«Ну вот, началось», – подумал посадник. Не удержался все же святоша, чтобы не начать проповедовать лесной девушке. И чтобы отвлечь их, он ударил по струнам, стал петь-сказывать о том, как в незапамятные времена летали над этими землями страшные Змеи Горынычи, кто с двумя клыкастыми головами, кто даже с тремя и более. Жили Горынычи в горах, выходили из вод перед ними, но всегда охраняли проезд через Калинов мост, через бурную реку Смородину, за которой начинался уже иной мир. Но когда на Горынычей находила лють, они летали над селищами смертных и палили их огнем. Однако всегда находились добры молодцы, вступавшие с чудищами в единоборство. Имен этих храбрецов никто не помнил, но ведь и ни одного Змея не осталось. Выходит, победили богатыри чудищ поганых.

Забава слушала, приоткрыв рот, как дитя. А Добрыня думал о том, какие же у нее уста сладкие и сочные. Чисто ягода лесная. Ах, поцеловать бы ее! Ну да девица уже выбрала, с кем целоваться ей охота. Только этот поп Сава сам от нее отказывается.

А сейчас Сава сидел и слушал Добрыню с горящими очами. И когда тот умолк, даже в ладоши стал хлопать восхищенно.

– Ай да боян, ай да потешил! Слышь, красна девица Забава, вон чему песня учит! Не отдавать своих детей чудищу на съедение, а разить его!

И тут Забава сказала со значением:

– Пока с нами Ящер, к нам никто иной не посмеет сунуться. Так было решено волхвами, в том согласились с ними люди. Ну а ты сам…

Она осеклась, только глаза сверкали.

– Надо еще разобраться, кто ты сам таков.

Ого, оказывается девушка не отказалась от подозрения, что Неждан мог быть из местных. Выходит, не так проста она, как кажется.

То, что Забава и впрямь что-то задумала, Добрыня понял на следующее утро.

Было еще совсем рано, когда его разбудил громкий сорочий стрекот из леса. По былой воинской привычке посадник не стал подниматься, а только пригляделся сквозь ресницы: знал, что сорока кричит, когда чем-то встревожена. Рядом посапывал Сава, уголья горевшего полночи костра подернулись пеплом, но от него еще веяло теплом. Выходит, не так много времени прошло после того, как они легли почивать у огня. И оба видели ночью, как над кронами деревьев поднялся тонкий молодой серп луны. Значит, время новолуния пришло и за Забавой должны были прийти.

И тут Добрыня уловил, что лесной сороке ответила еще одна. И ответила с дуба, где хоронилась в своем уютном домике Забава. Добрыня догадался, что лесная девушка ответила кому-то из леса. Лесные, они все были умельцами голосам зверей и птиц подражать. А там и сама дочка волхва показалась. Спустила свой шест с перекладинами, какой на ночь утаскивала наверх, и вниз соскользнула. Причем волосы уже в две косы заплетены, сама с заплечным мешком, явно в путь собралась. Однако пока не уходила. Посмотрела на спавших в стороне гостей и шагнула туда, где ближе к зарослям у кустарника бил ключ с родниковой водой. Возле него стояла и ждала кого-то.

И он появился. Добрыня даже глаза открыл. Что это волхв, тут и гадать не надо. Весь в амулетах, посохом размахивает. Вот-вот, именно размахивает, хотя обычно божьи служители ходят степенно, опираясь на особо вырезанный посох, являвшийся символом их власти. Этот же размахивал им, как клюкой, да и сам подскакивал, бегал бочком вокруг девушки, бренчал амулетами, а еще кривлялся, рожи корчил. Лохматый весь, рыжие с налетом седины волосы торчат в разные стороны, словно никогда не знали гребня, в космах и бороде хвоя застряла. Неряшливый какой-то волхв, несолидный.

Проскакав мимо Забавы, будто он исполнял какой-то танец, волхв неожиданно замер, заметив на поляне чужаков. И отскочил, и закрутился на месте, и все время тыкал в их сторону, то ли указывая на них, то ли насылая что-то.

Тут Добрыня услышал, как Забава произнесла негромко:

– Не опасайся их, Жишига. Это бродячий гусляр с подручным. Заплутали в лесу, вот я их и позвала.

