Но я поспешила покачать головой и ответить:

— Нет, что ты! Это — чудесная идея. Спасибо тебе, правда. Думаю, тут я получу бесценный опыт.

Широкая улыбка вновь осветила лицо Кораблёва, и он добавил, подмигнув:

— Только не забывай смотреть исключительно на меня!

Фыркнув, я подтолкнула его к площадке, где уже заняли места другие музыканты:

— Беги уже, пижон!

Я не обманула — опыт действительно оказался бесценным. Режиссёры, постановщики, операторы, осветители — все терпеливо показывали мне всё и объясняли, для чего нужен тот или иной прибор, устройство, приспособление. Съёмки проходили в несколько сумбурной обстановке — в основном за счёт самих музыкантов, которые не упускали возможности подурачиться. Но при этом все моментально преображались, стоило крикнуть «Мотор!»

Ребята выкладывались по полной, отдавая всё своё существо музыке. Юлик драл глотку и беспощадно терзал струны гитары, словно перед ним раскинулся многотысячный стадион, переполненными фанатами, а не несколько человек, в том числе и моя скромная персона. То и дело приходилось прерываться, чтобы поправить ребятам грим — по лицам каждого текло так, словно съёмки проходили под дождём. Вот что значит — рабы своего дела.

В один из небольших перерывов оператор подошёл ко мне и предложил:

— Хочешь посмотреть, что выходит?

Я была бы полной идиоткой, если бы отказалась. Так что тут же кивнула. Мужчина нажал пару кнопок — и в специальном небольшом окошке замелькали уже отснятые кадры.

Боже…

Когда я впервые увидела Юлиана через призму камеры, прикосновение к его лицу, вот так, на расстоянии, мысленное, кажется интимнее любых откровений — настолько, что меня это даже пугает. Но он так красив — чуть встёпанный, со слегка подведёнными глазами, что делало их ярко-голубое сияние ещё более ярким, пухлые, красные губы, которые он машинально облизывает. Самым кончиком языка, и так быстро, что движение кажется фантомным, но оно есть — оператор очень чётко показал его

Он к р а с и в ы й.

Снимать его — предел мечтаний.

Снимать его — это медленная смерть.

Приятная, мучительно долгая смерть. Ну, лично для меня. Оператор, вон, справлялся очень даже ловко.

Смотреть, как он гнул губы в улыбке, как изящно сплетал пальцы, которые сжимали гитару. Как между аккордами ерошил волосы, хаотично уложенные стилистами, как выдавал один взгляд за другим — все такие, как нужно режиссёрам.

Дерзкие, сексуальные взгляды, от которых становилось невыносимо жарко. И эти губы, которые шевелились, чтобы Кораблёв мог то изящно протянуть:

— Кто-нибудь, помогите мне почувствовать себя живым…

А затем почти прокричать:

— И ВЫТАЩИТЕ МЕНЯ ОТСЮДА!

Мне это пламя было не загасить, не потушить, потому что он был невозможен. Ирреальный, космический, словно и вовсе не из этого мира. Ценный настолько, что им не хотелось делиться. Мне не хотелось, чтобы на него смотрели. После такого я могла смело записывать себя в ряды новых фанаток, хотя знала его всю жизнь. Но словно впервые по-настоящему УВИДЕЛА. Таким. Ярким, музыкальным, настоящим. Живым. И я словно забыла, как было прежде. Какими мы были раньше…

Когда после съёмок Юлик подошёл ко мне и с сияющей улыбкой спросил:

— Ну, как тебе?

Мне пришлось собрать в кучу всё своё самообладание, чтобы с ответить в привычной манере:

— Отлично. Ты, как и всегда, был на высоте, — и при этом не показать, что что-то на самом деле изменилось для меня.

А после, когда парни переоделись и смыли с себя грим, мы встретились с остальными и отправились на прогулку. Сидеть нигде не хотелось, несмотря на то, что было уже по-настоящему холодно — зима буквально дышала нам в затылок. Но всё равно — вся наша компания предпочла морозить носы. Я крепко держала Давида за руку, и постепенно наваждение, которое на меня нахлынуло на съёмочной площадке, отпустило меня. И Юлик снова стал для меня моим лучшим другом, мальчишкой, которого я любила, но как своего самого лучшего друга. И который почему-то с каждой минутой нашей прогулки становился всё мрачнее и мрачнее.

