Марк Арен
Наслѣдник
Столетию со дня предполагаемой казни царской семьи посвящается
© ИП Богданов И.В. (издательство «ЛюМо»], 2018
© Марк Арен, 2018
От автора
Роман был написан мною лет десять назад под впечатлением истории, которую поведал мне Мстислав Ростропович. И с тех пор я не оставлял попыток его экранизации, но всякий раз дело спускалось на тормозах, а на мои вопросы, что же, черт побери, происходит, следовал ответ, что тема-де, как ни крути, стремная и кто-то что-то может не так понять. А все началось, как я уже говорил, с рассказа Мстислава Ростроповича, с которым меня познакомил Сурен Казумян. Дело было так. В один из вечеров, после очередного концерта в Центре оперного пения Галины Вишневской, мы со Славой (он категорически не приемлил «выкаться» с тем, с кем выпивал) проводили Галину Павловну по ее неотложным делам, а сами засели у них в квартире, там же, на Остоженке, 25. Откупорив вино, Слава, как это часто за ним водилось, слово за слово, ударился в воспоминания, о которых я когда-нибудь напишу, ибо большинство из его рассказов просто невероятны по своему содержанию. Одно только жаль, что нельзя будет передать ярчайшей харизмы, которой обладал рассказчик.
Так вот, смакуя вино, Слава вспомнил про свою поездку в Японию к императору Акихито. Тот увлекался виолончелью и попросил, чтобы Слава его послушал. Слава выполнил просьбу, заметив, что если раньше для монархов музицировал он, то теперь его слух услаждают сами монархи. И вот, после импровизированного концерта, прогуливаясь с императором по его покоям, взгляд Славы зацепился за небольшую витрину где сиротливо лежали бурая тряпка и пластинка, размером не более ногтя. Перехватив взгляд «императора музыки», Акихито сказал, что эти артефакты остались от Николая II.
Оказывается, за пару лет до вступления на престол Николай Александрович побывал в Японии, где стоящий в оцеплении полицейский напал на цесаревича и нанес ему плашмя два удара саблей по голове. И невзрачная бурая тряпка в витрине – это платок греческого принца Георга, который приложили к венценосной ране, а тоненькая пластинка – осколок черепной кости, который, обработав рану, удалил местный хирург[1].
Тогда я не придал особого значения этой истории, она была не хуже и не лучше тех, которые умел и любил рассказывать Слава. Но однажды, роясь в Сети, я набрел на жаркие споры по поводу подлинности останков, найденных в Поросенковом логе. Накал страстей был настолько велик, что, вспомнив историю, о которой рассказывал Слава, я, словно гончая, взявшая след, стал рыть носом землю в поисках фактов. Начнем, пожалуй, с Первого издания официальных материалов правительственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков российского императора Николая II и членов его семьи[2].
Так, в пункте 6 параграфа 3.2 раздела «Судебно-медицинская экспертиза, проведение антропологических и иных исследований, направленных на идентификацию останков» указано:
Основываясь на представленных следствием медицинских данных о характере повреждений головы Николая II, полученных им в результате удара саблей при посещении Японии, проведены дополнительные исследования по черепу № 4 для установления на нем признаков костной мозоли. Установлено, что наличие следа от упомянутого телесного повреждения не могло сохраниться из-за разрушения костной ткани в указанном участке черепа и подтвердить его не представляется возможным.
Там же в ответах на постановления от 21.11.1997 г. пунктом 15 (5, 6, 7) указывается:
У императора Николая II имелись три рубленые раны головы (вторая из них с повреждением костей черепа в виде поверхностного скола наружной костной пластинки костей свода черепа) и рубленая рана наружной поверхности правой кисти.
На черепе № 4, обнаруженном в захоронении под Екатеринбургом, каких-либо объективных признаков прижизненных повреждений, характерных для действия рубящего оружия, не обнаружено.
