Дожить до вечера оказалось очень сложной задачей. Кроме того что я полдня выстраивала в голове будущий диалог с Уиллом, так ещё и нытьё Лоуренса, Элен и всех ребят, дежуривших в медпункте приходилось слушать постоянно. И не слушать всё это просто не получалось! Лоуренс лежал в соседней палате, откуда доносилось извечное недовольство блондинистой Барби. Если с ним в палате кто-то был, Лоуренс на него огрызался. Когда все, даже больные, покинули палату, Том стал орать, мол, где все. Окно закрыто – душно, окно открыли – дует. Ему не нравились его соседи по палате, дежурные санитары, парень, который плохо готовил еду, местный интерьер. Он огрызался на всех, кто только попадался ему на глаза, и кое-кто даже начал планировать его убийство. Он упрекал Элен в том, что у неё недостаточно нежные руки. Жаловался на боль в ноге, спине, руке. И голова у него болит и глаз, ухо правое, челюсть. Он так достал Элен, что она вколола ему снотворное. Но, видимо, он изрядно из неё кровушки попил, потому что она притащилась ко мне в палату, лишив возможности свинтить. И последующий час она вся тряслась, рассказывая о чересчур нежной натуре Лоуренса. Она мне в красках описывала, как он себя вёл в процедурной комнате, когда ему вправляли плечо. Мол, у него аж слёзы из глаз полились. Сказала о том, что ему придётся лежать здесь с вывихом ноги около двух недель, но, видя его характер, она предположила, что он пролежит тут и целый месяц. Потом она стала ныть, что я её покидаю, и она один на один с ним здесь останется. В общем, к вечеру у меня разболелась голова. И виновником всего этого дурдома я считала благородного принца Руссо. В жопу его благородство! Но и нечто положительное во всей этой ситуации я нашла. Я вдруг поняла, насколько жалок мой серый волк. Он – не тот, кого все боятся, он просто – чмо! Реальное, и по-другому не скажешь. Позер, способный навалять лишь тем, кто слабее его самого. И под себя он подминает лишь тех, кто слабее его, чтобы выгоднее казаться на их фоне. Но и даже их, своих друзей, единственных, кто о нём беспокоится, кто ему помог дойти до медпункта, он не ценит. Короче, говно он, а не человек. Даже скорее, маленькая вонючая какашка.
Всеобщий отбой и конец рабочего дня Уилла в девять часов вечера. В девять пятнадцать я покинула медпункт, ставший за этот день самой настоящей психушкой. По проторенной дороге добралась до забора, вылезла в щель. Прошла в чащу леса, вышла на небольшую полянку, где валялось давно погибшее и заросшее мхом бревно. Завидев меня, Уилл потушил сигарету и поднялся с этого бревна. Подступился ко мне и поцеловал. Я понимала, что упрекать его в чём-то было неразумным, ведь он преследовал благородные цели. Но, видимо, душевное состояние сказалось на открытости поцелуя. Уилл почти не отстранился, спросив:
– В чём дело?
– Зачем ты это сделал?
– Что? – не понял он (типа), поглаживая меня по щеке ладонью и любуясь моим лицом.
– Ты прекрасно знаешь, что. Лоуренс уже всех задолбал!
Уилл хмыкнул, а потом скривился, убирая от меня руку.
– Это он может, – подтвердил Руссо. Спрятав руки в карманы штанов, он слегка передёрнул плечами. – Он нежнее девочки… – сказал полковник, издевательски посмеиваясь про себя. Я скрестила руки на груди, ничего не сказав, но посмотрев на мужчину с осуждением. Тогда Уилл откашлялся, осознавая то, что мыслит как подросток.
– Уилл… я, возможно, реагирую странно, но зачем ты это сделал? Разве я тебя просила отстаивать мою честь?
– Не просила. Но ты и не должна просить. Я просто не мог оставить это без внимания, потому что я – мужчина. Я вообще не должен был допустить того, что он сделал с тобой. Но я допустил и, по-твоему, должен был и дальше на тормозах спускать?
Я выдохнула. Сама не понимаю, почему так реагирую. Другие на моём месте, наверно, радовались бы. Может, дело в том, что благородные и правильные поступки Уилла заставляли меня саму чувствовать себя беспомощной. Типичной девчонкой, за которую только все заступаются…
– Ты говорил, что его нельзя унижать при всех, но сделал это с ним.
