Я не была знакома с ней лично, как-то не представилось случая. Но теперь-то откладывать нет смысла. Я пошуршала ногами, чтобы не напугать Ирину своим внезапным появлением из-за лестницы и неторопливо вышла ей на встречу.

– Ой! – все-таки я ее немного напугала.

– Здравствуй. Ты, наверное, Ирина?

– Да. – осторожно ответила она, – А Вы, надеюсь, не любовница Паши?

– Нет, – я даже улыбнулась такому предположению, – Я его дочь, Дарина.

Я протянула Ирине руку, которую она аккуратно пожала.

– Приятно познакомиться.

Ирина и правда выглядела довольно молодо. Да чего уж там! Она выглядела превосходно. Высокая, с медными волнистыми волосами до талии и миндалевидными глазами, а фигура-то, фигура! На тридцать она никак не тянула. Максимум на двадцать пять. Я невольно ей залюбовалась, одновременно начиная гордиться папочкой. Моя мама тоже была красавицей, но Ирине все-таки уступила бы, даже пятнадцать лет назад.

Неловкая ситуация усугублялась. Рыжая красавица явно не знала, как реагировать на мой неожиданный приезд, а я в свою очередь впала в какой-то ступор. Спас положение папа. Открыв ногой не закрытую мной до конца дверь, он внес в дом два чемодана.

– Ир, ты чего дверь на распашку держишь? – на ходу говорил он. А потом увидел меня. – О! Даринушка! Солнышко, ты чего это, проводить нас что ли приехала.

Точно. Они же уезжают. В отпуск. На десять дней. И я это знала, но со всем, что случилось сегодня я совсем об этом забыла. И если я сейчас, как всю дорогу хотела, начну плакаться отцу в жилетку, он никуда не уедет. Я такого себе позволить не могла. Еле-еле выдавив из себя улыбку, я как можно бодрее ответила:

– Привет, пап! Да, подумала вот, может помощь в сборах нужна или до аэропорта довезти.

– Ну в сборах помогать уже не надо, – смеясь говорил отец, – осталось вот, только в чемоданы все упаковать. А довезти – это идея хорошая. Спасибо, доченька. – и он звонко чмокнул меня в щеку.

– Вы, я смотрю, с Ириной уже познакомились. Давно пора, а то ты со своей работой давненько не была у меня.

– Да уж. – согласилась я, стараясь также улыбаться.

– Так, ладно. – Папа взглянул на часы, – у нас есть часа четыре до выезда. Мы с Ирой, сейчас быстренько упакуемся, а ты иди пока в кабинет, напиши доверенность от моего имени, только не забыть бы подписать. А потом чайку попьем, на дорожку. Согласны, девочки мои?

– Да. – хором ответили мы с Ирой.

Я, как и было велено, отправилась в кабинет. Прежде выскользнув на улицу и закинув свою сумку в отцовскую машину под сиденье, чтобы папа ее не заметил и не стал задавать вопросов. В кабинете я столкнулась с небольшой проблемой. Как эту доверенность писать-то? Но вспомнила, что у отца где-то был ежедневник водителя, в котором были готовые бланки доверенностей, в который требовалось только вписать данные. В поисках этой книжицы я забралась в его секретер. После пятиминутного перебирания разных книг, папок и просто бумажек мой взгляд упал на одну, ничем с первого взгляда не примечательную.

Это было что-то медицинское. На листе А4 мелким шрифтом было написано много непонятных мне фраз и слов, смысл которых сводился к одному. К диагнозу. Я не удержалась на ногах и села прямо на пол. Просидела так несколько минут. Поднялась. Протянув руку, безошибочно вытащила искомый ежедневник и аккуратно вырвав бланк с доверенностью заполнила его. После чего уселась в кресло и стала перечитывать врачебное заключение более вдумчиво. За этим занятием меня и застал папа через некоторое время.

– Даринка, ну ты чай-то идешь пить? – спросил он весело, но увидев, что я держу в руках перестал улыбаться, вошел полностью в кабинет и тихо прикрыл за собой дверь.

– Даринушка, послушай…

– Ты собирался сказать мне? – перебила его я.

Он виновато опустил голову и отрицательно помотал ею.

– Нет. Не собирался.

– Почему? – с горечью в голосе спросила я.

