Я общалась с моей парочкой и делала вид, что слушаю внимательно всё, о чём они хотят болтать, а сама же в это время душой пыталась проникнуть в поле того человека (точнее, в соль воды, которую этот человек носил каждый день в пределах небольшой круглой колбочки, как будто талисман, взятый из другой жизни. Разъедающая соль. Надеюсь, приносящая ему удачу), что сидит ко мне спиной и периодически поправляет кепку.

Администратор заведения очутилась рядом со спиной, она приятно обняла молодого человека, наклонилась и что-то шепнула на ухо. Нежно, коснувшись своим дыханием и ароматом кожи другого.

Надо же – она умеет его касаться, он умеет принимать это, они несколько секунд были так близки.

Может быть, эти двое говорили о деньгах, зарплате, допустим, или погоде, но в тот момент мне казалось, о любви в пределах общего моря и соли. Шла жизнь, соль нас всех не щадила, и им было хорошо вместе встречать действие смерти.

Несколько секунд. Никакого подтекста.

Бармен взял руку девушки и поцеловал её в знак благодарности за что-то и пошёл с серьёзным видом курить. Прошёл мимо меня, ведя за руку дыхание и красоту коллеги. Мне показалось, что между ними может многое случиться.

– А потом мы с Ромой решили наполнить домашний бар дорогим алкоголем. И знаешь, что произошло?

Я не отвлеклась от испытанного, а только повернула глаза в сторону говорящих и открыла рот.

– Что же?

– Выпили всё за один день, мать его! Пять ящиков виски, дорогая! Наполнили к праздникам бар, шиканули, называется.

Все смеялись. Я смеялась. Часы показывали три ночи.

Поцелуй с администратором – люблю её. Добрые слова паре. Обмен не совсем свежими улыбками: наши лица устали. Дальше дверь. Воздух.

– Пока, Юль.

Махнула дружественно рукой.

Рванула в безумном танце по полю с лавандой.

Прохожу мимо какой-то парадной. Около неё стоят двое. Курят.

– Девушка, вы что-то ищете?

Не останавливаясь, уверенно и с безразличием кидаю:

– Уже нашла.

По дорогам машины в столь поздний час не ездят, иду по центру и вижу в увеличенном размере Петербург.

– Поздравляю, – доносится до меня.

– Спасибо.

И так страшно стало. На самом деле, казалось, нашла. Предполагается, что всё найденное обретено, то есть я его имею, а я ничего не имею.

Или я нашла достойный магазин. Магазин меня не знает, но я его искала, точно знаю. Он не мой, но я его нашла. Значит, найти – это не иметь, а узнать? Вот почему так много уверенности – я узнала.

Пауза. Не могу услышать звук. Светофор красный. Автобус ждёт сигнала, моё существо ждёт сигнала. Сосед шмыгает, наблюдает за городом. Проезжаем знакомую улицу, знакомую своей встречей, произошедшей недавно. Вот же. Вот он.

Лежит там, где упал позавчера.

Время приближалось к полуночи. Не вспомню, зачем шла и откуда, но точно помню, что была здесь.

Широкая улица. Поделена на две части, посередине островок. Прошёл начало пути, не успел на зелёный светофор, чтобы перейти полностью дорогу, – постой, отдохни здесь.

Так и случилось не только со мной, но и с прохожим, шедшим на меня – он направлялся туда, откуда шла я. По мере того как мы приближались друг к другу, мы признавали в чертах нечто знакомое (так же как и встречи с людьми, подарившими мне предыдущие, последующие звуки, да и сами звуки). Да, я знала этого мужчину.

Мы встали посередине дороги. Он слева от меня. Я справа от него.

– Здравствуйте, – начал человек.

– Здравствуйте.

– Я вас откуда-то знаю.

– Да, встречались в университете.

– Точно, – он впивался глазами в мои черты. Зажёгся зелёный.

– Всего хорошего.

– И вам. Разошлись.

Зелёный. Автобус поехал. Моя остановка. Я вышла. Так хочется воды – где же можно её купить?

Сижу на подоконнике – это центр зала, отсюда видно всех. Сегодня за свой билет я плачу около тысячи рублей. Я готова ко всему. Болтать ногами не болтаю, но по состоянию близка к этому – мне спокойно.