– Я сказал, что ТЕБЕ нельзя этого делать, потому что он захочет мстить.
– А тебе он мстить не будет?
– До меня он не дотянется.
Я промолчала, уже заведомо зная, что Уилл всегда прав. Это нравилось мне и раздражало одновременно.
– Я понимаю, почему ты так реагируешь. Потому что я тебя подвёл. И потому что ты не знаешь, что значит полагаться на кого-то, верить ему. Но пройдёт время, и ты поймёшь, что когда я рядом – только я и должен решать любую твою проблему.
– Если так, то зачем ты учишь меня драться?
– Потому что… как в нашем случае, ты сама должна дать ему отпор, чтобы он отвязался от тебя. Да, ты должна уметь постоять за себя, но, когда я рядом, ты должна быть уверена в том, что я в лепёшку разобьюсь, чтобы решить самому твою проблему или чтобы помочь тебе её решить.
– Хорошо, но, следуя твоей же логике, я сама должна дать ему отпор. А если он поймёт, зачем ты всё это делал? Ты понимаешь, в каком я тогда выйду свете? Джон меня защищает, полковник защищает, а сама я ничего не стою! И я уже не смогу дать ему должного отпора! Он просто не поверит…
– Да, ты права. Но я не поджидал его в тёмном углу, не говорил ему тебя не трогать или что-то в этом роде. Я не сделал ничего противозаконного – всё по местным правилам. Кто ж виноват в том, что он навернулся и ударился башкой? Он сам. И, между прочим, я ещё первого сентября предупреждал его, что он будет выступать в роли наглядного пособия. Так что он не поймёт ничего. И с ним ничего серьёзного – вывихи да синяки. Я специально сделал всё это в твоё отсутствие, чтобы он не подумал, что вот ты вернулась с «больничного», и я к нему прицепился. А теперь ещё и он на «больничном», и у тебя будет время подтянуть рукопашку. К тому же тебе пошло на пользу видеть его таким.
– В смысле?
Уилл наморщил лоб, приглядываясь ко мне. Кажется, он слишком хорошо меня понимает. Знает всё, о чём я думаю.
– Ты его больше не боишься, разве нет? Увидела, какой он жалкий. В честном бою и с более сильным противником он – ничто. И теперь ты сможешь дать ему должный отпор.
Я выдохнула, сгребая пальцами волосы назад. Только сейчас меня отпустило по-настоящему. Хоть и прежде я понимала, что моя реакция неправильная, я не могла расслабиться. Бывает такое – самая простая ситуация порой доводит вас до белого каления. Мысли лезут в голову, и вы ничего не можете с ними поделать, с каждой минутой только больше себя накручиваете. Так вот, только сейчас меня отпустило то чувство, и я по-настоящему осознала правоту Руссо.
– Извини, – буркнула я, уловив краем глаза умилительно-простительную улыбку Уилла, такую, мол, да я и не злился. – Я немного перегнула палку. Просто я уже психанула! У меня голова разболелась под конец дня. Потому что весь день Лоуренс ныл на весь медпункт! А когда он умолкал – во время еды, в туалете или под снотворным – то ныли все остальные! Дежурный повар хочет расчленить и скормить Лоуренса рядовым, а Элен планирует эвтаназию.
Уилл хохотнул с закрытым ртом, поглядывая в сторону от меня.
– Это не смешно, – фыркнула я. – А реально страшно! Лоуренс её довёл совсем, и она с абсолютно серьёзной физиономией, но безумным взглядом, говорит мне, что эвтаназия крайне необходима. Пусть у него болезнь излечимая, но все ведь вокруг страдают. Я серьёзно опасаюсь за её психическое здоровье! Люди с ума сходят неожиданно, – закивала я энергично.
– Не настолько резко, – поспорил Руссо.
– Ой, откуда тебе знать. К слову сказать, мне ещё вынесли мозг Джон с Амелией. Оказывается, они уже три года как наблюдают за нашим стремительно прогрессирующим романом.
Изгибая брови, но при этом, беззвучно смеясь, Уилл ненадолго задумался. Его явно не особенно парило то, что Джон с Амелией о нас знают, поскольку они – мои друзья и не навредят мне.
– То есть они три года наблюдали то, чего технически не было?
Я энергично закивала.