– Я не хотел, чтобы ты мучилась ожиданием неизбежного. Не хотел, чтобы ты меня жалела и таскала по врачам. Опухоль неоперабельная. Я пью экспериментальные таблетки, которые пока помогают. Я живу полной жизнью. И хочу жить так до конца, когда бы он меня не настиг.

Я понимала его позицию. Я бы и сама, наверное, поступила бы так же. Но все-равно мне было обидно. Безосновательно, по-детски. Мне было обидно, что отец не доверился мне.

– Ирина тоже не знает? – я пыталась сдержать слезы и потому смотрела в сторону. Отец подошел ко мне чуть слышно и взял в ладони мое лицо.

– Вот видишь, милая? Ты уже плачешь, будто бы оплакиваешь меня заранее. Не надо. Перестань. – уговаривал он меня. По сравнению с этим известием, все мои другие беды померкли и забылись, зато это сдержать было невозможно, и я бы разревелась в голос, если бы папа внезапно не ударил меня по щеке.

– Так! – строго проговорил он, – А ну не истерить! Посмотри на меня – я полон сил и энергии! И не надо хоронить меня раньше времени! Я счастлив сейчас! Господь всемогущий сделал мне такой подарок, возможность остаток дней прожить счастливым в окружении самых дорогих для меня людей: любимой женщины и любимой дочери. И я намерен эту возможность использовать, а не проваляться в больничной койке в ожидании конца. Поняла?

– Угу. -кивнула я головой.

– Успокоилась?

– Угу.

– Вот и хорошо. – он крепко меня обнял, – Жаль, что ты не смогла поехать с нами из-за работы, но это не последняя наша поездка. Я просто так не сдамся, ты не думай. Без лечения себя не оставлю. так что еще поживем. а теперь пойдем пить чай.

Перед чаем были котлетки с картошечкой и квашеной капустой. Готовила Ирина и, надо признаться, готовила превосходно. Я хоть тоже не бездарь какой, но оценила. Казалось бы, такая простая еда, а вкусно-то как!

Потом и чаю попили, как положено. Поговорили. Ирина все пыталась расспросить меня про работу, про Артема, но я ловко уклонялась, переводила разговор на нее саму. Так и узнала, что ей тридцать лет, что закончила она консерваторию, а работает администратором ресторана, где и познакомилась с моим отцом. История обычная. Я вот тоже закончила педагогический. А работала до сих пор бухгалтером.

Но пришло время выезжать в аэропорт. На заднее сиденье села Ира и на мою сумку внимания не обратила. Вот и хорошо. До аэропорта доехали без происшествий и в тишине, если не считать бормотание радио. Я проводила папу с Ириной до регистрации и отправилась обратно. В голове была пустота. Я села в машину, включило радио. "Московское время двадцать два часа" – сообщил диктор. Я завела мотор и стала выезжать со стоянки буквально на автопилоте.

Ночная дорога радовала малым количеством машин. В какой-то момент перед глазами у меня все начало расплываться. Я протерла их рукой и поняла, что это текут слезы. Нет! В таком состоянии за рулем сидеть нельзя! Я свернула на ближайшую заправку и зашла в кафе, которое на счастье там имелось. Зашла в уборную смыть слезы холодной водой и решила посидеть немного, выпить кофе и призвать к порядку расшалившиеся нервы. А поплакать еще успею. Потом.

Посетителей в кафе почти не было, по крайней мере тех, кто захотел, как и я отдохнуть от руля. Все лишь оплачивали бензин и иногда покупали что-нибудь в дорогу. Не знаю сколько я так просидела, разглядывая то чашку с кофе, то этих немногочисленных по случаю позднего вечера людей, но в какой-то момент ко мне за столик присела женщина.

Глядя на таких как она сразу и безошибочно можно заключить – цыганка. Но не такая, каких встретишь порой у вокзала, наглых побирушек в разноцветных тряпках. Эта женщина выглядела совершенно иначе. Невозможно было сказать на вид сколько ей лет, то ли двадцать, то ли сорок, не разобрать. Одета в длинное черное платье с глубоким, на грани вульгарности, вырезом. Черные, как смоль волосы собраны в тугой низкий пучок. В ушах длинные и массивные золотые серьги и больше никаких украшений. Она смотрела на меня своими черными глазами и не произносила ни слова.