Под костной мозолью понимают регенеративное тканевое образование, обеспечивающее срастание переломов костными структурами при нарушении целости кости в случаях трещин, переломов и различных других дефектов. При повреждении плоских костей свода черепа рубящим предметом периостальная костная мозоль не образуется. Срастание отломков происходит только путем формирования эндостальной мозоли. У императора Николая II, как следует из материалов дела, имелся поверхностный скол костей свода черепа. Во время операции вместе с костным фрагментом удалена надкостница наружной костной пластинки, что могло быть причиной замедления замещения поверхностного дефекта наружной костной пластины. В результате репаративных процессов в дальнейшем на поверхности поврежденной кости формируются костные структуры, заполняющие костный дефект новообразованной грубоволокнистой костью, которая со временем перестраивается в более зрелую пластинчатую структуру, восстанавливая тем самым целостность и форму костей свода черепа.
При внешнем осмотре костей свода черепа через 27 лет после поверхностного повреждения наружной костной пластинки рубящим предметом обычно каких-либо объективных признаков, характерных для следов бывшей травмы, не обнаруживается. При гистологическом исследовании остеогистоархитектоника подобного следа старого перелома позволяет его диагностировать. Однако наружная костная пластина (область локализации поверхностного скола кости) костей свода черепа № 4 не сохранилась из-за разрушения поверхностных слоев костей свода черепа в результате длительного (70 лет) нахождения останков в условиях екатеринбургского захоронения под действием влияния целого ряда внешних факторов, в частности деминерализующих, температурных, влажностных и др. Поэтому говорить о перспективах выявления микроскопических признаков старой костной травмы не представляется возможным.
Допустим, но в тех же материалах, чуть выше, в пункта 6 ответов на вопросы постановления от 05.11.1993 г. указывается, что при исследовании костных останков № 4, приписываемых Николаю II, выявлены следующие патологические изменения и особенности анатомического строения, имеющие идентификационное значение:
– полное костное сращение и гиперостоз левого крестцово-подвздошного сочленения, шиповидные и гребневидные костные разрастания по краям тел многих позвонков. Это могло сопровождаться при жизни погибшего болями в заднем тазовом полукольце и в спине, не исключены нарушения осанки, походки, ограничения объема движений;
– костные разрастания по краям головок бедренных костей, отмечающиеся в ряде случаев у лиц, занимавшихся верховой ездой;
– локальное гребневидное утолщение наружной компактной пластинки второго правого ребра, которое можно расценивать как след прижизненно сросшегося перелома этого ребра.
Странно. А ведь в Государственном архиве РФ на Большой Пироговской, 17, по свидетельству профессора Российской академии истории и палеонтологии Вадима Винера существует запись лейб-медика Евгения Сергеевича Боткина, в одном из дневников которого есть фраза: «Николай Второй неудачно залез на лошадь. Упал. Перелом ноги. Боль локализована. Наложен гипс»[3].
Но на скелете, который приписывается Николаю II, нет перелома ноги и, как следствие, костной мозоли, обеспечивающей, как указано выше, «срастание переломов костными структурами при нарушении целости кости в случаях трещин, переломов».
Дальше лучше или хуже, кому как. Дело в том, что в бескрайних просторах Интернета я набрел на свидетельства, что кайзер Германии Вильгельм II хлопотал по поводу спасения своей двоюродной сестры, Александры Федоровны, супруги Николая II. Скажу более, 22 октября 1918 года, по приказу Вильгельма II и канцлера Макса Баденского из тюрьмы был освобожден Карл Либкнехт. Был выпущен также Иогихес – другой спартаковец польского происхождения. Совпадение? Или первый обмен заложниками в истории отношений Запада и Востока? Во всяком случае, точно известно, что летом в Берлине представители большевистской власти Карл Радек и Адольф Иоффе предложили в обмен на свободу императрицы и ее дочерей выпустить арестованных кайзером «крайне левых». При этом Радек заверил немцев, что императрица и дочери находятся в безопасности.
