Поехали дальше.
От всех вот этих вот обязательств Фридман, конечно же, уклонялся в течение какого-то времени. Но однажды, воротясь домой после двухнедельного загула в Серебряном Бору у Елизаветы, он с удивлением обнаружил следы человеческих ногтей на дерматине своей квартиры. При этом сама дверь была опечатана. На сургуче, связующем концы веревки, стояло клеймо городского прокурора.
Такого хамского вмешательства со стороны Советской! прокуратуры в личную жизнь человека и гражданина Фридман вынести не мог. И в него вселился Сатана. Оба полушария Фридмана сейчас же сварились в собственном соку, перед глазами, переливаясь всеми цветами радуги, поплыли круги, в солнечном сплетении загудело, ноги подкосились. Ваня сел на ступеньку, обнял свою голову и призадумался о дальнейшей биографии.
Через полчаса он не придумал ничего умней, как устроить в промтоварном магазине погром, сопровождавшийся непристойными выходками в отношении старшего товароведа Пугачевой А. Б.
Такому клиенту любой дурдом рад. В тот же день Ивана Аркадиевича поставили на довольствие в психиатрическом институте имени Сербского.
Свое заточение Фридман обосновал как меру временную, но необходимую.
В дурдоме Ивану понравилось раз и навсегда. Во-первых, он обзавелся полезными связями, в частности, познакомился с известным диссидентом и мыслителем Вольдемаром Жириновским, а также другими, не менее интересными, но довольно своеобразными товарищами; во-вторых, обрел себя; в-третьих, приобрел много необходимых знаний и практических навыков на все случаи жизни; и, в-четвертых, бесплатная инъекция аминазина в голову каждый день*.
* Утверждать что-либо наверняка я не берусь, поскольку сам не был этому свидетелем, а Фридман мог и наврать.
Не злоупотребляя гостеприимством учреждения, Фридман через полгода покинул его стены с отличной характеристикой и диагнозом: "навязчивая идея спасения человеческой расы от нападения марсианских дикарей".
Отныне Иван твердо знал свою дорогу. Он решил посвятить всю жизнь без остатка борьбе за политические, а главным образом экономические права и свободы граждан, тем более, что заниматься политикой теперь было сплошное удовольствие и совсем нестрашно -- в стране по всем фронтам наступали:
ПЕРЕСТРОЙКА!
ПЛЮРАЛИЗМ МНЕНИЙ!
и
ХОЗРАСЧЕТ!
Фридман числился на хорошем счету и у либеральных демократов, и у радикальных анархистов. Еще бы. За год он не пропустил ни одного митинга, на каждом выступал с пламенной речью, на каждом втором его били ногами идейные оппоненты и провокаторы из госбезопасности.
Мне запомнился такой эпизод.
На площади 50-летия Октября образовалась стихийная демонстрация. Трудящиеся ставили, в сущности, очень простые вопросы:
1) Когда начнут кормить?
2) Куда подевалось хозяйственное мыло?
3) Кто украл золото партии?
Из ресторана "Националь" в лайковом пальто цвета копченой лососины вышел обожравшийся антрекотов Фридман и обратился к народу с притчей:
"В некотором царстве, в некотором государстве! -- проповедовал Фридман, воодушевленный приветствием человеческих масс, -- жил да был человек, который пахал как конь на поприще производства товаров народного потребления, а сам ни хера не имел, и было у него три сына. Однажды он пришел домой с ночной смены, выпил рюмочку валокордина, лег на тахту и тихо умер от перенапряжения... Как и все вы подохните со временем в этом богом забытом крае, где, начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года тихие и скромные евреи загубили девяносто миллионов душ!!!"
Толпа взревела, подхватила Фридмана на руки и с криками: "Даешь нормальное перенапряжение! Долой красный режим! Бей жидов, спасай Россию! Где же, блядь, хозяйственное мыло, в конце-то концов?!" понесла по площади.
Так, на волнах бушующего людского моря, Фридман плыл до задних рядов. Задние ряды, которые притчу толком не расслышали в силу своего удаления от эпицентра описываемых событий, решили, что к ним в руки попался чиновник из Госплана, ответственный за все безобразия, и принялись с остервенением рвать его прекрасное пальто на сувениры.
