–Все хорошо? – издалека раздался еле уловимый голос Элис.

–Да, – буркнул я, и затем тихо сам с собою продолжил, – хорошим это не назовешь, – я смотрел в сторону кухни, тяжело дыша, коря себя и проклиная, что все последнее время мучаю и мучаю ее, ту самую, ради которой готов отдать жизнь не задумываясь, ту, которая заменила все на этом свете. Я был лишь жалким копом, сидящем на целом ряде препаратов, которому любая больница позавидует. Я никак не мог собраться и признаться самому себе, что дело всегда было во мне, что я был лишь единственным виновным во всем, что когда-либо происходило в моей жизни. Элис выходила за перспективного лейтенанта, который через пару лет должен был стать комиссаром или может и куда выше, а я оказался загнанным в угол зверьком, который обломал все зубы в последний раз, когда пытался хоть кого-то укусить. Неисправимая жажда правосудия сыграло злую шутку, и меня разжаловали и отправили в самый гадюшник, в самый гниющий район этого гниющего города. Сколько бы подонков я не посадил, я не смог спасти ее. Маленькую девочку Лизи. И мою сестру. Элис не заслужила этого. Ей бы быть женой какого-нибудь принца из сказки, а не жить среди этой падали, грязи и порока, что просочились уже не только в каждый угол города, но и в каждый кирпич нашего дома, который уже не в силах сдерживать их больше.

Выйдя из ванной, я увидел, что Элис уже была готова. Она была в свободном черном платье в пол, которое лишь сильнее контрастировало с ее светлой кожей, слегка рыжеватыми волосами и темными прекрасными глазами. Мой же костюм лежал рядом на кровати под охраной нашего кота, Туши, который подобно мифическому сфинксу охранял его и готов был отдать лишь тому, кто правильно ответит на заданный им вопрос.

– Иди быстро завтракай, а потом одеваться и в путь! Сегодня я поведу, – игриво полу прыжками добралась до меня Элис. При одной только мысли о еде меня воротило, да так, как не бывало не самых отвратительных местах преступлений, которые больше напоминали скотобойню.

Насильно запихнув завтрак в себя, я натянул костюм, щедро обсыпанный кошачьей шерстью, и направился к выходу, больше похожий на йети, нежели на человека.

***

Улицы вереницами различных серых оттенков проплывали за окном нашей машины. Я утомленно цеплял одну серую деталь, которая выделялась на фоне других таких же серых деталей. Люди, подобно крысам, бежавшим с тонущего корабля, потоками текли из одной стороны в другую, не оглядываясь по сторонам, смотря лишь вперед или себе под ноги. Боятся ли они заметить весь безмолвный, безликий ужас, что окружает их или же они просто погружены точно в такой же рой мыслей, как и я? Светофор апатично подмигивал красным, и Элис решила повиноваться приказу этого циклопа, и остановила наше старенькое Вольво. Дождь начал стихать, но сердце подсказывало, что за ним грядет нечто другое, нечто менее безобидное. Я, ничем не заинтересованный, все также тупо пялился в окно, пытаясь хоть как-то развлечь себя. Мне было стыдно признаться не только Элис, но и самому себе, что мне не хотелось говорить ни с кем, ни с ней, ни с людьми на похоронах, ни даже самим с собой. Я все глубже и глубже вяз в смоляной луже меланхолии, галстук давил на шею, а чисто выбритые щеки отблагодарили меня лишь премерзким жжением, которое было сродни тому, что обуревало мое сердце, жаждущее хоть как-то перемен.

БУМ! Резко раздался звук падения чего-то небольшого. Элис вздрогнула, а я вернулся в этот мир из склепа своих мрачных мыслей. Что это вообще могло быть? Камень? Кто-то бросил в нас камень? Бум! Бум! Бум! Удары стали все чаще, и мы увидели, что с неба посыпался град. Видимо, ангелы на небесах тоже крайне заскучали, смотря на нас с высока, что решили хоть как-то поразвлечься и начали швырять в нас свои незамысловатые снаряды. Живая, аморфная человеческая масса безликих клерков, работяг и бездомных оживилась, стала перетекать под крыши магазинов, кафе и банков. Моя Элис же сидела и с ребяческим любопытством смотрела на падающий град. Ее глаза живо выхватывали каждую деталь, каждую градинку, летящую ледяным метеоритом с небес, призванием которых было усмирить непокорных людишек. Ее улыбка расползлась на все ее милое личико, обнажив зубки. Я готов был любоваться ею хоть всю свою жизнь, но в наше маленькое личное сладкое королевство ворвался грубый рев гудка автомобиля сзади. Как же я пожелал в тот момент, чтобы этот человек вместе с его машиной и его спешкой провалился в ад под тяжестью этого града…

Несколько минут спустя мы были на кладбище. Град снова уступил трон угнетения горожан этой великой помойки дождю. Острые поцелуи дождя хлестали меня по щекам, кусая и оставляя неприятные холодные прикосновения смерти, которая буквально витала вокруг. Все уже ушли, даже Элис ушла ждать в машину, мне нужно было немного времени побыть наедине с сестрой. Я не общался с ней так много в последнее время, я понимал, что в ее смерти была и моя вина, а не только этого раздолбая Алекса. Я стоял и тупо, смиренно смотрел на ее надгробие. Простое, серое надгробие. Как я ненавижу серый.

