Марика буднично сказала:

– Милые мама и папа, я должна вам сообщить одну новость.

– Что еще? – нервно спросил отец.

– Так, пустячок, не волнуйся, папа. Я вышла замуж.

– Как замуж?! – вскрикнула Ольга Александровна.

– Ну почти как ты за папу.

– За кого? Когда бы ты успела? Ты нарочно нас пугаешь?

Марика встала, взяла лежащую на консольном столике сумочку, вынула из нее какой-то листок и протянула его матери.

– Вот документ.

На листе было напечатано: «Брачное свидетельство».

– Собачья свадьба! – фыркнул Николай Николаевич, отшвырнув бумагу.

– Да, мы обошлись без венчания – это быстрее и дешевле. Сейчас все так женятся, – «успокоила» родителей новобрачная.