У Цветаевой есть два волшебных слова в стихах: «капельки времени». Вот и все события нашей жизни такие же нежные и прозрачные, как капли. Они капают и растворяются во времени, почти не оставляя материальных следов, кроме разве что небольшого количества предметов и фотографий.

Впрочем, сейчас и фотографии печатают редко, особенно молодёжь. Предпочитают электронные носители, которые, может, и лучше по качеству прежних, бумажных, но лично мне кажутся немного бездушными. Когда пальцами касаешься любимого лица на отпечатанной фотографии, кажется, что хоть немного человек становится ближе.

И именно в запечатлённом на фотографии моменте можно передать человеку, где бы он ни был, свою любовь и нежность. Но гладить экран телефона, компьютера, планшета или цифрового фотоаппарата как-то глупо. И не возникает ощущения близости, соучастия. И даже воспоминания на современных гаджетах тускнее. Или это мне так кажется, уходящему поколению?..

Воспоминания мелькают перед глазами цветными картинками, перебивают друг друга, дни наплывают на недели, месяцы накладываются на годы, теснятся в памяти, сталкиваются, наслаиваются, кружат…

И уже сама начинаешь путать, что за чем следовало, с чего всё начиналось. И хочется разложить и расставить все события по полочкам, как книги на стеллаже, найти для каждого случая и человека своё, особенное место. И ничего не упустить из внимания и никого не потерять…

Если всё записать, попытаться хоть немного упорядочить, может быть, снова оживут те, кого уже нет в живых. Снова рядом окажутся те, с кем просто развела жизнь. И может быть, что-то покажется совсем иным, чем казалось раньше.

Говорят, среднестатистический человек начинает осознавать себя и запоминать события своей жизни примерно с трёх лет. У многих первые воспоминания и вовсе появляются позже – лет с пяти, шести. Я же себя помню с тех пор, как мне исполнилось год и восемь месяцев. Это точное время я вычислила благодаря появлению в моей жизни младшей сестры.

***

Шёл 1978 год. Мы жили в коммуналке, состоящей из четырёх комнат, достаточно большой кухни и, на радость всей малышне, длинного коридора, по которому так здорово рулить на велосипеде.

Слева от входной двери жили дед-сосед с бабой Лидой. Баба Лида была чуть полноватой, очень рыжей с редкой сединой и конопатой везде-везде. Лицо, руки, шея – всё, что не скрыто одеждой было усыпано крупными коричневыми конопушками. Имя деда почему-то не запомнилось, хотя к ним в «гости» мы с сестрой заходили часто. Был он высоким, худым и в очках.

Ничего особенного в их комнате не было, кроме двух предметов, вызывавших интерес. У них единственных в квартире был балкон, на который нам разрешали выходить летом под присмотром кого-нибудь из взрослых, правда, ненадолго. Смотреть вниз нам очень нравилось, казалось, это совсем не то, что вид из окна. Покрутившись на балконе минут пятнадцать, мы возвращались в комнату.

А в комнате была ещё одна замечательная штука: настенный светильник, бра! Сам по себе светильник нас не очень интересовал. Но если пощёлкать его выключателем, то слегка стукнет током. Как будто тебя дёргают за палец! Нам это казалось довольно забавным, но делать запрещалось именно из-за неисправности выключателя.

От того, что нельзя, становилось ещё интереснее. Если нельзя, значит, надо непременно сделать. Необходимо улучить момент, когда никто из взрослых на тебя не смотрит и щёлкнуть выключателем. Конечно, услышав щелчок, нас тут же ловили на месте преступления и в наказание выдворяли из комнаты. Но мы не обижались, ведь цель уже достигнута.

Обычно током било не больно, больше даже похоже на щекотку, но однажды, когда я добралась до вожделенного светильника, меня ударило током так, что аж искры из глаз посыпались. От боли я взвыла дурниной, тут же была поймана с поличным, и хуже того, мама услышала мой рёв и прибежала на крик. А когда она узнала, в чём дело, то мне и от неё влетело. Меня не просто выгнали из комнаты, но и поставили в угол сразу после того, как я перестала реветь от боли.

