Но похвала так вскружила голову молодому романисту, что следующий свой роман он потребовал при публикации в журнале набрать особым шрифтом и каждый лист его поместить в особую рамку.

Внезапный прилив уверенности в своем предназначении привел к тому, что Достоевский с Григоровичем решили жить отдельно. Как-то больше не складывались их дружеские отношения. Дальнейшее хорошо известно. Достоевский попал на каторгу, где тяжелейшие физические и душевные испытания сделали из него совсем другого человека и совсем другого писателя. Но счастливые мгновения, пережитые им в квартире Белинского, поддерживали его в самые страшные дни.

«Это была самая восхитительная минута во всей моей жизни. Я в каторге, вспоминая ее, укреплялся духом. Теперь еще вспоминаю ее каждый раз с восторгом. И вот, тридцать лет спустя, я припомнил всю эту минуту опять, недавно, и будто вновь ее пережил», – писал Достоевский.

Есть такие счастливые события, которые озаряют всю нашу жизнь.

Что касается дома, где когда-то располагалась знаменитая квартира Белинского… Во время Великой Отечественной войны в здание попала фугасная бомба. В послевоенные годы здание было реконструировано. Но тот, легендарный ныне, дом исчез во Времени, растворился в небытии, переместившись из подлинной реальности в область воспоминаний и преданий.

Незадолго перед женитьбой в письмах, разговорах Александра Пушкина слово «счастье» звучало все чаще. «Пора жить, то есть знать счастье. Только женившись, можно познать всю полноту жизни».

«До этого, – решил поэт, – он, пожалуй, и не жил вовсе».

Но, посватавшись к возлюбленной своей Наталье Гончаровой и встретив недовольство со стороны ее матушки, Пушкин вдруг начал сомневаться в себе. Только что он был уверен в своих силах, наперекор всему торопил женитьбу, – и вдруг сомнения. А сможет ли он сделать свою жену счастливой?

«Не мое счастье меня беспокоит – разве я не могу не быть счастливейшим из людей возле нее! – я волнуюсь, только думая о судьбе, которая, может быть, ее ожидает, я боюсь, что не смогу сделать ее столь счастливой, как я бы того хотел».

Несмотря на недовольство будущей тещи, которая числила Пушкина вовсе не гением, а самым незавидным женихом, согласие на брак все-таки удалось получить. Помолвка! Но к радости примешивалась тревога. Матушка невесты зло вопрошала: как, дескать, намереваются жить молодые, на что?

И Пушкин всерьез задумался над ее словами. Так уж ли безоблачно его будущее семейное счастье?

«Жениться! Легко сказать! Большая часть людей видит в женитьбе шали, взятые в долг, новую карету и розовый шлафрок. Другие – приданое и степенную жизнь… Третьи женятся так, потому что все женятся – потому что им тридцать лет. Спросите их, что такое брак, в ответ они скажут вам пошлую эпиграмму. Я женюсь, – напишут они, – я жертвую независимостью, моею беспечной, прихотливой независимостью, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством. Я готов удвоить жизнь и без того неполную. Я никогда не хлопотал о счастии, я мог обойтись без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?»

Он думал о счастии как обязательном условии своей семейной жизни.

Но матушка невесты слишком рьяно постаралась нарисовать самые мрачные картины будущей семейной жизни, коли Наталья выйдет замуж за Александра. И впечатлительная натура поэта прониклась жуткими видениями.

Начались сомнения. Жениться? Нет? Отложить свадьбу? Оставить в покое невесту?

После долгих мучительных размышлений Пушкин написал приятелю: «Я хладнокровно взвесил выгоды и невыгоды состояния, мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе, как обыкновенно живут. Счастья мне не было. Счастье лишь на проторенных дорогах. Мне за тридцать лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся – я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Горести не удивят меня: они входят в мои домашние расчеты. Всякая радость будет мне неожиданностью».

