КЕМП. Это ты подложил мне такую свинью.
ШЕКСПИР. Решение было общим.
КЕМП. Ты. Ты их на это уговорил.
ШЕКСПИР. Они согласились.
КЕМП. Я не соглашался.
ШЕКСПИР. Ты остался бы в меньшинстве.
КЕМП. Ты можешь взять свои чертовы голоса и засунуть в толстый зад своей жены, неблагодарная, подлая маленькая, канавная крыса. Я тебя создал. Я тебя выбрал, когда ты был никем, жалким, провинциальным никем, совокупляющимся с овцами в Стратфорде. Я взял тебя присматривать за лошадьми, убирать конский навоз, делать всю грязную работу. Ты был никто. Без меня ты бы так и прозябал в этом гребаном Стратфорде-на ослиной-моче, сгребал бы навоз со своей шлюхой-женой и чокнутым старым отцом-банкротом.
ШЕКСПИР. Достаточно.
КЕМП. Достаточно. Больше, чем достаточно. Я сыт тобой по горло, и твоим драгоценным текстом, и твоими драгоценными словами. Твоими гребаными драгоценными словами. Прежде мы работали совсем не так. Прежде мы все выдумывали на ходу. И людям это нравилось. Это взбадривало. Подогревало азарт. Позволяло почувствовать себя живым. Могло произойти, что угодно. А текст пьесы – это чертова смирительная рубашка для толпы трусов, которые слишком глупы, чтобы верить в себя. На хрен текст. Не нужен мне гребаный чертов текст, и ты мне не нужен. Никто из вас мне не нужен.
ШЕКСПИР. Из-за тебя моя работа выглядит глупой. Ты отпускаешь тупые шуточки, которые старше Мафусаила. Ты делаешь непристойные жесты. Ты бросаешь фрукты в зрительный зал. Ты то мычишь, то блеешь. Ты на десять минут прерываешь спектакль, становясь на голову и имитируя пердеж. Все эти годы я это терпел, потому что ты вытащил меня из Стратфорда и дал мне шанс. Не говори мне, что я неблагодарный. Я навсегда останусь благодарным. Но я больше не желаю молча наблюдать, как работа моей жизни превращается в чертово ослиное представление. Эти дурацкие шутки. Насмешка над написанным мною. Эти неуместные, вульгарные вставки, которые прерывают историю и считались старьем в те времена, когда Альфред Великий, еще сосал грудь кормилицы. Мы просто не может себе такого позволить. С этим покончено. Тебе придется приспособиться.
КЕМП (вскипая яростью). Или что? Приспособиться или что? Ты думаешь, я собираюсь прогнуться под этим чертовым шантажом? Не нужен ты мне. Не нужна мне вся ваша паршивая труппа. Никто мне не нужен. На хлеб я и без вас заработаю. Протанцую весь путь до гребаной Шотландии, и пердеть буду, когда мне вздумается, а зрители последуют за мной. На вас больше никто внимания не обратит. Театр – это не здание. Театр – не клочки бумаги с нацарапанными на них словечками. Театр – это я. Плоть, кровь и яйца. Ты – всего лишь куча гребаных букв. Драгоценная, драгоценная, драгоценная собачья чушь. Через четыре сотни лет помнить будут меня – не тебя. Уйдешь ты из памяти потомков. А останется эпоха Уилла Кемпа. Я – театр. Ты – никто. Всегда был никем. И будешь никем. Никто! никто!
(КЕМП величественно удаляется, преисполненный благородного негодования. ШЕКСПИР сидит. Откладывает перо).
ШЕКСПИР. Он тысячу раз тащил меня на спине.
(ШЕКСПИР пьет. Пауза. КЕМП возвращается, чуть спокойнее).
КЕМП. Предательство. Ты знаешь, это предательство.
ШЕКСПИР. Хуже. Это искусство. Между прочим, ты хорошо сказал. Мастерски выстроил свой монолог. Позволишь его использовать? (Пауза). Слушай. Предлагаю тебе сделку. Если ты останешься, я верну Фальстафа. Он не умрет. Мы вставим его в «Генриха Пятого». Но тебе придется произносить текст, как он написан. Понимаешь? Слово в слово, как и написано. Никаких джиг. Никаких сальных шуток. Все импровизации побоку. Никаких комментариев по поводу торчащих зубов деревенского дурачка, сидящего в первом ряду. Просто доверяй чертову тексту. Доверяй пьесе. Ты – прекрасный актер, великий актер, когда доверяешь пьесе. Но ты должен мне поклясться. Ты должен поклясться мне в этом прямо сейчас.
КЕМП. Ты так сильно меня ненавидишь, что готов убить самого замечательного персонажа в истории мира?
