Откуда мне знать? Я ничего не знаю ни про этого человека, ни про веселящихся мужчин, ни про влюблённую парочку. Я выдумал все эти нелепые истории о любви, мечтах и человеческих устремлениях. Но кто знает, сколько в моей выдумке правды?
Я опустил глаза в меню и усмехнулся.
И тут… Ко мне пришла красота. Она появилась неслышно, как тень, скользнула из-за правого плеча и изогнула губы в вежливой полуулыбке.
Я моргнул, подумав, что двинулся умом на нервной почве.
Но нет, она была реальна: на её шее билась синяя жилка, она дышала, мяла в руках истрёпанный блокнот и носила джинсы, майку, туфельки без каблука и… фартук. Официантка?
– Здравствуйте, вы уже готовы заказать?
Её голос с лёгкой хрипотцой пробрал до печёнок. В желудке появилось щекотание немого восторга. Я немедленно опустил глаза в меню.
– Да, принесите, пожалуйста, вот этот чай, – я промахнулся мимо выбранного мною чая, ткнув в соседний. Всё равно. Только бы не спугнуть. Только бы не запомниться.
Её узкая рука с нежными тёмными волосками на предплечье, невесомой цепочкой золотого браслета и неожиданно тонкими пальчиками протянулась к меню.
– Я заберу или будете заказывать что-то ещё?
– Да, – невпопад ответил я и отодвинул от себя папку.
Ловким движением она закрыла папку и ушла на кухню. А я повернулся вспыхнувшим лицом к холодному стеклу и невидяще уставился в окно.
Я попытался понять, что со мной случилось и почему меня так поразила заурядная внешность ничем непримечательной девушки. Первая мысль была глупой: именно так я в юности представлял себе любовь с первого взгляда. Резкий выброс гормонов в кровь, внезапное возбуждение, вспыхнувшее лицо… Я закрыл глаза и попытался нашарить внутри это новое, так агрессивно завоевавшее мою душу чувство.
Оказалось, что у меня даже не было желания с ней знакомиться. Я не хотел знать её мыслей. Я не хотел знать, чем она живёт. Мне даже было всё равно, как её зовут. Удивительно, но я даже её не хотел как женщину. Я не чувствовал к ней ничего вообще.
Но радостное дрожание в желудке не проходило. Я вспомнил изгиб её губ, форму кисти, лёгкий румянец и понял, что это было восхищение. Безотчётный восторг от восприятия гармонии женской красоты, когда любой недостаток стоит дороже самых ярких достоинств, подчёркивая и усиливая индивидуальность. Когда всё, что есть в человеке, в его внешности и в его характере, складывается в живую картину, не идеальную, не совершенную, но божественно гармоничную, как музыка, которая полна диссонансов, но всё равно прекрасна.
Она снова вышла из кухни. Я уставился на её отражение в стекле, силясь зафиксировать, постичь и запомнить то, что так потрясло меня. С замиранием сердца я изучал её с ног до головы: форму стопы с высоким подъёмом, линии почти по-мужски мускулистой голени, неожиданно широкие бёдра и девически тонкую талию. Мои глаза подмечали каждую деталь: покатость плеч и хрупкость шеи, высокие скулы и кругловатый подбородок. Я силился разглядеть в стекле изгиб бровей и форму уха, за которое была заправлена прядь пушистых, нещадно скрученных на затылке волос, но не мог. Я мысленно плюнул на все правила приличия и, отвернувшись от стекла, стал наблюдать за ней напрямую, как она снуёт по залу, изредка останавливаясь у барной стойки, замирая, как ненужная в данный момент машина. В эти моменты она смотрела в зал, и её глаза блестели, как порой блестят от неизбывной тоски. А потом её окликал повар или кто-то из посетителей, и она движением ресниц прятала этот лихорадочный блеск, подменяла его тёплой искрой немного грустной ласки.
Я следил, вбирая её в себя, разбирая на детали и соединяя вновь. Я выучивал её наизусть, как учат стихотворения и песни. Закрывал глаза и пытался повторить её, нарисовать силуэт в багровой темноте внутренней стороны век. И не мог… Было в её облике что-то неуловимое, чего мне пока не дано было понять.