Но свою истинную незаменимость Фридман показал в другом. Хотя языками он не владел и в дипломатическом протоколе разбирался примерно как свинья в апельсинах, никто лучше него не умел организовать встречи иностранных делегаций, состоявших почему-то в основном из финских лесорубов и дальнобойщиков.
Что это была за публика! Настоящие виртуозы! Они могли пить водку через нос, есть сырую рыбу и часами валяться на полу в состоянии, пограничном между смертью и буйным помешательством. Для Фридмана эти святые люди являлись воплощением всех либеральных идеалов.
Дело всей жизни испортил какой-то там очередной съезд народных депутатов, запретивший КПСС и отменивший национальность. Врага не стало. С кем прикажете бороться? Куда применить организаторские способности? К чему приложить руки? Кто виноват, и в чем собственно дело?
Масла в огонь подливали политические соратники, на голом месте обвинявшие Фридмана в ростовщичестве и спекуляции. Злопыхатели, которых у людей такого масштаба избыток во всякие времена, утверждали, что, половина "вареных" джинсовых курток на Рижском рынке появляется благодаря артели "Фридман и сыновья", а это, мол, дискредитирует товарищей и саму, так сказать, идею.
Только я, Максимовский и еще несколько самых близких друзей знаем, что это была пустая болтовня. Артель "Фридман и сыновья" никогда в жизни ничего не варила. Она строчила костюмы "Adidas" и кепки "Речфлот", да и то в настолько ничтожных количествах, что доходы от их реализации едва покрывали потребность Фридмана в карманных деньгах. Случались у бедолаги тугие времена, когда он не мог себе позволить даже поужинать в приличном заведении и питался в сухомятку в кооперативных ресторанах, не говоря уже об отсутствии такого необходимого для каждого человека предмета, как персональный болгарский повар с высшим гуманитарным образованием.
Все. С политикой было покончено раз и навсегда. Ирония судьбы, если хотите. Но что же человеку делать, если делать он ничего не умеет? Вот если бы его в детстве мамка научила на скрипочке пиликать или еще какому рукоделию. Куда там. Он даже шарф не мог повязать сам без домработницы.
Так, волею обстоятельств, пришел Фридман в шоу-бизнес. Пришел и сразу же приступил к освоению. Впрочем, чтобы соблюсти историческую справедливость, следует сказать, что сам Фридман ничего никогда не осваивал, потому что, как было сказано выше, делать он ни черта не умел. Осваивали там совсем другие люди, а Фридман... пожинал плоды.
Через подставных лиц он загнал какому-то австрийскому музею библиотеку покойного папаши. Вырученных денег хватило на проведение одного конкурса красоты и приобретение плацкартных билетов трем эстрадным коллективам, объединенным общим незатейливым названием.
С "Ласковыми маями" проблем почти не было. Они автономно куролесили по городам и весям щедрой родины, пели под одну и ту же фонограмму, выдавливая деньги из доверчивых, как дети, и простодушных, словно коккер-спаниели, провинциалов. Первое время администраторы даже присылали Фридману наличность. Но недолго. Скоро музыканты вместе с кассой сгинули где-то на окраине Улан-Удэ.
Согласно легенде, своим импульсивным пением и непотребным видом они произвели такое неизгладимое впечатление на одного древнего, но очень могущественного бурятского великана, что после недолгих колебаний тот пригласил их в свою небесную юрту поохотиться на тараканов. Как будто бы там они и охотятся до сих пор.
По другой версии все три коллектива съехались в районе Семипалатинска подвести, как говорится, некоторые промежуточные итоги творческой, а также финансово-хозяйственной деятельности, но единства мнения у них не получилось, и они друг друга благополучно перерезали.
Якобы в живых все-таки остался один администратор -- вовремя разобравшись в ситуации, он сделал ноги вместе со стареньким, но вместительным чемоданом... Ныне этого человека можно повстречать в Москве, где время от времени он дает пресс-конференции, на которых под большим секретом рассказывает общественности одну и ту же бодягу о том, как он лихо все это дело когда-то закручивал, а теперь утомлен тяжелым бременем своей патриархальности, потому как есть отец и основатель шоу-бизнеса в Российской Федерации. Фамилия этого чудаковатого кренделя то ли Айзеншпис, то ли Айзеншпиц, сам черт не разберет. А может, это вообще совсем другой человек.