Поставить в угол – самое распространённое наказание. Говорят, дети стоя в углу, затихают и перестают хулиганить, потому, что в углах скапливается плохая энергетика. Не знаю, так ли это на самом деле, но по-моему стоять в углу любому ребёнку просто скучно, и чтобы тебя побыстрее выпустили, конечно же перестанешь хулиганить и попросишь прощения.

Чем ещё хороши были бабка с дедом, так это тем, что у них имелся внук Димка, одного возраста с Олеськой. Он появлялся на выходных, считался Олеськиным женихом и вместе с ней носился по коридору на велосипеде, то и дело наезжая на неосторожных коридорных «пешеходов».

Следом по коридору шла комната молодой семейной пары с маленьким Владиком. Владик нам был совсем неинтересен, так как было ему года два, с нами он не играл, а его мама всё время на нас ругалась за то, что мы шумим и не даём Владику спать. По её скандалам получалось, что Владик спал круглосуточно, а её громкие крики, в отличие от наших с Олеськой воплей, спать ему никак не мешали.

Но был случай, когда мама Владика отругала нас вполне справедливо. Наша мама ушла ненадолго в магазин, оставив нас в комнате одних. Мы спокойно играли и вдруг увидели сбоку на диване огромного чёрного таракана. При родителях мы их особенно не боялись: кто-нибудь из них успевал быстро среагировать, прибив несчастного гостя комнатным тапком.

Мы с Олеськой решили поступить также и пару раз шлёпнули противного зверя. Но то ли сил у нас не хватило, то ли таракан попался особенно живучий, но удар тапком лишь смахнул его с дивана. Таракан на секунду замер и… направился в нашу сторону. Заорав от ужаса, мы пулей вылетели в коридор и захлопнули за собой покрепче дверь, чтобы противное насекомое не вырвалось вслед за нами.

Нам было очень страшно, и взявшись за руки, мы ревели в голос перед закрытой дверью. Про спящего Владика мы и думать забыли. Какой тут Владик, когда за нами гонится страшный таракан с усами! Мама Владика выскочила на наши вопли в коридор, накричала на нас и заперла на кухне, подальше от их двери. Там мы и сидели, обливаясь слезами до маминого прихода. Когда мама вернулась, мы осторожно зашли в комнату. Но таракана в комнате уже не оказалось. Куда-то всё-таки уполз.

Третья комната была наша, за ней шла четвёртая, последняя. В четвёртой комнате жильцы постоянно менялись, мы даже не успевали всех запомнить. Из всей вереницы мне запомнилась только одна молодая красивая женщина по имени Алла. К ней мы несколько раз заглядывали, пока и она не съехала. Расставаться с Аллой было немного жаль, уж очень она казалась мне красивой и приветливой, и я поинтересовалась у мамы, почему из той комнаты все всё время переезжают. Мама ответила, что эта комната оформлена как служебное жильё для дворника, а дворником долго работать никто не хочет, так как работа это тяжёлая.

– Представляешь, зимой целый день на морозе снег убирать и тротуары ото льда чистить? Это же холодно и тяжело.

Я подумала и представила. Иногда мы с сестрой чистили кусочек двора детскими лопатками, но не целый день, а только во время прогулки. А если так работать? Помню, я тогда подумала, что дворником я точно быть не хочу, когда вырасту и высказала это маме.

– Правильно, – одобрила мама, – но чтобы не пришлось работать дворником, надо много учиться. А ты буквы не хочешь учить. Не будешь хорошо учиться – не поступишь потом в институт, не поступишь в институт – будешь работать дворником.

Я тяжело вздохнула и пообещала непременно выучить все буквы. А Олеся заявила:

– А мне нравится убирать снег! Я пойду учиться в институт на дворника!

Нам принадлежала угловая комната с двумя огромными окнами, которая находилась прямо напротив входной двери. Казалось бы, какая разница, в каком месте коммуналки находится комната? Для меня же в детстве это имело большое значение.

Я не знаю точно, с какого возраста мне пели на ночь колыбельную, про то, что придёт серенький волчок и укусит за бочок, но из-за этой простенькой детской песни меня мучили кошмары до самого переезда из этой квартиры.