Я хотела подойти к нему, узнать, кто испортил настроение брюнету, но Давид явно вознамерился компенсировать все те дни и вечера, что мы провели по отдельности. И, честно говоря, сопротивляться желания не было.

Его губы были мягкими и дарили столь приятное и желанное в такую погоду тепло, что я буквально плавилась в его руках. Вот это было действительно правильно — терять себя в объятиях своего парня, а не страдать ерундой со своим другом. Там были гормоны, здесь же — чувства.

Мы не заметили, как заплутали — то ли отстали от всех, то ли обогнали их. Да и какая разница? Важно было лишь то, что мы были рядом. Не было никакого другого места, где мне хотелось в тот момент быть. И эмоции настолько захлестнули меня, что когда Давид негромко спросил, глядя мне в глаза:

— Не хочешь сегодня вечером остаться у меня? — я даже мысли не допустила, что могу сказать в ответ «нет»…

Юлиан

Мне было хреново. И я сам не знал, почему. Нет, поначалу всё было чудесно — съёмки, Нюта, музыка. Но потом…мы встретились с ребятами — и всё сошло на «нет». Не сразу, постепенно, но неумолимо, моё настроение опустилось на отметку «ниже плинтуса».

Всю прогулку Наташа пилила меня недовольным взглядом. Нет, она веселилась — хихикала о чём-то с Сабиной и периодически обменивалась какими-то ничего не значащими фразами с Настей, но нет-нет — да и бросала в мою сторону коротким взглядом. Который, в свою очередь, резал похлеще ножа.

Неудивительно, ведь за день до этого мы поссорились. И я сам не знал, почему. Ладно, возможно, у меня снова было плохое настроение. Может быть, иногда мне становилось тяжело выносить людей рядом с собой. И моя девушка понимала это, и всё равно обижалась, делая при этом вид, что не обиделась. И это сводило меня с ума.

Я нехотя тащился следом за всей компанией по темнеющим улицам — в одиночестве, что было странно даже для меня — фотографируя дома, деревья, небо. Что угодно, но не людей. Ребята делали тысячи селфи, и это было ещё одной причиной моего раздражения.

Я ни с кем не разговаривал. Колян подзуживал меня, беззлобно, но раздражающе.

Сабина в какой-то момент легонько обняла меня один раз и улыбнулась, но ничего не сказала, и на том спасибо. Настя хлопнула по плечу, Даник попытался пошутить, но они оба отступили, видимо, обжегшись о мой взгляд.

Аня веселилась где-то впереди. Я был даже рад этому, потому что она бы точно не оставила меня в покое в тот день. Но её рядом не было — она в кой-то веки действительно беззаботно проводила время, и было бы преступлением удерживать подругу возле себя лишь потому, что мне было хреново и хотелось её присутствия.

Мы вышли на Центральную набережную. Я с какой-то яростью сделал несколько снимков алеющего неба.

— Сфотографируй меня? — спросила подошедшая Наташа и, встряхнув волосами, встала в позу.

Я сфотографировал. Пожилую пару, идущую в двух шагах от неё, наглую чайку на перилах позади, деревянный настил, на котором она стояла, но не её саму. И от этого я почему-то чувствовал странное злобное удовлетворение.

— Покажи? — подбежала ко мне девушка, кусая свои миленькие губки и глядя на меня блестящими глазами.

— Потом, — покачал я головой, убирая фотоаппарат.

Как же сложно было выдавить из себя улыбку…

Я услышал, как Сабина говорила по телефону с Аней — они с Давидом вырвались вперед и умудрились нас потерять. Продолжая прислушиваться к тому, как девушка объясняла наше местоположение, я почувствовал вспышку раздражения и даже какой-то обиды от того, что Аня позвонила не мне.

Она ведь всегда в первую очередь звонила мне. Всегда.

Мне не хотелось их ждать, так что я ушёл фотографировать огоньки на набережной. А после просто сел, свесив ноги вниз и глядя на расцвеченную заходящим солнцем реку, мягко вздымающую свои воды.

Дико хотелось курить. И ещё было жаль гитару, которую я после съёмок оставил дома, поддавшись уговорам Наташи. Чёрт, променял свою малышку со струнами на вот это всё! А так было бы здорово сжать рукой чуть тёплый гриф, а пальцами другой провести по струнам, которые всегда чутко отзывались на каждое моё движение.