Мысли роем хищных птиц яростно врезались в мое сознание, подливая все больше и больше масла в бушующий пожар, на пару с паранойей рождая самые изощренные и странные идеи, которые вообще могут прийти в голову человеку. Ослабленный галстук, подобно петле висельника болтался на моей шее, мокрые волосы опарышами свисали на лоб, испуская ядовито ледяные струйки дождя. Пальто напоминало больше крылья летучей мыши, развиваясь на ветру, добавляя моему образу финальный штрих. Думаю, если бы рядом проходили рабочие кладбища, они бы попробовали вогнать в мое сердце осиновый кол и положить рядом с моей сестрой. Но место это было занято. Черт, отдал бы полжизни ради бутылки Джима. Чертов Алекс, гореть тебе в аду, сволочь. Хотя бы глоток. Я давно не пил. Уже полнедели. Это ты угробил ее! Ты положил ее сюда! Хотя бы один драгоценный глоток. Черт, вот бы Элис не узнала. Я судорожно оглянулся по сторонам, словно боясь, что кто-то сможет услышать мои мысли. Морозная ладонь паники погладила меня по затылку и спустилась к шее и плечам, заставив меня дернутся. Я снова обратил взгляд к двум свежим могилам. Я продолжал себя колесовать в голове за свои мысли, как вдруг я услышал чьи-то легкие шаги. Недалеко, парочка метров. Несмотря на то, что я хотел обернуться, я решил продолжить сверлить взглядом надгробие.

–Добрый день, мистер Уайд, – уверено сказал незнакомый женский голос совсем рядом. – Соболезную вашей …

–Добрый? Вы это, надеюсь, несерьезно, мисс? – оборвал ее я, ожидающе взглянув на нее, слегка повернув голову.

–Эндрюс. Кристина Эндрюс. Я… скажем, знакомая Алекса Блейка, и в какой-то степени, вашей покойной сестры, – тщательно подбирая слова продолжила незнакомка в черном.

–Откуда Вы меня знаете, мисс… – уже повернувшись, начал я, как вдруг «скажем, знакомая Алекса и Джесс» перебила меня.

–Прошу, просто Кристина. Я слышала о Вас от Алекса. Он хорошо отзывался о Вас и ваших заслугах, будучи офицером полиции.

–И что с того? Какое Вам дело до моих заслуг? Не обижайтесь мисс, но я тут один не для драматичного эффекта стою, а чтобы простится с сестрой, – еле сдерживая, протараторил я.

–Я это понимаю, Райан, могу я Вас так называть? – сблизив дистанцию, начала Кристина – дело в том, что я нуждаюсь в Вашей помощи, – продолжила она, положив свою руку на мое мокрое плечо. Она подняла зонт так, чтобы он укрывал нас обоих, но я нарочито показательно сбросил ее руку с себя и отошел от зонта.

–Нет, не можете. Что Вам надо от меня?

–Как Вы уже, наверняка, догадались … – продолжила она, немного замявшись. В этот момент весь пазл сошелся, эта мисс Эндрюс и была той самой, кто стал причиной несостоявшегося развода моей сестры. Это из-за нее они поехали тогда к адвокату, это она стала причиной смерти моей сестры. – Мы были близки с Алексом, в каком-то роде…

–Ты спала с ним, мать твою, вот как ты была близка. И теперь ты приходишь сюда, на могилу моей сестры, – закипал все больше я, чувствуя, что не могу больше сдерживаться. Гнев вскипятил всю кровь, заставляя ее огненным цунами приливать к лицу и рукам, непроизвольно сжимая все мышцы для решающего рывка, чтобы вцепится зубами в эту тонкую шейку мисс Эндрюс. – Что тебе надо? Ты недостаточно взяла от моей семьи? – после этих слов гнев начал отступать, освобождая дорогу обжигающей обиде, печали и горю. Слезы кипятком стекали на щеки и губы, пробуждая их от ледяного забвения, насланного дождем, оставляя соленые следы одиночества и скорби.