Атеистический гуманист может сказать, например, что идеология и практика нацизма ему отвратительны и он не намерен терпеть их рядом с собой. Но он не может сказать, что нацисты объективно неправы.
Я могу возмущенно воскликнуть: «Как, Вы пьете кока-колу? Эту коричневую химическую гадость?!», и это будет не больше чем декларация личного вкуса, с которой одни люди согласятся, а другие – нет. Не существует объективного критерия «гадостности» и «негадостности» напитка. Возможны только предпочтения определенных людей и групп. Точно так же одни люди могут одобрять кровавых диктаторов вроде Гитлера или Пол Пота, другие – подвижников милосердия вроде Фридриха Гааза или матери Марии. В рамках неверия между их точками зрения нет никакой объективной разницы, потому что нет никакого объективного морального стандарта, с которым мы могли бы их соотнести.
В таком случае вы можете совершить что-то хорошее или плохое в глазах определенной группы людей; но вы не можете совершить то, что обладало бы объективной моральной значимостью.
Более того, окончательность и необратимость смерти в атеистической вселенной означает, что в вечной (и даже сколько-нибудь долгой) перспективе вы не отличите праха садиста от праха подвижника милосердия. Злодеи и благодетели, герои и изверги завершат жизненный путь одинаково – полным и окончательным небытием.
С точки зрения одних людей, забота о больном ребенке в ситуации, о которой мы раньше упоминали, будет правильным и достойным делом, по мнению других – глупостью, на взгляд третьих – преступлением. Кто-то (и необязательно нацисты) может считать, что нравственный долг взрослых – как можно раньше избавить этого ребенка от мучительной жизни, а семью и общество – от лишних тягот и расходов. Люди при помощи подложных свидетельств о смерти, спасавшие «неполноценных» в нацистской Германии, совершали преступление с точки зрения своего государства; с точки зрения многих современных людей, мать, которая отказывается пресечь жизнь больного ребенка еще в утробе, совершает предосудительную глупость. В разные времена в обществе может преобладать тот, или иной, или третий взгляд как на эту, так и на другие моральные проблемы, и чаще всего люди в своем мнении следуют за большинством.
Доктрина творения, напротив, говорит, что у человеческих поступков есть объективная моральная значимость, есть истинный Судия, в глазах Которого они получают оценку. В данном случае человек, который заботится о больном ребенке, поступает «воистину достойно и праведно, должно и спасительно». Это так с точки зрения вечного, объективного, независимого от переменчивых людских мнений критерия. Есть вечный Судия, который оправдывает такое поведение; Тот, Кто скажет: «Хорошо, добрый и верный раб; войди в радость Господина твоего».
Властью в творении, о которой мы говорили выше, наделил нас Бог, ответственность за то, как мы ею пользуемся, мы несем перед Ним. Государство, общественное мнение, партии, СМИ, какие-то еще общественные силы могут пытаться навязать нам свои заповеди и притязать на то, чтобы судить нас, но единственный Судия, перед Которым мы отвечаем на самом деле, – это Бог.
Грехопадение. Порча
В предыдущих главах мы говорили о владычестве человека. В Творении человек поставлен владыкой над делами рук Божиих; у людей есть реальная власть и реальный выбор. Человек – наследный принц творения, наделенный огромными возможностями, любимое творение Бога. Человек призван к близким, доверительным отношениям со своим Создателем.
Бывают счастливые семьи, где младшие почитают старших, а старшие оберегают младших, все любят друг друга, все вместе заботятся о доме, и хозяйство процветает. Бог в Писании сравнивает Себя с Отцом именно в такой семье. Однако отношения подобного рода могут быть только добровольными – люди по своей воле выбирают верность, любовь и заботу. И здесь возникает возможность греха, ведь люди могут и не выбрать любовь. Люди могут начать обманывать старших и притеснять младших; они могут разорять хозяйство, вместо того чтобы заботиться о нем. Примеров тому в нашей жизни более чем достаточно.
Люди, наделенные властью и свободой, способны употребить ее во зло; чем больше у них власти и свободы, тем худшее зло они могут совершить. Именно это и произошло с нами; именно поэтому мы живем в таком мире.
