Я закивала, ощущая неловкость от того, как он говорил. Ему не хотелось об этом говорить…
– Хочешь знать, почему я пил? – уточнил Уилл. Я промолчала, хоть и хотела знать. – Я ничего не хочу от тебя скрывать. Мне неприятно об этом говорить, но я готов с тобой говорить о чём угодно.
– Ты бросил? – спросила я в лоб, на что он уверено кивнул. – Совсем бросил?
– Как видишь, – демонстративно указывал он на стакан воды возле себя. – Два года уже не пью, нисколько и даже по праздникам.
– Что изменилось? Почему раньше тебе это нужно было, а сейчас – нет?
Он немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Ты слышала о моём отце?
Я закивала. Отец Уилла не был одним из нас. Лидия – мама Уилла была ведьмой, а отец – нет. Но он знал о том, кто его жена, знал о правилах Укуса, он был военным человеком. Родители Уилла были найдены мёртвыми летом девяностого года. Следствие предположило то, что мать Уилла отравила мужа, а затем покончила с собой. Опровержений не было.
– Когда я ещё был маленьким, он был моим героем. Но потом он стал спиваться. Большую часть своей сознательной жизни я видел его пьяным. Когда я спросил его почему он пьёт, то он ответил, что если бы я пережил хоть половину того через что прошёл он, то тоже делала бы это. Я хотел ему доказать, что это не так. Но… – Уилл на секунду умолк. Вздохнул. – Когда люди умирают у тебя на глазах по твоей вине или от твоей руки они начинают тебе сниться.
Я напряжённо сглотнула, представив то, что творится у него на душе. Поняв только сейчас, что там происходит на самом деле…
– Это совесть тебя съедает. Сначала я пил, чтобы уснуть. А потом стал делать это, наверно, из слабости. Из-за разочарования самим собой. Сложно оставаться всё тем же человеком. Из года в год это всё сложнее делать. С тобой неминуемо происходят плохие вещи, а порой и ужасные, и под их влиянием ты меняешься, хочешь ты того или нет. Поначалу нам кажется, что есть добро и есть зло, жизнь нам видится чёрно-белой. Но со временем ты начинаешь понимать, что мир не делится на чёрное и белое. И порой даже если ты на стороне добра, ты способен совершить зло. И я, наверно, стал понимать насколько ж я неправильный. Живу неправильно, думаю неправильно. И меня это расстраивало. Хотелось вновь стать молодым и наивным – тем, кто верит в неминуемую победу добра над злом. Вернуться в мир, где всё просто, где ты не плохой, где ты не способен на зло. Но… мы все способны. Рано или поздно твой мир начинает разрушаться, и ты уже никогда не сможешь его починить. Наступает точка невозврата в прошлую жизнь, в своё прошлое сознание. Я пил, чтобы не думать и спать спокойно.
– Но ты ведь бросил…
Он глянул на меня, улыбнувшись одним уголком губ.
– Ты вернула свет в мою жизнь. Отстроила новый мир.
***
Двадцать четвёртого декабря не было занятий, и уже к обеду Центр подготовки опустел. Я приехала домой в начале четвёртого. На улицах Сакраменто царил дух истинного Калифорнийского Рождества. Средь чистых, не заснеженных дорог сверкали яркими красками домики. Их украшали светящиеся гирлянды и рождественские венки. Несмотря на то, что родители давно не живут вместе, отец всегда приезжает на мои дни рождения и Рождество. Приезжает утром и помогает маме с украшениями и готовкой. А ещё они каждый год, даже после развода, совместно устраивают новогодние вечеринки. Всё для меня. Так что, когда я приехала, папа был дома. Дом у нас не шикарный, но и не маленький. Бежевого цвета с красной черепичной крышей. Два этажа и комната на чердаке. В той комнате у мамы личный кабинет. На втором этаже находятся три комнаты – одна для гостей, во второй – мамина спальня, а за третьей дверью скрывается моя комната. На первом этаже просторная гостиная, кухня, столовая и оранжерея. Оформлением занималась мама, а она любит минимализм и тёмные тона в интерьере.
