Просторный дом выглядел как декорация к фильму. Здесь не было ни одной случайной вещи, купленной под влиянием эмоций. Всё в интерьере дышало гармонией и сочеталось друг с другом. Несколько лет Нина Валерьевна потратила на создание интерьера, тщательно подбирала элементы декора, шторы и диванные подушки и мебель. Каждая комната была выдержана в определённых цветах носила соответствующее название. Больше всего Лёля не любила розовую гостиную, в изобилии украшенную розами всех мастей. Объёмные букеты из матерчатых цветов занимали напольные вазы. Лёля до сих пор помнила сколько времени она тратила на избавление искусственных бутонов от пыли.

А вот мама гордилась обстановкой каждой комнаты, охотно демонстрировала гостям последние приобретения и делилась историей покупки. Особенно её восхищало собственное умение экономить. Нина Валерьевна могла назвать как минимум три точки, где продаётся такая же вещь только дороже, чем удалось урвать ей. А вот насколько нужен очередной сувенир, она не задумывалась.

Лёля сразу обратила внимание на подпорки для книг в виде половинок дерева и новый цветочный горшок с необычным орнаментом. Она собиралась похвалить новые безделушки, но почему-то передумала. В ней проснулась какая-то тяга к мелкой мести: она знала, что мама ждёт слова похвалы, и назло не стала их произносить.

Взгляд Лёли прошёлся по комнате медленно, не задерживаясь, но внезапно метнулся обратно к панорамному окну. За письменным столом спиной к двери расположился отчим. Поначалу Лёля приняла его за предмет меблировки, настолько он был неподвижен и погружен в ноутбук. Невысокий, пузатенький, как сахарница с ручками. С гладкой, как крышка этой самой сахарницы, макушкой. Нина Валерьевна называла мужа по отчеству – Викторович, хотя он был на семь лет моложе жены. Постепенно все начинали обращаться к нему именно так, даже Лёля.

Нина Валерьевна вышла замуж в третий раз, когда Лёля заканчивала институт. С новым отчимом она не враждовала, приняла его появление легко, хотя родным и близким он так и не стал, остановился на стадии хорошего знакомого. Лёля никогда не откровенничала с ним, а он в свою очередь не пытался её поучать. Они общались как коллеги, одинаково придавленные властью деспотичного начальника. Только вот Викторович не казался несчастным, роль иждивенца в собственном доме его вполне устраивала.

Нина Валерьевна прокашлялась, привлекая к себе внимание, дождавшись, когда муж повернётся, строго заметила:

– Отклейся уже от ноутбука, что ты там опять заказал? Очередную ерунду? Приходит всякий шлак, а я потом оплачиваю.

Уже три года Викторович находился в поисках работы, имея диплом механика использовал его, как закладку в книге. Большую часть дня просиживал в интернете на различных сайтах, где периодически отоваривался оригинальными и порой совсем непригодными в реальной жизни вещицами. Нина Валерьевна постоянно дёргала мужа, пытаясь оттащить от ноутбука, позорила, обзывая транжирой, но стоило Викторовичу на самом деле отлучиться от компьютера больше чем на пол дня, загоняла его обратно, чтоб не путался под ногами.

Викторович поспешно закрыл окна на экране ноутбука и развернулся.

– Между прочим, тебе заказал овощерезку, – немного виновато улыбнулся он. – Привет, Лёля. Как доехала? Резину меняла? Обещают, что буквально на днях к нам придёт зима.

– Не меняла ещё. Да я и езжу редко. Она заводится плохо.

– Посмотрю, что там с твоей машинкой.

Викторович поднялся, задвинул кресло, сложил ручки в подставку, выровнял стопку листков. Стол снова выглядел как выставочный экспонат из Икеи[11]. Ни следа беспорядка: всё параллельно и перпендикулярно. Лёля саркастично хмыкнула: быстро мама выдрессировала отчима.

Викторович выскользнул из комнаты, чмокнув по пути жену, Нина Валерьевна нахмурилась, но в углу её рта притаилась улыбка.

Мама пересекла широкую гостиную, у стола оглянулась на Лёлю. Присмотрелась к ней внимательно, чуть сдвинула брови, набредя на какую-то неприятную мысль.

