ЧАСТЬ I. «МЕЛАНХОЛИЯ»
«Самую зоркую стражу ставят у ворот,
которые никуда не ведут, быть может,
потому, что пустота слишком постыдна,
чтобы выставлять её напоказ».
Ф.С. Фицджеральд
Я провёл много времени в раздумьях над уже ставшим риторическим вопросом, будоражащим умы вновь и вновь «напоровшихся» на него. Непродолжительный, короткий вопрос с ответом, который больше похож на глубину океана с иногда мелькающими рифами: «Что такое любовь?».
Всё моё напряжение внутри черепной коробки выдало лишь фразу «у каждого она своя», и на этом мне дано было спокойствие. На время. На то самое немногочисленное по количеству время, пока не стал разбираться «а какая у меня?».
Этот океан влечёт меня, ведь однажды погрузившись, не спокойно, не комфортно стало ходить по суше…
Мне казалось, я вот-вот дам ответ очередной загадке, но чем ближе я был, тем яростнее и быстрее вспыхивали чувства эгоизма и озлобленности с выкриками «любви не существует».
Позволь объяснить, мой друг. Если ты уже умеешь читать (а дойдя до этой строчки я убежден в этом), ты, вероятно, слышал сочетания этих магических, но одновременно простых слов «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ» в свой адрес, читал их и говорил в ответ… Да, это так. Но не посещала ли тебя мысль, что само это слово («любовь») – пережиток прошлого и результат лени? Обычной человеческой лени. Нам некогда и незачем стало описывать эмоции, чувства, мы забыли их названия, а лингвисты твердят, что для общения достаточно знать лишь пару тысяч слов. Поэтому чуть только мелькнёт у нас непонятно-странное – не задумываясь твердим, что любим (сами всё запутали, а я, вероятно, запутал сейчас тебя).
Пример: «я люблю своих родителей» – «я уважаю их, ценю, дорожу ими»; «у нас братская любовь» – «брат, я вижу в тебе поддержку, хвалю твоё присутствие в своей жизни»; «это мой любимый друг» – «мне не безразлично твоё мнение, я благодарен судьбе за общение с тобой, я не предам тебя и уверен, – ты меня также»; «я люблю родину» – «я чту историю, скорблю о предках, что создавали это место до меня и готов продолжить их путь, передав наследие потомкам»; «мой любимый пёс Ричард» – «маленький, вечно весёлый комочек шерсти, с тобой моя жизнь принимает непредсказуемые обороты радости»; «я люблю осень» – «только взгляните на эту погоду, на это освежающе-прохладное дуновение ветра, с еле слышимым полётом пролетающих высоко стай птиц, на эти краски. Разве это не прекрасно?» (и наконец) «я люблю тебя» – «знаешь, во мне что-то вскипает внутри, но при этом я нахожусь в бесконечном спокойствии, когда ты просто рядом. Ты красива, жива, а я чувствую, что больше не обращаю внимания на людей и обстоятельства, готов сохранить всё это. Я стал думать о семье, представляешь? Откуда-то стали появляться подборки детских имён с критерием «как они буду совпадать с отчеством». Будет слишком глупо, если я скажу, что готов встретить с тобой старость, ведь я не представляю нас такими. Ты – моя молодость и в 25, и в 30, и дальше по списку».
МЫ раскидались этим словом. А для его описания стали употреблять (в некоторых случаях) порочащее определение «пустословие». Не верим и не отличаем «в серьёз» от «в шутку».
Я пытался найти разгадку во французском, английском, немецком и арабском языках, но ещё большую путаницу навел, устроил бардак, ещё глубже погрузился в мглу океана, когда уже почти не виден свет.
Так что же такое это наше «люблю»?… без сомнения лишь одно – химия чувств.
«Вера»
Поверь…
Я каждый день тебе желаю милых снов.
И каждый раз
Так тихо,
Но уже усердно вспоминаю
Как это было: слышать голос твой
Уставший,
Сонный,
Сбивчивый.
Я это понимаю.
Поверь…
Я каждый раз тебя будил
И каждый раз следил, чтоб не сбежал
твой утренний горячий кофе.
А если далеко,
То я тебе, поверь, звонил
И раз,
И два.
Затем писать садился эти строки.
Поверь…
Я в этих грёзах жил,
Грешил, не поднимая телефон
и не отправив почту.
Я жил один.
И понял я один:
Как ты была важна,
Как я лишь тот, кто «глубже всаживал заточку».
Ты не жила со мной, а выживала.
Ты верила, что я увижу всё и это всё пойму.
А я…
Поверь…
Теперь я каждый раз хочу, чтоб ты меня поцеловала.
В мечтах я, что еще однажды обниму.
Поверь…
А мне с трудом об этом думается ночью
И днём,
И утром,
И под дождём косым,
Что ты поверишь мне
Без лишних слов, поверишь просто…
Что я любил тебя…
Хоть стал сейчас… чужим.
«Дым у дождливого окна»
Я сяду скромно на балконе
И подожгу последнюю, как мне тогда казалось, сигарету.
Окно открою, и вдохну прохладный свежий воздух.
Здесь я один, в отсутствии хоть грамма света.
Нет, за окном всё так же беглый луч
Пытается пронзить седое облако своим кричащим светом.
Тот свет не мил… мне нужен лишь единственный потёртый ключ
От сердца твоего, что ты хранишь под каменным запретом.
Ты обещала мне сказать хоть пару быстрых слов
Про настроение, работу, быть может, про переживанья,
А я пообещал очередных пытаться не срывать оков
С себя…
Чтоб не попасть еще раз под влиянье
(твоей комфортной теплоты).
Всё холоднее дует от окна.
Последняя, как мне тогда казалось, дотлевает сигарета.
Я развернулся уходить,… но ты всегда была вольна,
Как приведение, являться на пути моём из трафарета.
Я ощутил, как ты прошла меня насквозь,
Забрав последние остатки дыма
Туда, где беглому лучу бороться яростно пришлось
С остатком облаков из влаги, изменившей климат.
И сигаретный пепел вниз стремясь
Потянет за собой мои нелепые семейные мечты
Туда, где нет лучей, где сплошь людская грязь,
Где ложь, разврат и много пустоты внутри.
Но буду помнить, как тогда
Я мог держать тебя за руку,
А не ловить прохладный взгляд,
Как знак, пророчащий разлуку.
«Междустрочие»
Зачем весь этот балаган?
Быть может, вышел бы уже с запоя,
Но был бы свеж и новой жизнью пьян,
Чем чувствую сейчас себя изгоем.
Изгоем не перед людьми,
Ведь не от них я отрекаюсь,
А перед собственной виной,
Которую навязывать стараюсь.
Я отрекаюсь от себя
За то, что просто полюбил.
Но как отречься от тебя?
От жизни, что я не ценил?
И ты прочтёшь
Не замечая
Пустые строки между слов,
Но не волнуйся, выпей чаю,
Ведь для тебя же нет моих оков?
Ты влюблена и игр не видишь
А я не смею что-то намекать, учить.
Живи, как знаешь, – вот весь принцип
Не стоит только ложью говорить.
«Иная»
Рука случайно ощутила
Прикосновение другой.
Она сжималась и крутилась,
Но всё ж была чужой, иной.
И губы тихо мне шептали:
« Целуй меня, давай, прошу».
Мои же только яростнее сжались,
