…И к солнцу подлетала бита.

Луна вставала. Было поздно.

Шумел камыш. Кипела битва.

Смертельная. В костяшки – козны.

Афанасий Бузаев

ЯВЛЕНИЕ

Если и заказывал я его, то только во сне.

Гусар Ахтырского полка. Доломан его был легок, хотя материя выглядела плотной. Султан на кивере дрожал то ли от изумления, то ли от нетерпения поскорее начать работу. Молодой человек щелкнул каблуками модных форменных ботиков и скинул кивер. Показались вьющиеся черные волосы с широкой белой прядью на лбу.

Мягкий баритон осведомился, туда ли он попал.

– Туда, туда! – неуверенно перебил я. Может, и впрямь давал заявку.

С идеей пригласить робота-гувернера я давно носился. Да вот Лена протестовала.

– Гмм…– повторил за мной гусар. – Фирма захотела сделать приятное. Она изучила анкету. Там знают, что ваши далекие предки работали садовниками у Дениса Васильевича Давыдова. Так?

Я приосанился:

– Так!

И предложил роботу присесть.

Он осторожно опустился на венский стул в прихожей и сложил руки на коленях.

Султан на кивере вздрогнул.

– Вас как звать?

Гусар выпятил грудь, как на армейском параде:

– Филимон.

– Наверное, номер какой-то есть?!

– Я его забываю.

– Только вот это, Филимон, маскарад свой оставьте. Мы вам купим одежду.

– Ни в коем случае, – схватился за шнурок ментика Филимон. – У меня с собой. Фирма предусмотрела на всякий случай. Хотите я в короля Людовика переоденусь?

Он постучал своими низкими сапожками о борт клетчатого чемодана.

Я, опять изумившись, замахал руками.

– Ни в коем!… А то Вам еще голову отрубят.

Суеверие – мой редкий дар.

– А задача ясна. Я повторюсь: ре-пе-ти-тор-ство. Но я бы хотел, чтобы Вы были гувернером.

– Желание заказчика для нас закон! – озорным голосом бравого солдата выкрикнул робот. Эту фразу произносил мой отец. Так же, с веселой издевкой.

– Вы будете учить Машу астрономии. Эта наука постоянно находится под запретом, то властей, то адептов современных религий.

Я поморщился от своей же фразы, мне она не нравилась. Особенно слово «адепты».

– Признаюсь честно, астрономия – мой любимый предмет. Маша – девушка избалованная, как все сейчас шестнадцатилетние… Н-да… Но найдете к ней ключ. Уверен. А еще под воспитание попадает некий Миша. Сын. Ему пятнадцать лет, мальчишка он разумный, обстоятельный.

Я специально для Филимона перепутал характеры и свойства своих детей. Это был маленький испытательный шаг, своего рода тест.

Филимон усмехнулся и приложил два пальца к киверу, как солдат царской России.

Электронный представитель фирмы «Интеграл» открыл было рот, но тут распахнулась дверь, и из своей комнаты выпорхнула моя девонька.

Она нисколько не удивилась появлению гусара. Лишь спросила у него номер.

Тот поморщился и изрек, приподняв несуществующее забрало:

– Семьсот семьдесят семь.

Гммм… Номер портвейна, любимого моим отцом.

Маша обошла замершего на своем стуле гусара и долгим взглядом измерила меня:

– Пап, постой, постой! Где-то я его уже видела… Нет, нет, у того губы помельче. Где-то видела?

Она ударила себя кулачком по лбу и метнулась в сторону своей комнаты.

Робот вздохнул:

– Женщины!

Я понял, что он осуждает и восхищается.

Маша вернулась с картонным листком. Оказалось – моя старая, студенческая еще фотка.

Дочь потрясла ее перед моими глазами:

– Это ты, это ты, папуль, в молодости. Погляди, Семьсот Семьдесят Седьмой, ты – это он в молодости.

Филимон близоруко прищурился, взглянул на меня, потом на нее, не зная кому угодить.

– Я-а-а?!

– Ну, конечно, – радовалась Маша.

Робот тоже растянул улыбку:

– Фирма, еще раз повторю, решила угодить. Вам ведь приятно на себя смотреть, – он всем телом повернулся ко мне!

– Не совсем, – пробормотал я.

На галдеж выглянул сын:

– Что за шум, а драки нет?!

Допотопным пословицам и поговоркам Мишу выучила бабушка Нина, живущая вдали от нас, в станице Белоглинской.

