Вот и сейчас, слушая монотонный речитатив священника, она из-под опущенного платка украдкой оглядывала соседей. Прихожан в этой церкви было немного, и поэтому знакомое лицо она приметила сразу. То был высокий, чуть седоватый мужчина лет сорока в темном элегантном пальто. Аккуратная бородка обрамляла его доброе лицо. Голубые глаза глянули на Катю приветливо. Мужчина едва заметно ей поклонился и вновь обратил свой взор к алтарю.

Едва она задумалась о том, где же могла его видеть, как сразу вспомнила: на конгрессе. Тотчас в ее памяти всплыла его уместная реплика по поводу регламента, а вместе с ней и имя: Майкл, Майкл Вертер. Он представлял университет Афин. Ей еще тогда бросилась в глаза очевидная несуразица между англосаксонским именем и еврейской фамилией, отменным, почти без акцента, японским языком и откровенно славянской внешностью этого грека. Впрочем, и то и другое в равной степени не укладывалось в Катины представления о том, как должен выглядеть и зваться греческий ученый, но тем не менее этот человек ей запомнился, и это было более чем странно, поскольку хорошей зрительной памятью она похвастаться не могла. К примеру ей никак не удавалось запомнить лица студентов, если занятия проходили не чаще раза в неделю, и некоторые из ее подопечных этим бессовестно пользовались, сдавая друг за дружку коллоквиумы, экзамены и зачеты.

После окончания службы она задержалась у иконы Николая Чудотворца и попыталась настроиться на молитвенный лад, но не получилось – мысли почему-то путались и рвались. Вздохнув и перекрестившись, Катя с поклоном вышла из храма и увидела все того же мужчину. Он стоял во дворе под аркой ворот, и падавший снег успел тонкой лентой осесть на полях его шляпы. Катя сразу обратила внимание, что она ему очень к лицу, и тут же пожалела, что вместо плаща сегодня надела куртку. Почему-то она подумала, что в куртке будет довольно нелепо смотреться рядом с этим импозантным мужчиной. «Да с чего я взяла, что мы окажемся рядом?» – рассердилась она, поймав себя на этой мысли, и тут же услышала, как он ее окликнул, причем – по-русски:

– Екатерина Николаевна? Позволите вас проводить?

Она повернулась к нему, завязывая тесемки капюшона, и попыталась изобразить удивление:

– Добрый день, господин Вертер. У вас отменное произношение для грека.

– Да какой из меня грек? – улыбнулся Вертер. – В Греции я последние десять лет. Да и то – урывками от конференции к семинару. Дома я в основном пишу и редко где бываю, и поэтому есть города, в которых я ориентируюсь не хуже, чем Афинах. К примеру, вот Токио – здесь я могу ходить с закрытыми глазами, и если вас что-то интересует, то можете всецело мной располагать.

– А я вот нет, – пожав плечами, с сожалением ответила Катя. – В который раз бываю в Токио и всегда пытаюсь найти букинистические лавки. Но не нашла ни здесь, ни в центре.

– За этим дело не станет, – улыбнулся Майкл и деловито осведомился: – Вы книголюб или коллекционер? А может, вас интересует литература по специальности? Русская, японская, иностранная?

– Разве женщина может предугадать, с чем выйдет из магазина?

– Даже если он книжный? – удивился Майкл.

– А какая нам разница, – пожав плечами, ответила Катя.

– В таком случае сочту за честь быть вашим гидом в экскурсии по книжным лавкам Токио, – сказал Майкл, галантно предложив ей согнутую крендельком руку. И тут же меняя тему, словно ее согласие – вопрос уже решенный, продолжил: – А вы слышали про «цундоку»? – И сам же сразу ответил: – Это сугубо японское понятие, которое означает «покупать книги и не читать их».

– Обычно я предпочитаю побыть одна после службы, – начала было Катя, но, тряхнув головой, словно отметая сомнения, закончила: – Но книги того стоят, идемте!

– Тогда нам сюда, – сказал Майкл, указывая вправо, – поедем наземкой. В любом случае до станции Сенгоку отсюда ближе, чем до электрички. Пять минут прогулочным шагом.

