– Он Россию освободил от буржуазного гнета, да и писал тоже немало. А вашим именем у нас улица названа, да и по всей стране улицы Пушкина есть…
Пушкин самодовольно улыбнулся и начал прощаться. Он пожал мне руку и после восторженного: «Мы еще встретимся!», назвал товарищем и обнял. Через минуту он уже скрылся в проулке за общественной баней.
Близился обед, люди потянулись домой. Я пошла дочитывать «Миргород».
Следующим утром назойливая муха не дал мне спать. На диване вместо вчерашнего Пушкина лежал Лермонтов. Его я узнала по гусарской папахе, которой он был укрыт. Печаль была на спящем лице. «Он-то хоть молод, вот Гоголя уже не вытерплю», – подумала я и пошла готовить омлет. Прав наш психолог – всех россиян сближает русская литература. На улице мелькнуло чье-то востроносое лицо, и прокричал петух.
Царица Шемах
Когда царица Шемах входила в зал слушаний, все замирало. В прекрасном платье, расшитом жемчугом и драгоценными камнями, в высокой короне величественно проходила она мимо вельмож и придворных и садилась на золотой трон. Лицо ее было белым как снег, брови и ресницы – черными, как ночь, а глаза – зелеными, как два огромных изумруда. Яркие губы, хоть и с приподнятыми от природы уголками, улыбались редко. Но в эти моменты царица была божественно прекрасна.
Шемах пришлось рано повзрослеть. Когда ей было 15 лет, родителей отравили. Девочка навсегда запомнила мгновенно умершую мать, которая упала на пол с пеной у рта и стеклянными глазами, и отца, крепкого мужчину, который трое суток корчился в предсмертных муках. Родители умерли, оставив наследнице огромную и богатую империю. Придворные интриганы, убившие царя и царицу, были уверены, что мягкая и балованная Шемах не сможет стать главой государство, и бразды правления перейдут к ним. Но не тут-то было. Пятнадцатилетний ребенок легко вычислил убийц и посадил их на кол. Руководил расправой двоюродный брат царицы – Керим, которому в тот момент было 20 лет. После этого Шемах назначила его начальником придворной охраны. Казнив цареубийц, брат и сестра провели чистку в самых знатных семействах страны. Престарелых и молодых аристократов сажали в тюрьмы, пытали, тайно убивали. Еще совсем юные Шемах и Керим запугали и всех придворных, и весь народ царства. Из веселых и беззаботных чад они превратились в жестоких управленцев.
Царице Шемах было 18 лет, когда в ее стране все наладилось. При дворце остались самые верные и надежные люди, за моря вывозились зерно, ткани, дерево, казна пополнялась. Войн с соседями не ожидалось, в царстве царил мир и покой. Среди людей не было бездомных, сирот и воров. Всем преступникам Шемах велела рубить голову, а бедных и сирот продавать в рабство.
Каждый день рано утром приходила царица в зал слушаний, чтобы издать указ, встретить послов или решить чью-то тяжбу. Законы ее были жестоки, посланников других государств она принимала холодно, а вот споры любила. В ее зеленых глазах появлялись искорки, тонкие пальцы в перстнях начинали отбивать дробь по золотому подлокотнику. Шемах постоянно повторяла: «Да победит справедливость». В тяжбе двух крестьян за землю, она вставала на сторону того, у которого больше детей. На аукционе породистых лошадей право на покупку давала не тому, кто предлагал высокую цену, а тому, кто больше любил животных. А вот когда приходили к царице две женщины, просившие решить, кому из них достанется мужчина, Шемах отправляла обеих просительниц на виселицу.
Царица всегда была серьезной и сдержанной. По лицу девушки сложно было понять, радуется она или злиться, польщена или негодует. За эту стойкость, редкую даже у мужчин, народ Шемах обожал, придворные – боялись, а другие монархи – опасались. Был еще один момент, который заставлял всех задуматься. Нередко люди замечали, что по лицу правительницы бегают странные тени. Они появлялись даже тогда, когда девушка сидела в хорошо освещенной зале или была на улице. В народе говорили, что это бесы бегают по лицу царицы, а что сама она – ведьма. Нравились эти тени только Кериму. Он мог часами наблюдать за их игрой.
