– Пригнитесь, друзья! Мы проезжаем под самым низким мостом Петербурга. Ни при каких обстоятельствах не вставайте и не поднимайте руки!

Я застыла на месте. И правда, он так близко. Не буду поднимать руку.

Едем дальше. Люди машут нам. Мы – им. Встречаются редкие выемки, в них сидят люди, болтают ногами, о чём-то ведут беседу, задумчиво смотрят в воду, самую обычную и совсем не прозрачную. Вот девушка сидит на камне и курит самодельный кальян. Я прихожу в восторг – она тоже довольна. Просто под вечер решила отдохнуть, посмотреть на Неву затянуться отравой на молоке.

В следующей выемке вижу молодого человека, похожего на Пушкина в двадцать с хвостиком. На нём элегантное длинное пальто с высоким воротником. Взъерошенные кудрявые волосы. Он прислонился плечом к стене. В руках виднеется сигарета. Он не торопится затягиваться, о чём-то думает. Нуждается в двух опорах. Ему всё равно на проезжающих мимо горожан, приветственно махающих ему. Там своя работа, обособленная от влияния случайных лиц, до беспредела интровертная. Он, стена, сигарета и его ворот.

Надо же: между девушкой с кальяном и этим парнем всего ничего – метров двести, а проживают они совсем разные состояния, и, наверное, ничего их не связывает, потому, собственно, они и нашли укромные места. Никто не должен врываться в их краткий покой, только Петербург. И чем больше его будет, тем лучше.

Дайте мне Петербург.

Подъезжаем к Эрмитажу. Мост, за ним небольшая арка. На мосту сидят три девицы, едят бутерброды и кричат нагло:

– Не стесняемся! Ну же! Машем!

Волосы развеваются на ветру, один из наших тренеров чуть дольше, чем нужно, задержал взгляд на ноге одной из сирен.

Я простила им и тон, и всё остальное. Такое может быть и пусть будет, я ведь неуклонно плыву дальше. Вода позволяет, и город не против.

– Посмотрите направо. Там увидите крохотную часть второго здания Эрмитажа, которое хотел построить Пётр Первый.

Узкая полоска. Лучше всего Зимнего дворца. Человек много создал, но главное, успел оставить себя в этом маленьком участке. В нём всё: и планы, и жизнь. Словом, жизнь. Вот как и сейчас в моей поездке и во мне. Я говорю о своей жизни людям и Петербургу. Меня слышно хорошо.

Арка, а там… Солнце, и вновь чайки, и сплошная Нева. В редких волнах путаются кораблики. Редкие валы везут по заранее выбранному пути сотни тысяч людей, чтобы рассказать о Петре, о главных героях, что уходили в эту больницу.

– Смотрите, это вода. И солнце, и чайки. Вы видите?

Так бы я говорила. И начинала так, и продолжала, и заканчивала. А потом вновь. И между добавляла:

– Человек в выемке. Обратите внимание на его путь. Он может быть вам близок. Но мы к нему подъезжать не станем. Это опасно. Не тяните к нему руки. И не вставайте, чтобы вас заметили. Вас и так много. Вы здесь, на палубе.

Сплошная Нева.

Так посадить рядом со мной всех, кого я знаю. К кому я пойду?

Пауза. Беру дыхание. Межрёберная невралгия. Защемило около сердца. Я учусь потихоньку дышать, наращиваю скорость.

Я бы осталась сидеть на своём месте. Только изредка поглядывала в дорогие сердцу глаза, но я не уверена, что знаю их.

В редких волнах, в энергии битого стекла я нахожу себя.

Привет.

Кто ты?

– Что ему от нас нужно? – спросила негодующе официантка. Индиец повернулся ко мне.

– Вы говорите по-английски?

Я тяжело вздохнула – не хотелось общаться, хотелось тишины и чего-нибудь вкусного.

– Да, – говорю. – Что вы будете?

– Пирог с сыром.

Я передала девушкам напротив.

– А мы думали, с мясом… Но с сыром у нас есть только этот, – одна из них указала на огромную грузинскую лодочку.

Индиец широко раскрыл глаза и захохотал.

– Для меня слишком много.

Удивительно. Среднестатистический русский мужчина и глазом не моргнёт – справится и не подавится, а тут упитанный парень в ужасе от порции, что ему предлагают.

– А вы скажите, что есть ещё с капустой.

