Через некоторое время сознание вернулось. Глаза смотрели в отражение в стальном боку кейса, все также стоявшем у дивана. Лицо было в крови. Людей в баре не было. Лука поднялся, взял кейс и, шатаясь, пошел к выходу. Проходя мимо толпившихся у входа, Лука услышал: «Не повезло, ведь сегодня пятница, 13ое…»

– К черту суеверия, – открестился Лукьян, – У меня кот дома не кормлен.

Определенный день декабря

У одного народа есть примета – каждый год в декабре определенного числа мужчины-охотники выставляют напоказ мочевые пузыри убитых ими за весь год животных. Выставка эта продолжается несколько дней, на протяжении которых мужчины не должны притрагиваться к женщинам и разговаривать с ними. Даже у родной матери не могут узнать они о здоровье. Иначе духи умерших животных обидятся, и несчастья придут в племя.

Тысячелетиями хранят люди предания предков и веками следуют традициям. Но молодость и горячая кровь приносят несчастье в размеренную жизнь. Жил смелый и сильный охотник Янке. Крепкие у него были олени, хороший дом, жена-красавица и пять малых детей. Самым добычливым считался Янке, знал он традиции и любил серое небо над головой. Прошла бы жизнь Янке тихо, в сорок лет, если бы не было в племени юной Айке.

Семья Айке была бедной – старая халупа и старый отец, у которого не было сыновей. Была лишь одна трудолюбивая дочь, добрая и отзывчивая. И никогда бы не посмотрела бы она близко на соседа-счастливца, если бы сам не зашел он в холодный чум и не предложил помощи в обустройстве жилья.

Не желала Айке в свою скромную жизнь любви, этой роскоши среди снегов, где из красоты только северное сияние да прекрасные глаза оленей, но любовь пришла. И не было бы трагедии, если бы не увидел сильный Янке в глазах Айке ту самую доброту оленью и переливы северного неба. Долго страдали охотник, связанный семьей, и Айке, скованная страхом. Три месяца мучились они. Два раза чуть не замерз храбрый мужчина, уходя дальше от стоянки на охоту, чем требовалось. И два раза приходил он с двойной добычей. Два раза обморозила ноги Айке, ожидая в ночи любимого с той стороны, куда он уходил. Оба раза незамеченной уходила, когда он показывался среди мглы. Ничего не говорили друг другу они, и только в глазах обоих читалась роковая судьба.

Так пришел декабрь. Выставили в определенный день все охотники мочевые пузыри убитых ими животных. Выставил свои трофеи и Янке, оказалось их, как всегда, больше, чем у других. Поздравляли его, старики хвалили, а чужие жены черно завидовали. Искренне радовалась Айке не удачи, не трофеям, а тому, что есть на свете такой Янке и что можно его любить. Уже второй день выставлялись пузыри, второй день не подходили к женщинам мужчины, но разыгралась в этот день вьюга. В чумах сидели мужчины, но трудно им было подле своих жен.

Не своя красавица-жена смущала Янке в уютном, теплом доме. Тоска по молодой, скромной Айке мучила его. Без подозрений вышел Янке во вьюгу. Стояла под небом Айке, вся в снегу и приняла появившегося вдруг любимого за видение, бросилась к нему, начала ласкать, плакать и говорить, что жизни без него нет. Не верил своему счастью Янке. Никто не видел, как ушли они вместе в дом Айке, отец которой к тому времени уже умер. Осталась одна вьюга и все сильнее заметала она выставленные мочевые пузыри.

Через десять дней в стойбище случилась беда – не вернулись два охотника. Остались плакать вдовы и сироты. Еще через десять дней начался мор среди скота. Все семьи не досчитывались рог и копыт, только у удачного Янке и у бедной Айке не пал ни один. Объяснял это шаман – не трогает беда самого счастливого, не трогает и самого несчастного.

