Литмир - Электронная Библиотека

Почти пять лет Герман пестовал юных волейболистов, тренируя юношескую сборную края. В этом году набрал очередных юнцов – зелёных и пугливых, квохтал над ними, как наседка, больше выполняя роль старшего брата, чем тренера. Несмотря на плотный график, не забывал регулярно наведываться в тренажёрный зал, для поддержания горы мышц в устрашающей форме.

Не успела Лёля нажать на кнопку звонка, как дверь приветливо распахнулась – Герман увидел подругу в окно ещё на подходе к своему логову одинокого развратника и встретил с широкой искренней улыбкой.

Сандалики - _1.jpg

– Лёшка, я тебя заждался, чуть с голоду не сдох. Что там у тебя?

Лёля едва поморщилась, услышав привычное прозвище, которое так и не стало приятным, несмотря на мягкость звучания. Герман всем раздавал клички, одаривая новым именами знакомых ещё со времён школы. Благодаря ему уважаемый строгий директор школы, которую они закончили двенадцать лет назад, превратился в Выхухоля, а мама Лёли, работающая завучем там же, – в Лономию[2].

Иногда Герман проявлял изобретательность и фантазию в выборе прозвищ и настойчиво насаждал их среди сверстников, укрепляя своё лидерство даже в этом.

Лёля прошла в прихожую и, сняв шапку, отряхнула с неё мокрый налипший снег.

– Кровавый кусок коровы, естественно. – Её волосы, вырвавшись на свободу, приподнялись плотной рыжеватой массой. От влажности закурчавились, сводя ежедневные старания их выпрямить к нулю.

Герман открыл пакет и плотоядно облизнул губы.

– Лёшка, ты моя спасительница, – он притянул Лёлю за шею и крепко прижал, заставляя вжиматься носом в открытый ворот рубашки.

Она судорожно вздохнула, наслаждаясь теплом его кожи.

– Задушишь, – тихо прошептала она в качестве слабого протеста.

Герман чмокнул подругу в макушку и отпустил, словно не заметив, как она потянулась за ним, желая продлить объятия.

Пока Лёля кашеварила на кухне, Герман громко подбадривал игроков любимой волейбольной команды, сильно расстраивающих его фактом своей косолапости. Он порывисто вскакивал с дивана, хватался за голову, приводя в беспорядок шоколадную шевелюру, и страдальчески восклицал:

– Ну кто так играет, руки оторвать нужно!

Лёля выглянула из кухни, осуждающе покачала головой.

– Без верхних конечностей они лучше играть не будут.

– Они итак играют, как будто у них их нет.

Лёля вытерла руки о фартук и замерла в проёме дверей.

– Ужин уже готов. Там ещё на завтра останется, только разогреть нужно.

Герман рассеянно кивнул, не отрывая взгляд от экрана. Дождался окончания игры и только потом направился на кухню. Вдохнул дразнящий аромат поджаренного с приправами мяса.

– Божественный запах.

Став за спиной подруги, он опустил тяжёлые ладони на её плечи и слегка погладил пальцами.

– Я тебя люблю, Лёшка. Чтобы я без тебя делал?

Леля вымученно улыбнулась, сосредоточившись на руках, придавивших её к сиденью так, что согнулась спина.

– Естественно, сдох бы с голоду, – напомнила она его же слова и склонила голову, касаясь щекой тыльной стороны кисти Германа.

После ужина Лёля вымыла посуду, упаковала в пластиковые контейнеры оставшиеся стейки, получила лёгкий благодарственный поцелуй в губы от сытого хозяина, ещё одно признание в любви и натянула влажное пальто.

Герман не предложил остаться, хотя за окном вечер уже переродился в ночь, а погода всё так же оплакивала заканчивающиеся праздничные каникулы. Лёля застопорилась у порога, давая возможность её остановить, но Герман уже вернулся к телевизору и выкрикнул из комнаты:

– Пока, малыш. С младшей группой я уезжаю в Ставрополь на несколько дней, и уже по тебе скучаю.

– Удачи. Порвите там всех, – искренне пожелала Лёля, зная, как трясётся Герман над своими подопечными и сколько сил вкладывает в подрастающих волейболистов.

Она натянула шапку и, вставив в уши бусины наушников, покинула квартиру.