– Ой, зря, зря, зря, – замахал рукой названный Жишигой волхв. Хорошо еще, что не Домжар, а то бы Добрыня вообще решил, что у вятичей со служителями не все в порядке. А этот… так, просто один из чудаков, который неким странным образом угодил в служители.

– А вот и не зря! – быстрым шепотом заверила Забава, схватила весьма непочтительно волхва Жишигу за рукав, отвела в сторону и что-то нашептывать стала.

Добрыня решил, что с него довольно. Резко поднялся, откинул назад волосы, шагнул к девушке и явившемуся за ней посланцу.

– Здрав будь, человече. Мира тебе и благоденствия твоим богам.

Лохматый Жишига стал приближаться – то подойдет и принюхается, то отпрыгнет и рассматривает, покачивая головой, будто что-то решая для себя. Потом улыбнулся. Его круглое, грязное до цвета желудя морщинистое лицо расплылось в улыбке, нос уточкой вздернулся, словно у ежа.

– Ты гусляр. Что же, гуслярам-боянам сварожьи внуки всегда рады. Мир тебе, путник.

– А ты на этого погляди, – указала Забава на сонно приподнявшегося на звук голосов Саву. – Смотри каков. Никого не напоминает?

Больше ничего не прибавила, заметив, как покачнулся Жишига, не сводя широко открытых глаз с растрепанного со сна светловолосого парня.

Сава тоже с интересом смотрел на всклокоченного волхва. Стал подниматься. И тут Жишига громко закричал, замахал руками, словно отгоняя наваждение.

– Блазень!51 – выкрикнул. – Упырь! Глоба из-за Кромки52 вернулся!.. Или дух его…

И рухнул как подкошенный. Остался лежать в беспамятстве.

Добрыня же и приводил его в чувство. Велел взволнованной Забаве набрать в роднике воды и облить Жишигу. Сам хлопал ладонями по его щекам.

Тот стал наконец проявлять признаки жизни. Но и придя в себя, не сводил с Савы глаз, хватался за свои амулеты, чуров поминал, Сварога светлого звал и просил защитить.

– Что, так похож мой парень на кого-то? – спросил Добрыня.

– Похож? – переспросил ошарашенный волхв. – Да похож, как одна капля воды на другую.

– Я тоже сперва так подумала, – присев рядом с волхвом, сказала Забава. – Но этого парня Нежданом зовут, и он пришел с берегов Днепра с гусляром Добряном.

Теперь Жишига не скакал, а только смотрел, морщил и без того складчатый лоб, раздумывал.

И тут Забава заговорила с ним на каком-то незнакомом Добрыне языке. Что-то поясняла, а волхв кивал, соглашаясь. Наконец вроде как смирился.

– Если уж он при свете нарождавшегося дня не развеялся, то, может, и впрямь живой человек. Странно все это. Но только Малфрида сумеет дать точный ответ.

Они двинулись в чащу. Шагавший первым Жишига опять стал подскакивать, посохом махал, бормотал что-то. Следом шла молчаливая Забава со своим мешком за плечами. Добрыня и Сава замыкали шествие, но в какой-то миг парень догнал Добрыню и сказал:

– Я уразумел, что Забава этому лохматому говорила. Это язык голяди53, и я его почему-то знаю. А сказала она, что моя мать жива и точно скажет, тот ли я, за кого меня приняли, или нет. Но странно мне все это…

А вот Добрыня уже ни в чем не сомневался. Сава был из местных, недаром же понял язык жившей рядом с вятичами голяди. И все местные уверены, что он давно мертв. Но это только Малфрида может разъяснить. Значит, их наверняка отведут к ведьме. А это как раз то, что Добрыне и надо.

За лиственным, густым от поросли лесом начинался темный ельник. Забаве он нравился. Мрачный, темный даже в солнечный полдень, хранивший особый зеленоватый сумрак, ельник казался девушке исполненным некой особенной тайны. Вековечные ели с тяжелыми нависающими лапами закрывали собой обзор, казалось, что за ними как будто и нет больше ничего. Земля под ногами пружинила от напáдавшей за годы хвои; под каждым еловым стволом круговое углубление – ель сидит в нем, как в лунке, потому что сквозь густые ветви опавшая хвоя не доходит до земли. А чуть заденешь еловую лапу, так и сыплется на голову.