Керим был бесстрашным и сильным воином. Он ничего не боялся, и ничего его не брало – ни стрелы, ни яды, ни коварство. Четыре раза на него покушались, но пули проходили на вылет, не повреждая ни сердце, ни другие органы. Шесть раз Керима пытались отравить, но отрава не действовала на мужчину, будто к любой из них у него был иммунитет. Лишь одна слабость была у воина – он безумно любил свою коронованную сестру и был готов ради нее на все.
В зале слушаний царица бывала до полудня. Когда солнце вставало в зенит, заливая все белым знойным светом, девушка уходила в покои. Ее комнаты, устланные коврами, завешанные шелком, были тихи и пустынны. Только у дверей, как застывшие, стояли охранники – в латах и с оружием. Царица спала на огромной постели, плавала в белом мраморном бассейне, наполненном водой из святого источника, играла в карты с Керимом. Еще Шемах очень любила кататься на лошадях. При дворце была огромная конюшня с породистыми скакунами. Там же располагался племенной цех, где выводились новые породы лошадей. Другие цари покупали их за баснословные деньги, и хобби царицы приносило немалую прибыль казне. В народе ходили слухи, что в племенной вывели даже пегаса. Но в реальности это животное никто не видел. Все лошади, как и народ Шемах, были очень послушны. А своенравных царица собственноручно забивала до смерти.
Уже год фавориткой царицы была рыжая кобыла Фебо, ласковая как кошка. Невысокая, с короткими, крепкими ногами, она быстро разгонялась и была неутомима. Каждый день перед ужином Шемах сама приходила в конюшню и выводила Фебо на прогулку. Царица уезжала гулять на несколько часов: то бешенным галопом носилась по каштановым аллеям, то спокойным шагом прогуливалась по розовым полям и виноградникам. Жар в это время спадал, огненный шар солнца начинал закатываться за горизонт, небо становилось пурпурно-красным. Небосвод постепенно угасал, становясь из красного ярко-оранжевым, а потом бледно-желтым. И не было в закатные часы человека счастливей Шемах.
Однажды, как обычно, проводив светило, царица вернулась с лошадью в конюшню. Заботливые слуги зажгли вдоль дорожек факелы. Причудливые тени играли повсюду в полутьме. Шемах было приятно видеть, как работает ее народ. Вроде все сделано, а людей будто и нет. Например, войдешь в пустую конюшню – все чисто, прибрано, под животными свежая подстилка, а конюхи и уборщики как невидимки. Гордилась царица такими слугами, а те просто боялись показываться жестокой царице на глаза. И вот заходит Шемах на конюшню и встает, как вкопанная. В стойле Фебо, размахивая вилами, работает мужик. Не заметил слуга, как вошла повелительница, как пел себе поднос какую-то наивную песню, так и продолжал петь. Сначала царица разбушевалась, решила казнить наглого работника. Но потом вдруг успокоилась. Начала рассматривать уборщика. Ростом он был невысок, коренаст и крепок. Ноги были короткие и кривые. На голове красовалась шевелюра ярко-рыжих волос. Под растянутой рубахой просматривалась широкая мускулистая спина, толстая шея была в веснушках. Залюбовалась Шемах парнем. Показался он ей красивым, как любимая Фебо.
– Ты кто такой? – окликнула она работника.
Парень повернулся к царице конопатым лицом, и еще больше залюбовалась им царица.
– Конюх, – просто сказал он.
Шемах начала расспрашивать, как давно он числится на конюшне, кем до этого трудился, откуда он родом. Жих, так звали парня, отвечал прямо, не стесняясь, иногда с усмешкой. Понимал он, что перед ним стоит царица Шемах, и, что он ей понравился. Теперь каждый день, когда девушка приходила в конюшню, поджидал ее смелый Жих. Молодые подолгу болтали, Шемах рассказывала о придворных делах, а работник о деревенских новостях. Позволял себе парень сальные шутки, пошлые намеки и даже иногда крепко обнимал царицу за стройную талию. Девушка улыбалась и краснела, но не отталкивала конюха. Чем дальше, тем больше позволял себе Жих, а влюбленная Шемах совсем потеряла голову. Закончилось все тем, что завладел конюх царицей прямо на соломе в пустом стойле. В ту же ночь забрала его Шемах жить во дворец.
