Расшифровывается аббревиатура "Главмосстрой" так: Главное управление по жилищно-гражданскому строительству. Жилые дома - его главная задача. В главк тогда входило, кроме нашего, пятьдесят с лишним трестов! За год они осваивали миллиард рублей, сумму, колоссальную по тем временам. В крупнейшей строительной фирме мира занято было свыше 100 000 человек! На их вооружении насчитывалось 10 000 крупных строительных машин. Такими силами и средствами сооружалось одновременно 2000 объектов! При этом почти все здания возводились индустриальными методами: по типовым проектам из сборного железобетона. Cбылась мечта Никиты Сергеевича! Но лично ему как раз в 1964 году больше ничего не оставалось делать, как предаваться воспоминаниям о былом и тайком от соратников диктовать мемуары.
"Главмосстрой" возводил не только стандартные, но и уникальные сооружения, такие как Дворец съездов, Лужники, Новый Арбат, МХАТ на Тверском бульваре, цирк на Юго-Западе, СЭВ. Все эти и другие крупные здания 60-70-х годов появились благодаря "главному застройщику Москвы".
Если в стране возникала необходимость срочно начать новое большое строительство - его поручали "Главмосстрою". Так случилось после землетрясения в Ташкенте. Так было после того, как решили строить автозавод в Набережных Челнах. "Главмосстрой" быстро возвел столицу БАМа, новую Тынду.
Кому обязан я тем, что вышел на столбовую дорогу? В Некрасовке, на Люберецкой станции аэрации, мой Московский буровой участок выступал на субподряде у "Главмосстроя". Тогда и попал на глаза одному из его руководителей, Бассу Михаилу Григорьевичу. Это один из тех, кого можно с полным правом назвать крупным строителем. Басс - яркая личность, известный специалист в области дорожно-мостового строительства, многие годы руководил техническим управлением исполкома Моссовета. Его удостоили Ленинской премии за сооружение стадиона в Лужниках. Он-то и сделал лестное предложение.
Сначала меня назначили начальником ППО - планово-производственного отдела СУ-17. В трудовой книжке сделана запись, что в новую должность вступил 1 января 1965 года. Тогда этот день считался рабочим. В Горном институте на утро после хмельной встречи Нового года назначались экзамены и зачеты. C того дня и началась новая жизнь.
Недолго служил столоначальником, занимался планированием. В тресте ко мне присмотрелись, я пришелся ко двору. И через четыре месяца выдвинули на более высокую должность. С апреля назначили начальником СУ-3.
В тресте насчитывалось четыре управления, в каждом числилось примерно по тысяче рабочих и инженеров. Одно из таких управлений доверили мне, 28-летнему инженеру. Я был полон сил и здоровья, готов горы своротить. Чувствовал, вышел на стратегический простор, который назывался - Москва.
То была должность номенклатурная, кандидатуру начальника СУ утверждали в райкоме партии. Этой процедуре предшествовало заполнение дотошной анкеты, которая называлась "объективкой". Состоялось собеседование с сотрудниками аппарата, секретарем райкома. Не мы выбираем время, время выбирает нас. Все последующие должности - главного инженера, управляющего трестом, заместителя, первого заместителя, начальника главка, - все они считались номенклатурой райкома, горкома, ЦК партии.
Каждый раз, прежде чем подняться на более высокую ступеньку по служебной лестнице, требовалось заполнить новую объективку. А значит - еще раз пройти проверку в органах госбезопасности, получить одобрение в партийных инстанциях, принимавших секретное решение, не подлежавшее разглашению в печати. После чего следовала формальность - издавался приказ о назначении. Так на практике осуществлялась руководящая роль партии в подборе и расстановке кадров. Они, как когда-то сказал Сталин, "решают все".
Трест Горнопроходческих работ занимался подземным строительством, как Метрострой. Но Метрострой сооружал исключительно транспортные тоннели. А трест, как подрядная организация, - коммунальные тоннели для водопровода, тепла, линий связи....
При сооружении метро везде, где нельзя открытым способом проложить коммуникации, обязательно сооружают так называемые спецтоннели. Ими трест занимался в Москве с 1924 года.