Я напряглась. Полгода мне точно не приходилось вспоминать, как по-английски называется капуста, и сначала растерялась. Что-то принялась бормотать невнятно, потом нашла всё же нужное слово и поделилась им с индийцем. Парень наше предложение не воспринял, он поморщился. Походит, в Нью-Дели не ценят по достоинству кочаны.

– Дайте то, что любите сами, – он обратился к официантке.

– Сегодня кленовые косички плохо разбирают, – женщина прошла к левой витрине и с удовольствием ткнула пальцем в стекло. – Очень вкусно, – добавила она по-русски.

Я переводить не стала – вот вдруг он всё понял сам? Ему вручили поднос. С непонятной улыбкой индиец проследовал к столику.

– Ой, спасибо. Мучились с ним минут пятнадцать, – официантка удручённо помотала головой.

Мне выдали всё быстро, и я проследовала в глубь зала, стараясь не встречаться глазами с парнем из Индии – тщетно.

– Не хотите присоединиться? – в его голосе слышались добрая надежда и нехватка общения.

Да, в России плохо говорят по-английски, а точнее, мало. И я решила разделить трапезу с гостем Пальмиры, в который раз услышать от туриста хвалебные речи в адрес Мариинки и Русского музея.

– Вчера я был на балете, – индиец включил какое-то приложение в телефоне, нашёл нужную картинку-афишу и с гордостью показал мне.

Это был «Сон в летнюю ночь».

– О, Шекспир! И как вам?

– В полном восторге, – он некрасиво мял пальцами кленовую косичку. Я заметила, что мой визави дрожит. Походит, накануне перепил.

Стоял июнь. Приятная летняя пора, если бы не чемпионат по футболу. Так июнь превратился в один из самых жарких месяцев во всех смыслах этого слова, и я не знала, куда деваться от людей. Воспоминания стали взрываться небольшими салютами в моей голове.

На днях я совсем не думала о футболе, зашла в глубь узкой неприметной улочки и вдруг наткнулась на оцепление, сотрудников ОМОНА с собаками, огромные машины с защитными сетками. Рядом стояла толпа зевак. Шёл проливной дождь, да что там – настоящий ливень. Люди прятались под зонтиками, делились ими с незнакомцами. Очевидно, все кого-то ждали.

– Что тут происходит? – спросила я рандомно девушку, на первый взгляд внушающую доверие.

– Сейчас из отеля выйдет наша команда. Мы хотим пожелать ей удачи!

Надо же, думать не думала, а наткнулась на сборную прямо у чёрного входа одного из самых дорогих отелей Петербурга перед матчем Россия – Египет. Я долго так стояла, пока окончательно не промокла, и всё же решила ретироваться, не успев простыть.

Улицы кишели туристами, с паспортами болельщиков на шеях. По тому, в какие цвета были одеты люди, читался состав команд грядущих матчей. Марокко, Саудовская Аравия, Бразилия.

Мне особенно запомнились многочисленные фараоны. Толпы орущие, скандирующие, что-то объясняющие на непонятном языке. Невероятных размеров – и чем их только кормят на родине? Наши милые сотрудники ОМОНа смотрелись детьми на их фоне.

Так на Невском остановился заказной автобус, из которого вылетели десятки марокканцев. Они раскачивали Рубик в четыре часа ночи. В уголке скромно стояли два наших парня в форме…

Месяц необузданных плясок, криков, неразборчивых поцелуев. Я вернулась к своему индийцу.

– А белые ночи – это же вообще чудо какое-то. Я уже не сплю третью ночь подряд, что, наверное, не могло не сказаться на моём лице, – он озадаченно посмотрел в глубь себя.

– Ну что вы! Всё отлично, – подбодрила своего знакомого я. Этим последнее время и занимаюсь – всех подбадриваю.

Когда играла наша сборная, бары были наполнены битком. Люди стояли покорно снаружи, через окна следили за трансляцией. Можно было идти и по крикам понимать, кто забил очередной гол. Так, мы с моей доброй подругой были вынуждены двадцать минут добираться из одного места в другое (со Староневского на Апрашку). Мы очень расстроились, ведь перерыв заканчивался, шёл черёд второй части матча. Благодаря открытым окнам квартир и эмоциональным болельщикам, что там обитали, мы оказывались в курсе всех последних событий и не могли не радоваться как дети.