Через неделю после свадьбы он написал: «Я женат – и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось – лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился».

Настоящие безоблачные (правда, очень недолгие) дни прожила семейная чета в Царском Селе.

Вскоре после свадьбы Пушкин написал в письме приятелю такие строчки: «Остановиться в Царском Селе. Мысль благословенная! Лето и осень таким образом провел бы я в уединении вдохновительном, вблизи столицы, в кругу милых воспоминаний и тому подобных удобностей. А дома, вероятно, ныне там недороги: гусаров нет, двора нет – квартир пустых много. Петербург под боком – жизнь дешевая, экипажа не нужно. Что, кажется, лучше?»

Главная радость жизни в Царском Селе – то, что и теща, и все назойливые знакомые оставили, наконец, в покое! Можно побыть вдвоем с женой, вдали от всяких родственников!

Однажды Пушкин уже был счастлив в Царском Селе. Очарованный сестрой одного из лицеистов, Катенькой Бакуниной, Пушкин признавался: «Я счастлив был!.. нет, я вчера не был счастлив; поутру я мучился ожиданьем, с неописанным волненьем стоя под окошком, смотрел на снежную дорогу – ее не видно было! Наконец я потерял надежду, вдруг нечаянно встречаюсь с нею на лестнице, – сладкая минута!.. Как она мила была! как черное платье пристало к милой Бакуниной! Но я не видел ее восемнадцать часов – ах! какое положенье, какая мука!.. Но я был счастлив 5 минут!..»

«Счастье и несчастье» вплотную прижаты друг другу. «Счастлив и несчастлив» почти сливаются в одно предложение.

Порой счастье длится меньше мгновения.

Однажды многочисленные прохожие увидели, как солидный господин, степенно шествовавший по Невскому проспекту, вдруг резко остановился, повернулся и торопливо зашагал в обратную сторону, почти срываясь на бег.

Кто-то из прохожих узнал его. Да это же композитор Чайковский! Тут же стали судачить, кого он так испугался. Кажется, увидел какую-то женщину и бросился от нее наутек. Что между ними было? Несчастная любовь обманутой бедняжки? Несдержанные клятвы?

Однако женщина (о которой гадали досужие сплетники) окликнула композитора. Тот остановился. И между ними произошел самый невинный бытовой разговор – так могут говорить только те, кто ничего друг другу не должен и уж точно не связан никакими общими роковыми тайнами.

Петр Ильич, приехав на два дня в Петербург и повстречав на Невском проспекте знакомую, очень сильно испугался того, что она разболтает всем об этой встрече. И тогда – прощай тайный приезд! С кем только ни придется встречаться, чтобы не обидеть! А то потом станут укорять: как же так! Был в Петербурге и не посчитал нужным увидеться, поговорить…

С Петербургом и многочисленными петербургскими знакомыми у Петра Ильича были очень сложные отношения. Переехав в Москву, он сильно тосковал по граду на Неве, и тоска эта была очень болезненная, в ней смешивались воедино сладость счастливых воспоминаний и горечь неприятных минут.

«…Москва мне нравится, но я сомневаюсь, чтобы мог когда-нибудь привыкнуть к ней: я слишком прирос корнями к Петербургу и, как он в последнее время ни был мне противен, все-таки он мой родной город…» – писал Чайковский.

Молодого композитора пригласили на почетную должность преподавателя Московской консерватории. Никто тогда еще не видел в юном Петре будущего музыкального гения, такое важное назначение объясняли личным обаянием юноши. В Москве было утвердиться непросто, и молодого композитора невыносимо тяготили многочисленные расспросы родни и знакомых. Приходилось многое недоговаривать, юлить и даже оправдываться. Было неловко, неуютно оттого, что он не успел еще многого добиться. Поэтому он так избегал встреч со старыми знакомыми, былыми друзьями, даже ближайшими родственниками. Вечно они спросят о чем-нибудь самом больном, неприятном.