Строили мы тоннели, как и метростроевцы, щитовым методом, вели проходку отечественными щитами от 2 до 5,5 метров в диаметре. Трест считался в Москве одним из лучших, способным справиться с любым сложным заданием в труднейших гидрогеологических условиях, какие свойственны нашей столице.
Когда было тяжело, срывались сроки выполнения важного задания, начальник Главмосстроя Пащенко говорил: "Поставьте рабочих Горнопроходческого треста, это гвардейцы". Так выпала мне честь попасть в классную команду, стать, говоря языком Пащенко, гвардейцем.
Встретили меня на новом месте без особой радости. Я слышал, как за моей спиной однажды сказали: "Ну вот, Ресина-молокососа нам прислали. А ему чертеж покажи, хоть вниз головой, хоть вверх ногами, все равно ничего не поймет, где канализация, где вода, где тепло...
Скептики были близки к истине. Да, я занимался осушением метро, работал в Апатитах... Но то, что пришлось выполнять в тресте Горнопроходческих работ, оказалось намного сложнее. Столица, как ни один другой город в стране, насыщена инженерией. Под видимой Москвой есть еще одна, невидимая. И чтобы обеспечить ее безопасность, нужно основательно потрудиться тресту Горнопроходческих работ.
Одно дело, когда прокладываешь тоннель в Калуге, где зачастую в недрах нет никаких рукотворных препятствий. Там, если ошибся, можно легко поправить положение, переделать то, что не вышло с первого захода. Под Москвой горнопроходчикам нельзя ошибаться, как саперам на фронте. Здесь любая ошибка чревата бедой, катастрофой. Может взорваться газ. Может произойти короткое замыкание. Это пожар, смерть, беды, о которых даже думать не хочется. Многие напасти угрожают, когда работаешь в старой Москве. Чем ближе к центру, тем все сложнее и опаснее. Не случайно Юрий Михайлович Лужков сравнил работу горнопроходчиков на Манежной площади с операцией на сердце.
Не забуду трагедий, которые происходили от ошибок, допущенных во время подземных работ. Так, из-за плохой заморозки лопнул Старолюблинский канализационный канал. Массы зловонных нечистот пришлось спустить в Москву-реку. Произошла, как теперь говорят, экологическая катастрофа. При советской власти ее замолчала подцензурная печать по приказу свыше. Другой раз при гидротехнических работах под землей задели водовод, питавший автогигант ЗИЛ. Произошла крупная авария, вынудившая остановить главный конвейер, что по тем временам считалось государственным преступлением.
Меня учили не ошибаться славные учителя. Управлял трестом Иван Иванович Сапронов. Не знаю, было ли у него высшее образование, какой строительный институт он кончал. Должность у него была чисто хозяйственная. Мне он казался политическим комиссаром, чей образ так любили показывать в кино и описывать в романах. Иван Иванович - очень добрый, отзывчивый, порядочный человек, умел сближать вокруг себя самых разных людей. Я относился к нему как к родному отцу, и он мне платил той же монетой. Трест числился передовым, получал Красные знамена, премии. В этом во многом была его заслуга.
Образцом инженера служил мне, однако, не Иван Иванович. Моим кумиром, наставником стал в те годы главный инженер треста Евгений Адамович Григорьев. Он родился дворянином, более того, сыном генерал-губернатора. Получил до революции классическое образование, как моя мать. Знал несколько иностранных языков, читал газету "Юманите", орган французских коммунистов. Газету другой ориентации на французском языке в Москве выписать или купить в киоске было невозможно. Григорьев стремился быть в курсе всего, что происходило в Европе и мире, чувствовал себя европейцем. И в тоже время был подлинным русским патриотом.
Брата Григорьева расстреляли в 1937 году. Ему самому повезло. Несмотря на дворянское происхождение, его утвердили в должности главного инженера треста, имевшего отношение к сверхсекретным объектам в столице СССР. Евгения Адамовича наградили орденом Ленина, ему определили персональную пенсию. Он меня во многом воспитал, приучил к работе в самых сложных московских условиях. И научил не бояться нового.
