Согласно святым отцам, даже самый развращенный человек, как только скажет: Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче, я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим (Лк. 15, 18–19), сразу вступает на путь очищения и за относительно короткое время его сердце очищается и восходит на небеса. Если же у него это не получается, значит, он этого не хочет, а хочет оставаться во власти недозволенных желаний, которые он оправдывает [2, 321–322].

Господь силен спасти погибшее. Что значат слова: «Пришел спасти погибшее» (см. Лк. 19, 10)? Это значит, что нет человека, который не может спастись; лишь бы он сам этого хотел. Беда в том, что он этого не желает. Но мы с вами должны быть радостными и мирными, потому что любой человек может завтра стать жителем Царства Небесного. Низко пала человеческая природа, но Богу легко восставить ее, стоит только человеку пролить одну слезу или произнести в час смертный или на кресте: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику! (Лк. 18, 13) Не будем этого забывать [2, 335–336].

Небо больше радуется об одном грешнике кающемся, чем о тысяче праведных. Вся праведность наша как одежда нечистой женщины. Церковь использует самую неприятную и отталкивающую картину из жизни женщины, чтобы показать нам цену нашей праведности в очах Божиих. Вся наша праведность – размером с булавочную головку. Куда уж ей достать до неба! Только покаянная слеза может подняться до небес. Если мы полагаем, что есть грешники большие и малые, то мы заблуждаемся. Нет такого разделения. Малейший грех в сравнении со святостью великого и славного Бога огромен. И поскольку Бог безграничен, безграничен и самый малый наш грех. Иными словами, нет чего-то малого или малейшего – все пред Богом огромно [2, 336–337].
Наше произволение должно быть твердым
Вы должны понять, что не можете одновременно каяться и грешить, не можете, падая, подниматься. Да, человеческая природа падает и восстает, но, несмотря на это, нельзя направлять свою волю то туда, то сюда, нельзя оставлять контроль над собой по какой бы то ни было причине или поводу, потому что человек, что бы он ни делал, всегда оправдает это в полной мере: он настолько сам себя извинит, что и тебя полностью убедит в том, что его поступок совершенно правилен и иначе поступить он просто не мог. Однако же знай, что ты не можешь размышлять и говорить о покаянии, если не стоишь твердо на пути жизни. Прими решение: или ты на пути смерти, или на пути жизни. Твое произволение не может быть направлено одновременно и туда и сюда [1, 493–494].

Нераскаянному грешнику спастись весьма непросто. Разве что Бог попустит ему крайние страдания вплоть до мученичества или сподобит его покаяться перед смертью. Бог, да и вообще вся наша Церковь, старается использовать для нашего спасения все: даже наше ложное покаяние и те слова, которые мы от своего эгоизма произносим про себя, в сердце. Проблема не в том, что у Бога недостает любви и милости, а в нашей собственной бесчувственности, в том, что наше сердце становится твердейшим камнем, который невозможно разбить. Вся полнота милости Божией не может разбить этого камня – нашей нераскаянности. Мы остаемся верными своим страстям, любимым, приятным и вожделенным для нас. Однако Господь говорит: «Покайтесь, доколе можно говорить: „ныне“» (см. Евр. 3, 13) [2, 173–174].

Бесплотные враги каждый день насмехаются надо мной, подобно малым детям, развлекающимся с птицами. В духовной жизни я чувствую себя воробышком, которого мальчишка привязал за лапку и временами ослабляет нить, – птица думает, что освободилась, и пытается взлететь, но как только мальчишка увидит, что воробышек вспорхнул, он тут же тянет за нитку и возвращает его на землю.
Этот пример подчеркивает ту мысль, что все наши старания оканчиваются ничем, если мы не освободимся внутренне, если наше мнение, желание, бытие не освободится от тяжести нашего «я». Столь немощны наши попытки и желание приблизиться к Богу, мы столь легко забываем свои стремления, решения и мечты, что они оказываются слабее тонкой бечевки, которой отрок привязывает воробья.
И правда, если мы внимательно всмотримся в свое желание духовно обновиться, покаяться, измениться, то увидим, что оно продолжается не дни или часы, а несколько минут. В тот самый момент, когда мы принимаем решение измениться, какая-нибудь страсть может низвести нас до адовых глубин [1, 259–260].
О слезах покаяния
Обычно мы, поскольку у нас в душе не все в порядке, плачем не от раскаяния в грехах, а по иным побуждениям, сокрытым глубоко внутри нас. Не зная, однако, этой правды, мы думаем, что плачем о своих грехах. Поэтому святые отцы советуют нам быть радостными, даже если мы согрешили: как только мы попросим у Бога прощения, душа тотчас получит облегчение. Мы должны, конечно, плакать о своих грехах, но при этом подразумевается, что мы эти грехи уже оставили. Ведь человек, который кается подобно Давиду, всегда имеет ощущение непорочности и чистоты. А Давид плакал о своих грехах всю жизнь, после того как осознал их, исповедал и прекратил грешить. Мы убеждаемся в этом, читая Ветхий Завет.
Итак, только тот, кто кается и разрывает всякую связь с грехом, может оплакивать свои грехи. Если же человек плачет несмотря на то, что он не покаялся, не прекратил грех и даже не намеревается его прекратить, то он обманывает себя и Бога. В этом случае плач равносилен нераскаянности.
Невозможно, чтобы я, скажем, совершал прелюбодеяние или сплетничал и при этом плакал. Если я сплетничаю, то мне необходимо оставить эту дурную привычку. И когда я ее оставлю и докажу, что я уже окреп настолько, что не позволяю другому вовлечь меня в сплетни, и затем продержусь достаточное время, тогда я смогу оплакать свой страшный грех. Апостол Павел до самой своей смерти признавался, что он был гонителем христиан. Но он был им лишь краткое время, а впоследствии постоянно умножал число верных в Церкви, пополняя ее новообращенными христианами. Однако же апостол оплакивал свой грех всю жизнь, потому что покаялся и стал первенствующим среди последователей Единого.
Мы говорим о подлинном покаянии, которое ведет к плачу о грехах. Этот плач – результат подлинного обновления ума, сердца и образа жизни человека. Но когда плач сентиментален или происходит от чувства своего одиночества либо неполноценности, тогда он обременяет душу, угнетает ее, губит и доводит до того, что она становится неспособной к покаянию. Даже огорчение из-за греха вновь ведет к греху. Мы должны понять, что означает оплакивать свои грехи, должны знать, каким бывает настоящий плач. Плач, не предваряемый покаянием, – это явный признак того, что я еще не собираюсь каяться. Я не собираюсь оставить грехи, потому что, предаваясь плачу, я все-таки продолжаю жить по-прежнему.
Человек должен постоянно иметь перед умственным взором свои грехи. Наши грехи – это некий труп: перед нами будто лежит мертвец. Если мы всегда мысленно видим перед собой труп своего греха, это нам помогает. Как душа, выйдя из тела и поднявшись над ним, может видеть его лежащим на постели, так и мы должны видеть самый настоящий труп, обломок смерти, изуродованный бульдозером греха, должны видеть свои грехи и плакать над ними, как над мертвецом.