Подобная особенность показалась мне исчерпывающе символичной. Я стоял молча на проспекте, рассматривая крепкого и широкоплечего ангела с раскинутыми внушительного размера крыльями, державшегося за ветхие, накрест сложенные доски на крыше церкви.
Но еще более символичным мне показалось следующее: внезапно за ангелом в непроглядном волокне туч образовалось небольшое черное и рваное пятно. Я смог увидеть несколько звезд чьи слабые световые импульсы смогли пробиться к моим глазам. Я вспомнил о свей украденой звезде. Я знал что она есть, где то там. Дыру быстро заволокло. Все это не просто так.
Прохожие, иногда задевавшие меня своими телами, пролетали мимо, искажаясь, и исчезали прочь. Я видел лишь этого ангела, отчаянно держащегося за слабую опору. Этот символ гениально передавал всю суть ничтожной человеческой веры в высшие силы. Веры в великую суть, к которой подавляющая часть населения не имела шансов прикоснуться в течении всей своей жизни. Я думал о людях. Все они просто верили в рыхлые логические заключения и неправдоподобные аксиомы, данные им сомнительными, а порой и вовсе неизвестными, источниками. Эти неполноценные существа надеялись на волшебный случай, который, непременно, когда- нибудь должен произойти, и верили в невероятное, затыкая душевные дыры заповедями, правилами и историческими догмами. Их жизни делились на период ожидания, в моменты которого они веровали и надеялись, и горького принятия, в следствие которого крест, олицетворяющий веру и надежду, ломался, и им приходилось жалко влачить свои дни в пелене разочарования. Все это так очевидно. Как я раньше не мог этого понять. Теперь я знал это точно. Но важно другое. Судьба дала мне возможность, вопреки всем законам привычного для нас мироздания, прикоснуться к высшей силе необузданного и мистического. Я никогда не верил в Бога, но я верил в высшие силы. Ангел еще держался за свой чахлый крест, но тот вот-вот должен был обломиться. Мы можем верить во все, что угодно, но есть то, что мы ощущаем и с чем мы живем и, как известно, гравитацию никто не отменял, а все, что более неспособно иметь своей опоры, падает, и падает низко. Это изваяние, находящееся в самом центре города на Невском проспекте на виду у десятков тысяч прохожих, красноречиво говорило о том, что падение ангела неизбежно, а упавших ангелов принято звать еще и падшими. Что-то мне подсказывало, что я в числе очень немногих, кто это смог заметить и разгадать это послание. Большая красная труба – это мой демон и Бог в одном нагретом, красном, металлическом теле.
Момент исчерпал себя. Я покинул место, даровавшее мне настоящее откровение, и отправился в сторону подземки.
«Если идея не кажется безумной,
от нее не будет никакого толку.»
Нильс Бор
Уже через пару мгновений я стоял на платформе станции метро «Невский Проспект», ожидая поезд, идущий в направлении севера города. Народу было мало, и я спокойно занял свое место в вагоне. Теперь я был растерян и совершенно не знал, что делать дальше, ведь связь с единственным волнующим меня явлением в этой жизни была полностью потеряна. Вернуться я не мог, ведь после таких событий меня однозначно засекут, да и потом, входную дверь университета уже через несколько минут заблокируют на ночь. Глубокое чувство досады и внутренней пустоты охватило меня. Я был сам не свой. Наверное, подобные чувства испытывают наркозавысимые, лишенные дозы и брошенные судьбой на произвол. Вскоре у меня началась ломка. Я прижался, как часто делал дома, головой к стеклу противоположной, не активной, двери поезда и, уставившись в пролетающие мимо коммуникации тоннеля, размазался в своем собственном бессилии.
Теперь я уже ни о чем не думал, лишь холодно посматривал на летящие мимо темные кадры подземного тоннеля. Но, к счастью, моя апатия продлилась всего пару минут, ведь на смену непонятным кабелям, проводам и железным трубочкам, мелькающих в окошке вагона, предстала та самая, большая, ярко красная и безумно волнующая меня труба. Она была там, не естественно погруженная лишь на половину в стену. Я вновь видел её отчетливо хоть и сквозь стекло.