Она подошла к столику, за которым сидел мужчина в костюме. Ласковая вежливость в её лице преобразилась, стала ещё мягче, нежнее. Я подумал было, что это её знакомый, но он раздражился на неё, и я понял, что ошибся.
Тогда я решил, что она захотела ему понравиться. Не кичась, не воображая, она просто демонстрировала ему тепло, которое могут дарить её глаза. Но разве ему было дело до тепла в чужих глазах? Думаю, такие, как он, с первых своих успехов конвертируют всё на свете в валюту. Вежливая улыбка – столько-то денежных единиц. Горячий кофе – ещё столько-то. Женщина рядом – столько-то в зависимости от выполняемых женщиной функций.
От этой женщины за его деньги ему требовался только высокий сервис, который он, видимо, не получал. И от этого злился.
Она сникла, и её улыбка дрогнула. Отвернувшись от мужчины, она ушла на кухню, мимоходом перемолвившись словом с барменом.
Она ушла, а я перевёл взгляд на окно, в этот раз не вглядываясь в отражения, а следя глазами за редеющими каплями на стекле, которые рисовали разветвлённые узоры на фоне начинающегося рассвета. Минута проходила за минутой, а она всё не появлялась.
Я поймал глазами другую официантку, которая принесла пиво и счёт веселящейся компании. Она подошла ко мне.
– Вы что-то хотели?
– Не могли бы вы принести счёт?
– Конечно.
Она отошла к барной стойке и вернулась с пухлой маленькой папочкой. Я высыпал в один из кармашков всю мелочь, которая у меня была. Собравшись уже уходить, я вспомнил, что мне так и не принесли чай. И решил подождать, чтобы моё поведение не показалось странным.
Моя официантка пришла с опухшими глазами и покрасневшим носом. В руках её был маленький поднос с чайником. Пальцы, так изящно изогнутые, лёгкими касаниями поддерживали его. Она подняла на меня глаза, скользнула взглядом по моей голове, и на её опустошённом лице промелькнула мысль, озорная и пугливая.
– Извините меня, я на минуточку, – сказала она и, описав подносом полукруг, исчезла за дверью.
Я удивился. Что она задумала? Уже плюнула в чай, и при взгляде на мою физиономию у неё пробудилась совесть? Или решила подсыпать слабительного по зову природной вредности? Или просто перепутала заказ? Тогда с каким столиком? Кроме меня, в зале остался только высокий блондин, который сонно допивал свою последнюю кружку пива.
Она пропадала не больше минуты. На подносе стоял тот же самый чайник. Она поставила поднос передо мной, испуганно улыбнулась и убежала. Я успел напоследок прочитать её имя на красном бейдже, прикреплённом к футболке. Александра. Я налил чая в чашечку и отпил. Чай был горячий и ароматный. Я смаковал его, как и её имя. Нежное начало и твёрдое окончание. Гармония несовместимого. Имя очень ей шло. И тут меня осенило. Я залпом выпил пару чашек (недаром же я ждал этот чай, в конце концов) и подошёл к бармену.
– Извините, не подскажете, во сколько у вас заканчивается смена?
Парень хмуро повернулся ко мне.
– Через пятнадцать минут.
– Спасибо.
Я взял дождевик и вышел на улицу. Город был затоплен живой тишиной и молочным туманом. Восходящее солнце нежно расцвечивало его, даря лёгкие оттенки всех цветов радуги. Оставшиеся после ливня лужи отражали спящие дома. Всё вокруг дышало таким отдохновением и такой безмятежностью, что казалось, будто я вышел из двери прямиком в сказку. Ещё пара шагов – и туман расступится, и откроется прекрасный замок, в самой высокой башне которого спит принцесса, цвет кожи которой нежнее цвета этого голубоватого тумана, а румянец – совсем как заря, разгорающаяся на востоке. Её платье соткано из лучей утреннего солнца, а глаза, ещё скрытые под беспокойными ресницами, голубые, как небо после дождя… Такие, как у этой девочки-официантки.
Я пошёл в обход здания, чтоб поймать взглядом ещё раз эту принцессу, которая много жизней назад лишилась своего королевства. Во дворе, где вдоль обшарпанных стен протянулись гнутые водосточные трубы, возле выкрашенной зелёной краской железной двери стоял мусорный контейнер. Я высунул голову из-за угла и начал ждать.