ШЕКСПИР. Нет у меня к тебе ненависти. Я безмерно тебя люблю. Но ты должен произносить текст, как он написан.
КЕМП. НИКОМУ НЕ ДОЗВОЛЕНО УКАЗЫВАТЬ, ЧТО МНЕ ГОВОРИТЬ НА СЦЕНЕ! НИКОМУ!
(Пауза).
ШЕКСПИР. Тогда Фальстаф мертв.
КЕМП. А как насчет «Генриха Четвертого»? Как насчет «Виндзорских проказниц»? Как вы собираетесь их показывать? Без меня?
ШЕКСПИР. Фальстафа сыграет Поуп[3].
КЕМП. Поуп?
ШЕКСПИР. Он играл эту роль, когда ты болел.
КЕМП. Поуп способен только на то, чтобы поссать в горшок.
ШЕКСПИР. Он произнесет текст, который я написал.
КЕМП. Ты наглый, самодовольный, злобный говнюк.
ШЕКСПИР. Я думал, что я – никто.
КЕМП. Ты хуже, чем никто. Ты чертов драматург. (Пауза). Ладно. Пусть будет так. Фальстаф мертв. И эта труппа мертва. Я станцую на вашей могиле. Отпляшу джигу на дымящихся руинах этого театра. Ты увидишь. Люди хотят меня. Не тебя. Танцы. Шутки. Джигу. Умное подтрунивание над ними. Как заведено издавна. Вот чего хотят люди.
ШЕКСПИР. И тем не менее.
(Пауза).
КЕМП. Ты был мне другом.
ШЕКСПИР. Я – твой друг.
КЕМП. Ты был мне сыном.
ШЕКСПИР. Я – твой сын.
КЕМП. Ты – дурак.
(КЕМП поворачивается и уходит. Пауза).
ШЕКСПИР. Это да.
(На лице печаль. Пауза. Потом ШЕКСПИР берет перо, вновь начинает писать. Свет медленно меркнет и гаснет полностью).
2
В летнюю ночь
«В летнюю ночь». Пять актеров (4 женские и 1 мужская роль). Так мало узнаем мы из комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» об эльфах. Пак, конечно, проказник, но о том, что волнует самих эльфов, а особенно эльфиек (странно это, мужской пол – эльфы, женский – феи, все-таки правильнее эльфийки). Эта короткая пьеса исправляет вышеуказанное упущение. Не хотят эльфы умирать. А сказочный народ может жить, лишь оставаясь в памяти людей. Забвение – вот что для богов смерть.
«Дважды его позвали, и он не ответил, откликнулся только на третий раз, и позвавший, возвысив голос, выкрикнул: «Когда будешь проплывать мимо Палодеса, скажи им, что великий Пан мертв». Услышав это… все удивились, поспорили, выполнить ли просьбу или не вмешиваться и оставить все, как есть… Фармус решил, если подует ветер, он проплывет мимо и ничего не скажет. А если ветра не было, то при полном штиле он поступит, как его и просили. Когда они поравнялись с островом Палодес, при полном безветрии и штиле, Фармус, сидя на корме, повернулся в сторону острова и повторил слова, как он их и услышал: «Великий Пан мертв».
Плутарх «Об упадке оракулов».
«Никакого эпилога, прошу вас. Ибо не нуждается в оправданиях ваша пьеса. Тут оправдываться не в чем. Когда все актеры мертвы, то некого и обвинять».
Шекспир «Сон в летнюю ночь».
Действующие лица:
ГОРОШИНА – эльфийка
ПАУТИНКА – эльфийка
МОТЫЛЕК – эльфийка
ГОРЧИЧНОЕ СЕМЕЧКО – эльфийка
ПАК – эльф
Декорация:
Лес около Афин Пышная растительность. Тени.
(Лес около Афин. Пышная растительность. Папоротники. Тени. Пак и четыре эльфийки отдыхают среди зелени).
ГОРОШИНА (нежная, красивая, изящная, как и все эльфийки). Пак просто озверел. Ведет себя, как маньяк. Разоряет беличьи гнезда в поисках орехов. Крадет яйца у гусынь. Никогда не видела его в таком состоянии. Все эльфийки изо всех сил пытаются его избегать. Он опасен. Он кусается. Я не шучу. Он укусил меня за левую грудь, и я потеряла чуть ли не кварту волшебной крови. Не понимаю, что с ним такое. Но, может, я придаю этому слишком большое значение. У нас всех свои маленькие слабости. Паутинка рассеянная и задумчивая. Словно в голове у нее мысли катаются взад-вперед, как орехи в миске.