Смотрю вниз: обалденный пол, весь в мозаике мелкой. Белое и чёрное, среди пустоты виднеются аскетичные кресты. Достаточно положить что-нибудь на этот пол и сфотографировать или уйти – он сам всё сделает, всю модную работу. Такие полы говорят о самодостаточности одного отдельно взятого предмета, неодушевлённого. Он может быть так здорово сделан, что в итоге у него появляется своя жизнь.

Я хотела одно время сделать у себя дома зону с эклектичным полом, разноцветной плиткой, но потом отказалась от этой идеи – заживёт своей жизнью, и что я делать с ним буду? Мой дом, в конце концов, не призван быть сценой, я его не призывала для подобной цели.

В общем, не мозаика, а загляденье! Так я и смотрела вниз добрых десять минут – успела насладиться крестами и пропустить через себя концепцию (идея: иногда нужно говорить себе нет). Дальше: столы и много зелени, даже пальмы есть. Неоновые лампы.

Что с людьми? Актёры подобрались ещё те: сплошные тренды в одном зале. Не важно, идут они им или нет, главное надеты.

Первыми появляются: дама лет тридцати с ребёнком и мужем. Дама маленькая, худенькая, я вижу кости. Длинные нарощенные волосы, большие глаза с глубокими впадинами. Если я сейчас уйду и пройдёт некоторое время, то я смогу вспомнить только её запястья, они выглядывают из всего тела – основной признак её жизни. Малютка садится ко мне спиной, я не вижу ни наряда, ни черт лица, да и она из массовки – не важна. Пока что у неё драмы никакой. Справа садится муж. Высоченный, лысый, голова украшена повязкой кремового цвета, на нём тяжёлая кожаная куртка с шипами, странный платок на петельке укороченных джинсов.

Итак, трое. Слева – она, в середине что-то общее, что сидит ко мне спиной, справа – он.

Запястья, спина, лысина. Много тела, актёры подчёркивают свою принадлежность к человеческому роду. Сделали заказ. Ждут. Он не выходит ни эмоционально, ни физически за пределы экрана. Девочка только дрыгает ногами и порой посматривает на маму, большего она не может сделать. Пока и левая и правая её части являются её серединой, малютка состоит не из себя, потому ей не нужно выражать себя хоть как-то, и хорошо.

Вот женщина с запястьями. Она скучает, с грустью смотрит на других, чьи ноги касаются крестов. Она сравнивает остальных дам с собой, кого-то признает красивой и потому останавливает взгляд дольше обычного, но потом переходит на следующих, и так без остановки. Будто смотрит и пытается найти хоть где-то островок радости. Неужели только у неё так? Вот я вижу, как левая сторона девочки уже задаётся вопросом и переосмысливает свой выбор, и вижу правую, которой всё равно. Она надела свою повязку – и балдеет.

Я стала той девочкой, моя спина ничем не защищена. Да нет, я не права была: тут зарождение огромной драмы. Единственное, что может утешить боль, так это сухие запястья левой её части и любознательные глаза, готовые искать и верить.

Дальше по крестам идёт пара моделей. Он и она. За руки не держатся – понять не могу, вместе они или нет. Девушка очень худая, распущенные волосы закрывают щёки. Она смотрит на всех с некой робостью, тоже как прибита чем-то, – зато он парит. Кожа хранит на себе приятный загар, одет безукоризненно, волосы потрясающие, но лицо тоже странное. Пройдёт время, и я вспомню только – какого (подходящего к залу) цвета было его тело.

Он оставляет свою даму ненадолго, проходит через весь ресторан с гордо поднятой головой. По пути обращает внимание на каждую: когда девушка нравится, поправляет волосы, будто невзначай. Прошёл – ушёл, вернулся – сел. Я балдею от цвета его кожи. Пара явно вышла показать себя и на других посмотреть. Попеременно молодые люди выходили поговорить по телефону, наверное, решали рабочие моменты. Но в общем эта картина выглядела унылой.

В глубине зала спрятались четыре девушки. У одной из них день рождения. Кудри, вспышки, ненормальный хохот и только вино на донышке. Девушки похожи на тех, что танцуют в витринах, зазывая прохожих внутрь клуба. Под столом расположился их крест.