У всех нас есть опыт греха. Почти все мы помним, как наши поступки или слова разрушали наши отношения с окружающими, приносили вред нам или другим людям. Многие из нас могут вспомнить, как наше собственное безрассудство оборачивалось болью для нас и наших ближних. У нас есть и опыт столкновения, как личного, так и заочного, с грехом других людей. Мы знаем, какое зло приносят алчность, зависть, высокомерие или безответственность. Об очень многих проявлениях зла мы можем сразу сказать, что они порождены злой волей людей. Мы можем понять, что причина, по которой «мир лежит во зле», – это злая воля людей, в том числе наша собственная злая воля.
Но христиане видят в грехе нечто большее, чем просто отдельные плохие поступки. В результате греха изменилась сама природа человека. Это можно сравнить с алкоголизмом. Сам алкоголик считает: вот он напился позавчера, вчера и сегодня – и это просто отдельные проступки; но со стороны видно, что это болезнь и отдельные провалы – ее проявления.
Пока вы читаете эту страницу, страшная и трагическая человеческая история продолжается: армии воюют, террористы взрывают бомбы или захватывают заложников, преступники совершают громкие злодеяния. Возможно, вы услышите об этом в ближайшем выпуске новостей. Но в нем не расскажут о преступлениях помельче: о брошенных детях, распавшихся браках, оставленных умирать в одиночестве стариках. Многие люди, в том числе нехристиане, признают, что с человеческим родом что-то очень сильно не в порядке. Феминистка Риан Айслер пишет в своей книге «Чаша и клинок»: «Почему мы охотимся друг за другом и преследуем друг друга? Почему наша жизнь переполнена чудовищной бесчеловечностью мужчин по отношению к мужчинам – и к женщинам? Как могут люди быть столь жестокими к себе подобным? Что постоянно склоняет нас к жестокости, а не к доброте, к войне, а не к миру, к разрушению, а не к созиданию?» Автор не принимает христианского ответа на этот вопрос, но то, что она им задается, весьма показательно. Много раз в истории предлагались те или иные рецепты исправления человечества; люди видели корень зла в невежестве, или в несправедливом социальном устройстве, или в подавлении сексуальности, или в мужском доминировании, или в чем-то еще. Последняя глобальная попытка вывести «нового человека» была предпринята в нашей стране, и мы знаем, что из этого вышло. Увы, все подобные попытки обречены. Проблема не в чем-то внешнем по отношению к людям – глубоко повреждена сама человеческая природа, «сердце», как говорит Библия.
Эта испорченность в христианстве называется первородным грехом.
Учение о первородном грехе обычно вызывает наиболее решительную критику – и наиболее эмоциональное неприятие со стороны нехристиан. Это понятно: если не верить в Бога, тогда остается верить в человека, а в этом случае учение об испорченности человека разрушает всякую надежду. С точки зрения неверующего моралиста, вера в первородный грех подрывает желание и способность людей добиваться социального и морального прогресса; такая вера не менее вредна, чем вера здорового человека в то, что он болен. И действительно, внушать здоровому человеку, что он болен, – значит причинять ему несомненный вред; однако же несомненным вредом обернется и другое: если человек на самом деле болен, а мы будем внушать ему, что он здоров. У меня довольно плохое зрение, и если я внушу себе, что я вижу отлично, и откажусь от очков, то я буду налетать на все углы и, скорее всего, закончу свою жизнь под колесами автомобиля. А наша история, как и наша современность, свидетельствует о тяжелом нездоровье.
Такой взгляд на человека кажется обескураживающим и пессимистическим, однако на самом деле он связан с тем безмерным оптимизмом, который лежит в основе христианства: мы верим, что Бог всемогущ и что Бог есть любовь. Мы верим, что глубочайшая, вечная реальность – реальность Святой Троицы – исполнена безграничной любви и милости; Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы. Две эти доктрины – вера в благость Бога и в греховность человека – так связаны между собой, что вера в одно предполагает веру в другое. Мы верим в реальность греха, глубокой порчи, поразившей мир и человека, именно потому, что мы верим в абсолютную благость Бога.