«Я знаю», – хотела ответить Катя, но промолчала. Честно говоря, она себя не узнавала. С тех пор как осталась одна, она научилась мгновенно строить стену между собой и любым мужчиной, стремящимся сократить выдерживаемую ею дистанцию. Но в данном случае так почему-то не произошло. Она попыталась объяснить происходящее тем, что в том не было и особой нужды – ведь через несколько часов она улетит домой в Петербург и никогда больше не увидит этого русского грека. Так почему же не воспользоваться и не исполнить давнишние планы? Когда еще она найдет того, кто знает город?

И действительно, для Майкла не составляло особого труда ориентироваться в Токио. Едва они вышли со станции Нихонбаси, как прямо перед собой Катя увидала книжный супермаркет «Марудзэн», о котором столько слышала и куда давно хотела попасть. А ведь она часто здесь проезжала!

Майкл был на редкость предупредителен. «Марудзэн» начинался с этажа, где продавались канцелярские товары, и по идее задерживаться там им не было нужды, но Катя остановилась, как зачарованная. Ее всегда удивляло, что в век сплошной компьютеризации люди не только не отказались от карандаша и ручки, но и, наоборот, производят их во все большем количестве и в самых невиданных формах. Но здесь ее задержали не они – хотя и трудно было пройти мимо керамических чернильниц и подлинных гусиных перьев. Нет, Катя надолго застряла там, где продавались краски, бумага и кисти. Их выбор не поддавался описанию…

– Рисуете? – спросил Майкл.

– Пытаюсь, – призналась она, вертя в руках набор колонковых кистей. – Сестра у меня – настоящая художница. Она и график, и скульптор.

– Завидую, – вздохнул Майкл и, перехватив ее вопросительный взгляд, поспешил пояснить: – Я в смысле того, что у меня нет ни сестры, ни брата, а только целая армия кузенов и кузин. Да и то благодаря приемным родителям…

Поскольку на первых двух этажах продавались японские книги, а на третьем располагалось нечто вроде клуба джентльменов, они сразу поднялись на четвертый этаж.

– Вот здесь, – сказал Майкл, подводя ее к стеллажам, стоящим в центре зала, – я провожу не один час. Видите ту полку? Там собраны прижизненные издания. Рекомендую взглянуть. Хотите побродить в одиночестве?

– Вы угадали, – сказала Катя, а сама подумала: «Вот хитрец! Как ловко от меня отделался, чтобы самому уединиться».

Однако, увидев томик Игоря Северянина, а рядом – гумилевский «Путь конквистадоров», она и сама забыла обо всем. И было с чего: здесь на полке, выстроившись в ряд, стояли книги, изданные в начале прошлого века. Пробежавшись пальцами по их корешкам, словно по клавишам фортепиано, Катя наткнулась на поэму Андрея Белого «Первое свидание». Сама не знаю почему она раскрыла книгу и поймала себя на мысли, что сделала это исключительно под впечатлением их встречи с Майклом. И в ту же секунду за ее спиной раздались чьи-то шаги. Оглянувшись, она увидела Майкла. Он направлялся к ней, листая на ходу небольшую брошюру. Банальность возникшей у нее ассоциации была столь очевидна, что Катя поспешила убрать руки за спину. Но Майкл был настолько поглощен своей находкой, что ничего не заметил и, подойдя к ней сказал:

– Взгляните, что я нашел. Это «Основы России» англичанина Беринга. Он написал эту книгу в 1914 году, после того как несколько лет прожил в России. Тут есть любопытнейший пассаж, позвольте, я вам зачитаю. Вот здесь… Итак, он пишет: «…не было, пожалуй, еще никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства». А вот еще… – сказал он, перелистав несколько страниц: – «…у случайного наблюдателя могло бы явиться искушение воскликнуть: да чего же большего еще может желать русский народ?!». И еще он пишет, что этим самым недовольством Россию заражали интеллигентские круги, – с грустью захлопнул книгу Майкл и, только теперь заметив что-то в руках у Кати, спросил: – А вы что откопали?

– Да так, – смутившись, ответила Катя, – Андрей Белый…

– А-а-а, «Первое свидание», – заглянув ей за спину и увидев обложку, протянул Майкл и внимательно посмотрел Кате в глаза, да так, словно пытался заглянуть ей в душу.