Хуже всего было ощущение полной политической изоляции, подкреплённое неизбежными скандалами и склоками эмигрантской жизни. Политические эмигранты-народники, уязвлённые критикой Плеханова, горячо реагировали на то, что их клеймили «бакунистами», и требовали публичных извинений. Народники, которые составляли подавляющее большинство эмигрантов из России, крайне враждебно относились к новой группе, членов которой они считали предателями и смутьянами. Годы спустя жена Плеханова вспоминала, что «народовольцы и Н. К. Михайловский владели в эту эпоху умами и чувствами женевской эмиграции и русского студенчества»[50].
«В 80-е годы, после покушения на Александра II, – пишет Роза Люксембург, – в России наступил период самой жестокой безнадёжности. <…> Кладбищенская тишь царила под свинцовыми крышами правления Александра III. Русским обществом, пришедшим в уныние из-за крушения всех своих надежд на мирные реформы, а также кажущейся безрезультатности революционного движения, овладело подавленное настроение покорности. В этой обстановке апатии и малодушия среди русской интеллигенции возникли метафизически-мистические настроения…»[51]
Вот так Роза Люксембург воссоздаёт в памяти холодное десятилетие реакции. Могучее телосложение Александра III позволяло ему ломать руками подковы, но в умственном отношении новый царь был типичным интеллектуальным пигмеем. Фактическим правителем России был Константин Петрович Победоносцев, бывший наставник императора, обер-прокурор Святейшего Синода, полагавший, между прочим, что западная демократия прогнила до основания, а русская патриархальная система наиболее прочна, – что пресса должна молчать, а школы должны находиться под контролем церкви, – и что полномочия царя не должны знать никаких границ. Сельских священников обязали докладывать в полицию обо всех подозрительных с политической точки зрения прихожанах, а проповеди духовенства проходили сквозь сито цензуры. Преследовались все неправославные и нехристианские вероучения. Особо опасными для церкви, к примеру, считались толстовцы, а самого Толстого даже предали анафеме. Студенческие протесты беспощадно подавлялись.
Это были трудные времена. Повсеместно царили отступления, отказы от прежних идеологических убеждений и трусливые измены. Старое народничество зашло в глухой тупик. Обжёгшись на терроризме, «радикальные революционеры» развернулись на сто восемьдесят градусов и оказались прямиком в среде либеральных мещан, робко проповедуя «теорию малых дел» и выступая за безобидную культурно-просветительскую работу. Комментируя разложение народничества, Мартов писал:
«Падение революционной партии “Народной воли” было вместе с тем и крахом всего народничества. Широкие круги демократической интеллигенции были глубоко деморализованы и разочарованы в “политике” и в своей собственной героической миссии. Скромное “культурничество” на службе у либеральной части имущих классов – под этим знаком выступила оставшаяся верною народничеству часть интеллигенции в серую эпоху 80-х годов»[52].
Константин Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода. Член Государственного совета
Первые десять лет своего существования группа «Освобождение труда» настойчиво плыла против течения. Чтобы найти дорогу к молодому поколению, Плеханов стремился к сотрудничеству со всевозможными запутавшимися и полународническими элементами. Одно такое сообщество издавало журнал «Свободная Россия». Передовая статья № 1 этого журнала говорила о невозможности «сорганизовать рабочих и крестьян вокруг революционного дела»[53] и выступала против выдвижения идей, способных напугать сочувствующих либералов. Контакты с Россией напоминали игру в жмурки. Положение изгнанников было отнюдь не легче. Неудовлетворённость сложившейся ситуацией читается в письмах Плеханова к своим ближайшим соратникам. Даже литературная деятельность группы была чревата трудностями. «Освобождение труда» сопровождал непрерывный финансовый кризис. Столь малочисленная группа с ограниченными возможностями для заработка обычно зависела от людей, которых в американском театральном мире называют «ангелами», – от богатых сторонников, готовых финансировать рискованные литературные начинания. Порой эти люди даже не были социалистами, как в случае с Татьяной Гурьевной Гурьевой, выделившей деньги на «ежемесячное» издание сборника «Социал-демократ». Публикации группы, однако, выходили крайне нерегулярно. Время от времени задача казалась почти безнадёжной. Летом 1885 года Плеханов писал в письме к Аксельроду: «…В действительности мы стоим над бездной всяческих долгов и неуплат, каждый день приближает нас к краю этой бездны, а за что ухватиться, чтобы не упасть, – не знаем, да и знать не можем. Плохо»[54].
В мрачные 1880-е годы семья Плеханова жила в крайней нищете. Иногда Георгий Валентинович за скромное жалованье давал частные уроки по русской литературе, а в целом жил на скромную «пенсию» мясника, кормившего его исключительно супом и отварным мясом. Плохое питание и безотрадные условия жизни подорвали здоровье Плеханова. Некоторое время он тяжело болел плевритом, который не отпускал его всю оставшуюся жизнь. Группу «Освобождение труда», работавшую в тяжёлой обстановке и выдерживавшую беспощадное давление со всех сторон, сплачивала не только вера в светлые идеи, но и колоссальный политический и моральный авторитет Плеханова. Главную роль в группе играл именно он. Обособленность группы превратила её в тесный кружок единомышленников, который скреплялся сильными политическими и личными связями. Не зря эту группу впоследствии сравнивали с семьёй. И Плеханов был бесспорным главой этого «семейства». Важную роль здесь сыграло не только интеллектуальное превосходство Плеханова, но и крепкое чувство обоюдной зависимости, выпестованное многолетней борьбой и жертвами во имя общего дела. В этих условиях приватные и политические вопросы подчас переплетались. Плеханов олицетворял собой неприступную крепость духа, оказывая своим товарищам моральную поддержку в периоды их сомнений и личных кризисов.
Трагедия людей, подобных Аксельроду и Засулич, имеет двоякий характер. В иных исторических условиях эти талантливые люди могли бы сыграть более заметную роль в революционных событиях. Долгие годы изоляции самым катастрофическим образом повлияли на их ум и психологию. Находясь в тени Плеханова, они настолько отстали в своём развитии, что не смогли затем приспособиться к новым условиям и были отброшены на обочину революционного процесса. Обстановка, в которой соратники Плеханова работали многие десятилетия, не могла не сформировать у них менталитет узкокружковых пропагандистов. На первых порах, пока велась длительная теоретическая подготовка и создавались крошечные пропагандистские кружки, эти факторы не играли решающей роли. Они стали помехой позднее, когда марксистское движение в России столкнулось с необходимостью преодолеть ограниченную фазу пропаганды.
В течение двух десятилетий члены группы «Освобождение труда» фактически топтались на месте. Один из основателей группы Василий Николаевич Игнатов умер слишком рано и не оказал заметного влияния. Лев Григорьевич Дейч был сердцем и душой организационной стороны работы, отвечая за печать и распространение литературы. Павел Борисович Аксельрод был талантливым пропагандистом, который произвёл большое впечатление на молодых Ленина и Троцкого. Его имя долгое время не отделялось от имени Плеханова. Вера Ивановна Засулич, искренний, участливый и импульсивный человек, страдала больше других изгнанников. Она стремилась максимально сократить разрыв между «Освобождением труда» и новым поколением российских революционеров. Она всегда защищала молодёжь, преодолевая сопротивление Плеханова и поощряя новые инициативы (как правило, неудачные) молодёжных групп в эмиграции.