Это невероятно! Она была на расстоянии руки. Это была точно она. Откуда она там? Может быть это другая, просто похожая? Нет, это точно она! Этот цвет! Такого второго цвета просто не может быть. Этот ярко- красный, способный свести с ума любого. Поезд покинул тоннель, и труба осталась позади.
Я вышел на «Горьковской». Синий железный червь исчез, человеческие твари разошлись, настала тишина. Я смотрел в сторону тоннеля и легкий, нездоровый мандраж бил своими тонкими пальцами по струнам моих нервов. Да! Я думал об этом всерьез. Я был очарован совершенно ненормальной идеей просочиться прямо туда, откуда прибывают все эти поезда – в черный тоннель.
В конце платформы имелся специальный технический выступ, позволяющий рабочим безопасно спуститься на рельсы. Я сделал несколько аккуратных шагов в сторону этого места и обратил внимание на камеру наблюдения, грозно нависающую прямо над спуском. Она смотрела издалека властно и надменно, словно объектив её был направлен прямо в мои глаза. Угловатая форма придавала прибору наблюдения строгий образ, скрывая черт знает кого на той стороне монитора. Я ощущал её как особое холоднокровное живое существо, выпучившее свой круглый объектив и охраняющее мою тайну.
Я сделал шаг в сторону, спрятавшись за гранитные колонны станции, и замер в безумии своих собственных идей. Через минуту прибыл следующий поезд. Я засек время, используя наручные часы. Ровно три минуты пять секунд. Я проделал эту процедуру вновь. На этот раз на часах выпало три минуты двенадцать секунд. Отлично, три минуты у меня есть точно.
Я натянул кепку на физиономию и быстро подошел максимально близко к краю тоннеля, настолько, насколько это позволяла мертвая зона обзора. Идеальным моментом, чтобы погрузиться в проем, была первая секунда после того, как захлопнутся двери очередного поезда. Дождавшись следующего прибытия, я приготовил себя морально чтобы совершить бросок. Размяв колени нервными круговыми движениями и, тем самым, чуть притупив стресс за счет физического движения, я собрался с последними силами. Сердце колотилось со страшной силой, ладони наливались влагой, а горло стискивал внезапно всплывший ком. Я дышал редко и сбивчиво. Глаза самопроизвольно расширились, и со стороны я наверняка выглядел дико. К счастью, в это время дня народу было немного, да и внимание на меня никто толком не обращал, по крайней мере, мне так казалось. Я услышал легкий гул пребывающего электрического состава. Шум усиливался. Каменное оцепенение охватило все тело в тот самый момент, когда поезд с грохотом вкатился в вестибюль станции. Руки от самого локтя до кончиков пальцев налились льдом и практически потерялись в пространстве. Вагоны заскрипели и, проскользнув пару метров тормозного пути, замерли. Гром разверзающихся дверей молотом стукнул по моему волнению, разогнав его еще сильнее, и эхом завершился в тишину. Наступили секунды невыносимого и невероятно вязкого молчания. Я затаил дыхание. В моей голове мелькнули воспоминания о теплом и волшебном звучании большой красной трубы, выбросив львиную порцию адреналина. Теперь я ощущал свое тело особенно четко. Каждый член, каждую мышцу, каждый сантиметр кожи ласково пылали от страха и вожделения. Теперь это походило на азарт. Двери стукнули вновь и стиснули свои черные резиновые губы. Я рванул без чувств и мыслей за угол гранитной стены и, в секунду преодолев зону видимости камеры наблюдения, погрузился в мрак. Совершая этот страшный путь, мое тело не издало ни звука. Я двигался проворно словно кошка. Поезд тронулся, а я, оказавшись за ним, замер, прижимаясь спиной к стене. Сигнальные фонари, на последнем вагоне, напомнили о себе ярким блеском, и тут же скрылись в темном кольце противоположной окружности тоннеля.