– Вот этот господин, – я ткнул пальцем в Филимона, – будет учить тебя законам Кеплера и воззрениям Галилео Галилея.

– Эт-то-т господин, робот. Слуга! И все тут. И он мне не понравился.

Робот хлопнул крупными, стекловидными глазами. Я опешил. Миша мотнул головой:

– Он – шпиён!

И мы все трое – Маша, я и искусственный человек – засмеялись над несуразным этим заявлением.

ПО

Батя войлоком потер очки. Так он всегда делал перед важным словом. Вздохнул:

– Даже гуси от нас улетают. Эхе-хе.

Наверное, он тосковал по маме, отбывшей на отдых в Варну. Потом батя моргнул:

– Дуэльный кодекс надо было строго выполнять, – тема ему нравилась. И родитель затараторил, – дуэли в России были  негласно разрешены вплоть до двадцатого века. Даже вот, Макс Волошин и Николай Гумилев, два превосходных стихотворца, стрелялись из-за Черубины…

Я, как всегда, нетерпелива:

– Чуть медленнее, пап. Как это «негласно разрешены». И кто такая Черубина? Да не шевели ты плечами.

– Негласно разрешены? Это, значит, смотрели сквозь пальцы.

Батя – журналист. Работает в газете «Вечность». Работников прессы оставили немного. Как экзотику. Новости отслеживает электроника. Оживляет их «картинками».

– Эхе-хе! А Черубина – поэт. Она, кстати, у нас, на Кубани, жила. В Екатеринодаре.

– Из-за чего же они дрались?

– Из-за шальной рифмы… – он стеснительно улыбнулся. – Чудаки такие. Толстенькая она была девушка. Да и как не быть…

Он пропел:

– Черубина, Черубина, ты в дуэли сей невинна.

– А что? В это время толстенькие в моде были?

– И хроменькие, – опять вздохнул отче. – Дуэлянтов не поймешь, почему они шли к барьеру. Тянуло, видать.

– Дуэлянтов звали бретерами. Пушкина тоже тянуло. А правда у него жена… того… Изменщица? Вертихвостка?

Батя скинул очки и помял переносицу:

– Рано тебе такие вопросы задавать.

Он – древний человек, думает, что мне всё еще пять лет.

– Никто не знает тайну гибели Пушкина, – сказал так, будто нас подслушивали. – Тайна. Секрет.

– Тогда хорошие времена были. Некогда скучать. Сплошные дуэли. Что может быть лучше. Я бы очень хотела, чтобы из-за меня стрелялись на мушкетах. Или дрались на шпагах. Вот наш кибер-то, Филимон – бретер. У него даже глаза стреляют.

– Кстати, о Филимоне, – батя подсел к окну. – За Филимона будешь ты отвечать. Включать–выключать, чистить его.

– Ага, колгейтом.

Отец усмехнулся:

– Тебя вот точно в девятнадцатом веке вызвали бы на дуэль. Ладно, ступай. Девочки не стрелялись, они улетали незнамо куда.

– В Варну, – съязвила я и хлопнула дверью.

Робот Филимон сидел на некрашеном табурете в своей комнате и тупо глядел в стену. Его кивер лежал на полу рядом. Доломан был аккуратно сложен. Клетчатый  чемодан приткнут возле двери, к углу. Робот был похож на медитирующего йога.

– А чего в стенку-то смотрите. Сейчас вас уже-по другому кличут?

Филимон мило улыбнулся, усы его прыгнули.

– Бурцовым, – ответствовал робот. И продекламировал, усмехаясь, – «Бурцов, ёра, забияка, собутыльник дорогой…»

– Чьи это стихи?

– Мои! – Глазом не моргнув, ответило электронное устройство с белой прядью  на лбу.

Прав Мишка, не робот Филимон. Шпиён он, или не шпиён, но что-то такое есть. Мысли читает.

Филимон продолжал посылать мне улыбки:

– Да, это вопросы, которые мне задает каждый. Они у меня в памяти записаны. Так сами и выпрыгивают. Стоит лишь намекнуть

– Слушай, Филимон, а из-за чего Пушкин стрелялся с этим… из памяти выпало… С Данте… Дантистом.

Я кривлялась. Ненавижу эту собственную черту.

Робот пожал плечами и дернул головой:

– Покрыто мраком неизвестности. Честно скажу, в нашем ООО «Интеграл» на простые задания посылают устаревших роботов. У меня, наверное, какой-то блок накрылся… И что-то из головы высыпается. Опилки. Ээээ… Юношеский склероз.