Тяжело было на стоянке, днями и ночами вопрошал шаман духов – чем их оскорбили, на что они обиделись. Молчали духи. Тогда шаман сказал: «Надо покинуть это место, оно проклято». Все согласились, но в дороге потеряли еще животных, и еще людей. Только у Айке светились глаза, только Янке говорил, что все пройдет и поправиться. Но не менялось ничего, а становилось хуже и хуже. Люди начали понимать, что нарушен был запрет во время мочевых пузырей и что виноватых надо наказать. И шаману духи сказали тоже. Все указывало на Айке, она жила одна, мужа у нее не было. Растерялась Айке, собрала вещи и уехала в снежную даль. Говорят, замерзла где-то у моря. Радовались люди, что ушла Айке, унесла несчастья с собой к мертвым, но у некоторых даже одной упряжки не осталось после мора. Помог всем Янке, большое у него было стадо. Все еще больше полюбили его, а чужие жены чернее стали завидовать. Да не долго длилось счастье Янке, не пришел он с охоты в марте, пропал где-то в бесконечном снегу.

Долго потом не было несчастий в стойбище, но прошло время, пришел декабрь и определенный день, когда охотники выставляют напоказ мочевые пузыри убитых ими за весь год животных. Выставка эта продолжается несколько дней, на протяжении которых мужчины не притрагиваются к женщине, даже у родной матери не узнают они о здоровье. Иначе духи умерших животных обидятся, и несчастья придут в стойбище.

Пушкин

Однажды я проснулась рано утром. Солнце светило сквозь шторы, на кухонном столе сушились крошки хлеба, стояли немытые чашки, сахарница. В коридоре клубилась пыль. День обещал быть жарким.

Я потянулась, встала и обнаружила у себя в зале на диване Пушкина. Да, настоящего Пушкина. Он спал, положив ладони под щеку, как ребенок. В темном парадном сюртуке. Лакированные туфли были аккурат поставлены в углу, носки лежали сверху. Пушкин преспокойно спал без подушки, одеяла и простыни.

В моей взъерошенной голове понеслись мысли: «Он же сойдет с ума! Этот мир информации, дикие нравы, интернет… Как уберечь Пушкина?».

Расстроившись, я пошла чистить зубы. Манная каша и солнце за окном меня вдохновили – скажу все напрямик – так и так, чего скрывать правду.

Помыла посуду, протерла пыль в коридоре, Пушкин все спал. Решила сходить в библиотеку – как ни как сессия, экзамен по русской литературе сдавать надо.

Зеленые макушки шумели в вышине, пели птички, кот Васька валялся на пороге. «А все-таки Пушкин – гений», – думала я, – «Сколько его не читай и не анализируй, он – маг».

Вернувшись домой, я застала Александра Сергеевича в креслах с книгой в руках. На корешке написано – А. П. Чехов. Бакенбарды тщательно расчесаны, ноги босы.

– Здравствуйте! А я опять утренний блок новостей проспал, – с сожалением сказал Пушкин.

– Доброе утро! – сказала я. – Есть хотите?

– Не откажусь, – сказало солнце русской поэзии и добавило, – презабавная книжонка…

– Антоша Чехонте, – зачем-то переиначила я.

– Из чухонцев? – спросил Пушкин.

– Да нет, псевдоним такой…

– А зовут как?

– Чехов. Антон.

– А-а-а, – протянул Пушкин, – слышал. От графа Льва Толстого.

– А читать не приходилось?

– Нет, у нас книги трудно достать. Вот Бунина «Темные аллеи» никак прочесть не могу, люблю этого автора. А еще «Доктор Живаго» Пастернака…

Вот тогда я все поняла.

– Каша манная, батон с изюмом… Можно кофей.

Пушкин улыбнулся. Улыбка у него хитрая. Гой ты еси.

Ел Пушкин спокойно, легко орудуя жестяной ложкой в узкой руке, изредка смотрел на меня. От кофе отказался.

– Чай люблю, – говорит, – с сахаром, хлебом и маслом… По-русски. Прогуляемся?

Я согласилась. Он взял цилиндр (с вешалки) и трость (где-то в углу уже на веранде). Мы вышли в июньский полдень, тишина так и капала с крыш. Взяв меня под руку, Пушкин вальяжно шагал посреди улицы, рассуждая о преимуществах провинциального лета, я молча слушала и думала, что хорошо, что в нашем селе нет книжного магазина – у Александра Сергеевича глаза бы разбежались.

В центре, на площади, Пушкин спросил, кому установлен памятник.

– Вождю,– не думая, сказала я, – мирового пролетариата…

– Удивительно, что не мне, – промолвил Пушкин.