За приготовлением ужина родители, разумеется, расспрашивали меня, что да как в Центре. Несмотря на то, что мы регулярно созваниваемся, и они приезжали не один раз, всё равно расспрашивали меня так, словно мы видимся и слышимся раз в пять лет. Родители… Они неисправимы. К семи часам подошёл Уилл, и родители накинулись на него, слава богу. Я уже порядком устала по несколько раз повторять то, что уже рассказывала не один раз. К тому же о самом главном я говорить не могла. О конфликте с Лоуренсом, потому что не хотела заставлять родителей нервничать, и об отношениях с Уиллом… по той же причине. И пусть я считаю, что личная жизнь должна оставаться личной, всё же, наверно, я бы обсудила с мамой свою первую любовь. По той простой причине, что она не только моя мама, но и подруга, да и мне бы не повредила пара советов. Но родителям будет тяжело понять всё это. И неважно, что я уже совершеннолетняя. В конечном итоге, Уилла сделают крайним, и его отношения с мамой и папой разладятся. В общем, я бы поговорила обо всём этом с родителями, но и особенно не терзаюсь тем, что не могу это сделать. Мне не нравится каждый раз ради встречи с ним играть в шпионские игры, но и трезвонить на каждом углу о своём романе нет желания. В какой-то степени мне даже нравится скрывать эти отношения от всего мира. Холить и лелеять их в укромном тёплом уголку. Играть хладнокровие на учениях и демонстрировать родителям то, что Уилл для меня всего лишь старший по званию, и от моего подросткового увлечения полковником не осталось и следа. К слову сказать, даже интересно то, что родители позабыли о трёхлетнем инциденте. Возможно, потому что после их визита мы с Уиллом старались не давать повода для слухов, и они, наверно, сделали вывод, что это и правда, было моим подростковым увлечением. Хотя кто знает – может, они Уилла пригласили на ужин, чтобы понять по нашему невербальному с ним общению, что именно между нами…
Мой праздник был недолгим: после общих вопросов к Уиллу, мол, как дела, родители стали уже его обо мне расспрашивать. Жалуясь на то, что дочь у них скрытная особа.
– Ну, пап! – цыкнув, вмешалась я.
– А что? – изумился отец. – Ты ведь ничего не рассказываешь.
– Что значит, не рассказываю? Я уже продублировала то, о чём мы говорили по телефону на прошлой неделе. Дважды! Если вы с мамой ожидали более захватывающих историй, то это не мои проблемы, знаете ли! Что вы думаете, мы там каждый день вступаем в битву с драконами? – фыркнула я. Родители переглянулись, синхронно посмеиваясь про себя. – Будто сами не учились никогда, и не знаете, что там происходит.
– Ты не рассказываешь ничего личного, – сказала мама. Я вытаращилась на неё, удивлённо моргая. А Уилл хохотнул, глотнув безалкогольного пива.
– И что вы думаете, полковник знает что-то личное обо мне?
– Вполне возможно, – оживился отец. Посмотрел на Уилла, отчего тот напрягся, но постарался этого не показывать. – Какие у неё проблемы? – спросил чуть ли не по слогам отец Уилла. Тот изогнул брови, глядя на друга слегка насторожено.
– У Селин одна проблема. Вы двое, – брякнул полковник, издевательски заржав. Я прыснула, беззвучно посмеиваясь, в то время как родители недовольно надулись, уставившись на Руссо. – А в остальном у неё проблем нет. Она опережает вас обоих вместе взятых по учебной программе.
– Ну, прям-таки, – скептически, но не без гордости, буркнула мама.
Уилл угукнул, настоятельно закивав.
– Пусть мы с вами не одногодки, но проходили обучение в одном Центре. И я уже учился в академии, когда ты, – указал Уилл на отца, – учился на базе подготовки. А ты, – кивнул на маму, – уже выпустилась из Центра. Какое у тебя там было прозвище? «Мисс случайность»?
– «Теория случайности», – поправил его отец.
– Точно, – согласился Уилл. – Потому что она могла попасть хотя бы в молоко мишени лишь с десятого выстрела – чисто случайно.
В то время как мужчины заговорчески захихикали, мама напыжилась. А потом решила отомстить бывшему мужу, сообщив мне:
– А твоего отца звали «незнайкой»!
Я прыснула, тихо смеясь. Папа покосился на мать, не сразу парировав:
