- Рулями надо работать плавнее... Зачем так резко потянул на себя? Смотри - скорость падает: потеряешь - свалишься в штопор. Ну, - давай вместе... Ещё раз. Смотри на горизонт. Видишь, линия горизонта пошла по стеклу козырька вниз, видишь? Значит - набор. А надо?.. Правильно: сохранить горизонтальный.
Слушая инструктора, понимал - сколько же надо терпения, чтобы не ругаться, не закричать на него, а только разъяснять, подсказывать. Сейчас - ему, потом другому, третьему, и каждому одно и то же, одно и то же, ни на секунду не ослабляя внимания, не забываясь. Какой тяжёлый, неблагодарный труд. Сколько раз хотелось сказать: "Товарищ лейтенант! Не мучайтесь вы со мной, ничего из меня не получится!" И всё-таки сказать это не хватало мужества, казалось обидным. А вдруг пойдёт, получится ещё?..
Удручённый, расстроенный, смотрел на прибор скорости, отжимал ручку управления на себя и ждал, когда стрелка установится на нужную цифру. Самолёт тут же набирал скорость, снижался. Шипел за бортом воздух.
- Гранитов! Ну, зачем же так резко опять? Ты не на приборы смотри - за ними не угонишься - смотри на естественный горизонт... удерживай его на одном месте. Взгляни на вариометр! 8 метров спуск у тебя! И левый крен всё время... Ну, давай ещё раз... вместе...
Почувствовав, как взялся инструктор за управление, потерянно смотрел на ручку. Ручка шевелилась, выполняла, казалось, сотни каких-то лёгких и едва уловимых движений. Наверное, каждое из них было строго задуманным. Неужто всё это можно упомнить!..
Чуть ощутимо вздрагивали под ногами педали: вперёд-назад, вперёд-назад. И так без конца. То левая дрогнет и двинется чуть вперёд, то правая. На заданных цифрах и метках замерли все стрелки, не дрогнут. Машина идёт ровно, без кренов. А тот, впереди, его инструктор, преспокойно наблюдает за ним в зеркало, посматривает в стороны и даже назад и - улыбается. И машина идёт ровнёхонько, словно умеет летать сама. Дразнит: "А вот ты не научишься... а вот ты не научишься!" От всего этого подступал к горлу комок.
И вдруг вылетел самостоятельно. Вылетел первым, хотя считался слабаком. Все удивлялись. Не удивлялся только инструктор - посмеивался.
Дальше пошло проще. Начались вывозные полеты в зону пилотажа. И снова инструктор показывал всё. 5-10 "бочек", "петель", переворотов через крыло, и так - каждому. "Каждых" - в группе было 7 человек. Уходил инструктор с полётов, волоча ноги.
Гранитов переходил с одного самолёта на другой и закончил училище. Первого инструктора он понемногу забыл, забыл и пригласить его на свои проводы, когда уезжал по назначению в часть. И всё-таки Светлов пришёл, но не в ресторан, а на вокзал.
- Вот что, Миша! - подошёл он. - Дай мне слово, что перед выравниванием на посадку - всегда будешь смотреть на прибор скорости. Взгляни и - проверь! Понял? Старая это у тебя ошибка: теряешь скорость перед выравниванием. И новые твои инструктора об этом же говорят. Правда, всё в пределах нормы пока, но - тенденция нехорошая! А скорость для жизни лётчика - это всё! - Светлов притянул к себе Гранитова, прокричал в самое ухо: - Выравнивание - проверь скорость! Выравнивание - проверь скорость! Понял?
Гранитов обиделся, хотел вырваться, что-то сказать, но со Светловым была его девушка, Женя. Женя работала военфельдшером. "Младший лейтенант Женя", звали её все. Гранитову она нравилась - не раз заглядывался на старте на её стройную фигурку. Замечала, кажется, и она его, но... дружила с инструктором.
В поезде Гранитову приснился кошмар. Его схватил за голову какой-то волосатый и страшный великан и кричал ему в ухо: "Выравнивание - скорость!"
Так и осталось с тех пор это с ним. Где бы он ни летал, как только доходило дело до посадки, он взглядывал перед выравниванием на прибор скорости. И даже голос, казалось, слышал. Тогда чуть увеличивал газ и спокойно садился.
Началась война, стёрлось из памяти лицо инструктора, а голос на посадке нет-нет да и напомнит: "Выравнивание - скорость!"
Однажды после воздушного боя, усталый, измотанный, он шёл на посадку, забыв о скорости перед выравниванием - была много меньше положенной. Вспомнил об этом, когда уже было поздно. Сунул вперёд сектор газа, мотор взревел, машина накренилась и ударилась о землю крылом. Грубый толчок, треск, пыль, всё смешалось...
В госпитале, вспоминая "посадку", понял: опоздай он ещё на секунду, - лежать бы сейчас в другом месте.
Поправлялся он медленно, плохо. А когда выздоровел, оказалось, что летать на боевых самолетах ему нельзя. Списали в легкомоторную авиацию. Так стал он инструктором в одном из лётных училищ.
Теперь он учил летать сам и даже знал, что у каждого курсанта какая-нибудь своя, "засевшая" в нём ошибка. Ошибки эти чаще всего не опасны, но бывают и грозные, о которых не должен забывать ни ученик, ни инструктор.
Он дописал письмо, лёг в постель и подумал: "А ведь он берёг меня... все эти годы. Как же это я не написал ему ни разу?!" Успокоился тем, что теперь написал, и спокойно заснул.
Ответ пришёл через две недели. Вот он, только что получен на центральном почтамте. Писал не инструктор, его жена, та самая Женя, которую он помнил и знал девушкой. Оказывается, и она его не забыла, помнит. Женя писала, что Борис - её муж - рассказывал ей, как боялся он выпускать его в первый полёт, как волновался и не верил, что увидит утром своего первого лётчика. "Потом, - писала Женя дальше, - мы поженились. Это было уже после вашего отъезда. Правда, обиделся он на вас: что вы о нём не вспомнили. Но всё-таки пошёл к вам - его тревожила какая-то ваша ошибка".
Больно было об этом читать и знать, что инструктор не захотел даже ответить, попросил об этом жену. Но то, что прочитал Михаил дальше, ещё там, на почте, потрясло его. Конец письма был неожиданным.
"Настоящим лётчиком вас сделали другие инструкторы, на боевых самолётах. Но первому в искусстве летать и самому трудному научил вас Борис. Вот и вы - тоже теперь инструктор. Я рада, что вы написали ему. Теперь вам легче Борю понять. Сердечно благодарна вам за ваше такое тёплое, искреннее письмо, но Борю оно не застало. И всё-таки я сохраню его, буду беречь, как светлую память о муже. Он иногда вспоминал вас: "Где вы? Как летаете?.."
После он научил летать ещё 62-х курсантов. Но 3 года назад Боря умер. Привыкнуть к этому нельзя. Вот и сейчас, расстроилась и не знаю, что написать вам ещё. На этом я, пожалуй, закончу. Большое спасибо вам за фотокарточку! Вас теперь не узнать, а ведь таким были мальчишкой... Помню, вы даже нравились мне одно время, и я не знала, кто же нравится больше: вы - или Боря? Молодость! А почему вы ничего не написали о своей семье: жене, детях?