– Почисти картошку, будем запекать в духовке. Салат я уже сделала, осталось только заправить.

Лёля надела фартук, вымыла руки и приступила к выполнению задания. Мама расставляла на столе тарелки, не переставая поглядывать на дочку.

– Ты куда столько срезаешь? Горох останется.

Лёля заметила, что, задумавшись, ополовинила картофелину. Не умение экономить Нина Валерьевна причисляла к смертным грехам, и Лёля постоянно носила звание грешницы, потому как экономить не умела совершенно.

Когда Лёля поставила противень в духовку, мама наконец начала традиционную воспитательную беседу о бессупружнем существовании дочери.

– Как Герман поживает?

Прежде чем ответить, Лёля заняла руки протиранием бокалов. Вроде бы безобидный вопрос на самом деле содержал скрытый смысл. Герман сам по себе маму мало интересовал, а вот по отношению к Лёле – очень даже. Уже почти семь лет, как Лев впал в немилость. Поначалу Нина Валерьевна возлагала на него большие надежды, радовалась возможности пристроить мягкохарактерную дочь под крыло перспективного спортсмена. В разрыве отношений винила Лёлю и, когда он вернулся в жизнь дочери активизировалась в попытках сбыть её замуж.

Через год, она поняла, что лучший друг дочери расставаться с этим невразумительным статусом не намерен и связывать себя семейными узами не планирует. Герман тут же разонравился Нине Валерьевне. Теперь его репутацию могло бы спасти только предложение руки и сердца на фоне Эйфелевой башни, желательно с объявлением об этом событии по первому каналу.

Лёля отставила хрупкий бокал в сторону и взялась за следующий.

– Герман вернулся с соревнований. Его ребята победили.

Нина Валерьевна взяла вытертый дочкой бокал и покрутила его на свету. Чуть поджала губы и принялась вытирать заново.

– Тебе уже тридцать лет, знаешь ли, не тот возраст, когда строят планы, пора их уже осуществлять, а не грезить о радужном будущем.

– Мне двадцать девять, – поправила Лёля. С цифрой тридцать она никак не хотела смиряться, открещивалась от грядущего юбилея с каждым днём всё яростней.

Нина Валерьевна молча перетёрла за Лёлей все бокалы, подсунула салфетки и продолжила воспитательную беседу:

– А что насчёт работы? Пора подумать о более серьёзной должности с возможностями карьерного роста.

– Мне нравится работать в магазине, – попыталась оправдаться Лёля. – Зарплата там…

– Знаю, знаю, – бесцеремонно перебила Нина Валерьевна. – Только из-за зарплаты я согласилась. Но ты же не планируешь до конца своих дней проработать кем-то в роде «принеси-подай»?

На какое-то мгновенье в Лёле вспыхнуло непривычное желание возразить, но осуждающий взгляд мамы погасил его мгновенно. В чём-то она была согласна с родительницей: работа не приносила наслаждение, оставаясь источником дохода и не более. От мысли, что и в сорок лет она будет противостоять маниакальной жажде Василия Николаевича облачится в крокодиловый монолук[12] становилось грустно. А вот чего она хочет на самом деле, в чем видит своё призвание Лёля не знала. Да и времени разобраться в собственных желаниях всегда оказывалось недостаточно: с одной нелюбимой работы она мигрировала на другую без передышек в виде безработицы.

– Не собираюсь, наверно, – неуверенно проговорила Лёля.

Нина Валерьевна выдержала пять минут, потом забрала чуть измятую стопку салфеток и сложила из них замысловатые кораблики.

– Так что там с Германом, он думает о серьёзных отношениях или нет?

– Мам, всё сложно. – Лёля устало смахнула прядь со лба. – Только не вздумай с ним обо мне говорить…

Нина Валерьевна не успела опустить слегка виноватый взгляд. Неприятная догадка тут же пребольно стукнула Лёлю в лоб:

– О боже, ты уже поговорила с ним? Когда ты успела? Мам!

Лёля судорожно стянула фартук, бросила его на стул и выбежала из комнаты.