Домой шла другой дорогой, нарочно сделала крюк, чтоб пройти вдоль железнодорожных путей. Дождь прекратился, но теплее от этого не стало; воротник кололся мокрой шерстью, в сапогах ощутимо хлюпало, но Лёля погрузилась в размышления о мелькнувшем в зеркальце взгляде. Больше месяца «сандалики» не проявляли себя, и она почти поверила в собственную нормальность. И вот опять видит в отражении то, чего нет и не может быть.

Лёля бросила в сторону блестящих рельсов угрюмый взгляд. Металл сверкал в темноте хищно и насыщенно, словно лезвие ножа, отражая неясной тенью силуэт самой Лёли. Песня в наушниках закончилась, и случайный выбор выдал очередную песню корейской мальчуковой группы. Послышалось непривычное звучание незнакомых, рванных слов, будто солисты задыхались и торопились пропеть как можно больше предложений в установленный отрезок времени. Пристрастие к молодёжной группе Лёля считала постыдным, плейлист в её телефоне охранялся, как завещание миллионера, даже близкие подруги не знали, что помимо серьёзной, подобающей её возрасту музыки, Лёля слушает корейскую попсу.

Добавив громкость, она ускорилась, намеренно попадая в такт песне. Мыслями овладело странное оцепенение, ворочались они неохотно и медленно, будто каменные валуны, сквозь прорехи между ними ручейками просачивалась горьковатая обида на Германа, сверху подсыхающими лужицами поблёскивали раздумья о завтрашнем рабочем дне, но довлеющими, грозящими словно цунами накрыть сознание Лёли, были картинки из детства и «чёртовы сандалики».

Первое детское воспоминание, оставившее ощущение начавшейся шизофрении и одновременно пробудившее в Лёле буйную фантазию, относилось к седьмому дню рождения, точнее ко дню после него. На праздник имениннице тётя подарила шикарную куклу, ростом с саму Лёлю. Это чудо называлось Зоя, имело копну блондинистых кудрей, и было наряжено в белое платье с рюшами и горохом по всей ткани. Нина Валерьевна сразу же окрестила куклу пустой тратой денег и пылесборником, а Лёля влюбилась в неё, назначила старшей сестрой, которую ей всегда хотелось иметь.

Лёля не играла с Зоей, а включила её в свою жизнь на правах живого существа, делилась идеями для игр и спрашивала советы.

Мама целый день наблюдала за их общением, мрачнея с каждым часом всё больше. Вечером Нина Валерьевна заглянула в комнату дочери, чтобы позвать на ужин, но замерла у порога, увидев странную картину: Лёля сидела на кровати, куклу устроила рядом, прикрыла её ноги пледом, под спину подложила единственную в комнате подушку. Она читала Зое книгу. Спотыкалась, длинные слова не заканчивала, заменяла другими, начинающимися на те же буквы, и весело смеялась, якобы получая от куклы остроумный и крайне весёлый ответ.

Нина Валерьевна качнула туго стянутым на затылке узлом волос и пригладила вырвавшуюся на свободу прядь.

– Тебе семь лет. В этом году ты идёшь в первый класс.

Лёля оторвала вдохновенный рассеянный взгляд от книги и перевела его на хмурое лицо мамы. Она ещё не поняла, к чему клонит родительница, но по тону догадалась, что она чем-то недовольна.

– Да-а, – протянула она.

– Об учёбе думать нужно, а не в куклы играть.

– Я и не играю. Зоя моя подруга.

Лёля не заметила, как это произошло – Нина Валерьевна впадала в ярость без переходов, разгораясь как бенгальский огонь за считаные секунды. В два шага она пересекла комнату, стянула куклу за ногу с кровати и небрежно отбросила в угол к другим игрушкам.

– Это кукла, – Нина Валерьевна не повысила голос, но теперь в нём звучала едва сдерживаемая злоба, отразившаяся в глазах и порывистых движениях. – Ты хочешь, чтобы в школе тебя дразнили сумасшедшей? Чтобы тыкали в тебя пальцем и задирали все, кому не лень?

Лёля хотела отрицательно покачать головой, но случайно кивнула и тут же испугавшись своей ошибки, энергично замотала головой так, что в глазах зарябило.

вернуться

2

Лономия – ядовитая гусеница, её тельце покрыто многочисленными волосками, которые содержат самый токсичный натуральный яд.

2
{"b":"680859","o":1}