Адвоката возбужденно перебивает прокурор Розендаль:

— Господин председатель, я решительно протестую против подобных измышлений защитника. Все это гипотеза, которую нечем доказать!

И прокурор Розендаль прав. Утверждение доктора Гроса уже ничем нельзя доказать. Именно для этого и осудили Марию Рорбах, чему содействовал профессор Шпехт, так удачно и своевременно «перепутавший» споры трюфелей с ворсинками мальвы.

Сейчас, четыре года спустя после убийства Эриха Бёле и Германа Рорбаха, которых связывали с представителями британских оккупационных сил какие-то темные отношения, от преступлений не осталось и следа. Прокуратура и полиция Мюнстера хорошо знали, что делали, когда усаживали на скамью подсудимых столь подходившую на роль убийцы Марию Рорбах и уличали ее в убийстве при помощи липовой экспертизы и запуганных свидетелей. Теперь ее придется освободить? Ну и что? Цель-то достигнута!

Поэтому председатель суда успокаивающе поднимает руки. Теперь он может быть объективным:

— Тем не менее, господин прокурор, защита права, указывая на допущенные во время расследования ошибки. Ведь их действительно слишком много…

Таким же доброжелательным, умиротворяющим жестом он отклоняет попытку развернуть дебаты по поводу истинной подоплеки обоих убийств:

— Я благодарю вас, господин адвокат, за ваши сведения. Жаль, что у суда присяжных нет возможности исправить ошибки, допущенные в ходе предварительного следствия. Нам остается только истолковать эти упущения в пользу вашей подзащитной.

Тех сведений, что представил адвокат, уже больше чем достаточно, чтобы прекратить процесс. И прокурор Розендаль, вначале не жалевший мрачных красок для воссоздания облика мужеубийцы Марии Рорбах, предлагает на предпоследнем заседании вынести оправдательный приговор из-за недостатка улик.

Тем самым он лишает аудитории адвоката, которому в своем заключительном выступлении, быть может лучшем в его жизни, ничего другого не остается, как тоже потребовать оправдательного приговора.

Присутствующие еще несколько минут заинтересованно слушают, как он, возвысив голос, говорит: "Я не защищаю, а обвиняю! Я обвиняю все то, что позволило немецкому суду совершить такую чудовищную несправедливость…" однако затем самые нетерпеливые начинают на цыпочках покидать зал. Для них процесс потерял всякую привлекательность.

Чтение приговора во второй половине следующего дня — уже простая формальность.

"Именем народа! Оправдать обвиняемую в связи с отменой приговора от 19 апреля 1958 года. Все судебные издержки отнести на государственный счет".

Директор окружного суда Кёстерс деловито зачитывает казенные формулировки приговора, перечисляет еще раз ошибки экспертизы и упущения первого разбирательства. Его слова сопровождаются шумом ярмарочных аттракционов, которые начинают работать на площади перед зданием суда. В открытые окна врываются звуки шарманки и пронзительные крики людей, веселящихся на каруселях и в "пещере ужасов". В этот день в Мюнстере открывается ярмарка. Кого теперь интересует какой-то юридический скандал?

Так и заканчивается дело Рорбах под ярмарочные крики и ликование развлекающейся толпы. Советника окружного суда Хойкампа, который на первом процессе вынес пресловутый приговор, через год сделают директором окружного суда, обер-комиссар Йохум станет главным комиссаром, а опозоренный профессор Шпехт так и останется, как ни в чем не бывало, шефом научно-исследовательской лаборатории одного федерального ведомства, название которого ему рекомендовали не упоминать. И никого все это сейчас не волнует — ярмарка ведь…

Большой зал вуппертальского окружного суда 13 мая 1958 года был, как никогда, заполнен представителями прессы, экспертами, публикой и полицейскими. В последнюю минуту пришлось вызвать по тревоге резервную команду полиции, чтобы восстановить тишину и порядок перед оглашением приговора, поскольку во время борьбы за места в зале дело доходило до рукоприкладства. У подножия длинного судейского стола сидели десятка два репортеров с фотовспышками наготове.

Такое напряженное ожидание было вызвано предстоящим приговором судейской коллегии по уголовным делам. Судьи могли появиться в зале в любое мгновение Речь шла не о смертном приговоре или пожизненном заключении. Приговорить должны были к нескольким месяцам, в крайнем случае — году тюремного заключения, если судьи признают виновными троих подсудимых, которые сидели на своих местах, пожалуй, единственные во всем зале с безучастными, равнодушными лицами. Они не совершили ни убийства, ни ограбления, ни другого тяжкого преступления, по которым здесь обычно выносились приговоры. Тем не менее публика, пресса, радио и телевидение уже целых три недели проявляли к этому процессу такое пристальное внимание, как будто речь шла о нашумевшем зверском убийстве! Однако дело было, пожалуй, более сенсационным: три недели подряд в этом зале с пристрастием обсуждались вопросы колдовства, волшебства, мистификаций, происходивших в наш просвещенный атомный век, век освоения космоса. «Чудотворцы» сидели на скамье подсудимых: 39-летний доктор Ашофф, 36-летний доктор Корталь — оба практикующие врачи из Вупперталя — и 47-летний пенсионер Адольф Пэзлер, который помогал им в чудотворстве посредством волшебного прута — разновидности рудо-искательной лозы, указывающей ее обладателю подземные источники и клады. Более пяти лет эти трое на свой манер занимались «врачеванием» многих тысяч пациентов. Они называли себя «лучеборцами» и утверждали, что причиной всех болезней являются так называемые земные лучи. Другими словами, ставили диагноз с помощью волшебного прута. Распознав таким способом болезнь, чудо-врачеватели посылали на квартиры больных своего ассистента Пэзлера с лучеподавляющим прибором, где он локализовал вредоносное земное излучение и переставлял мягкую мебель таким образом, чтобы она была выведена из зоны облучения. Если пострадавший от земного излучения был достаточно платежеспособным, он напоследок получал портативный экранирующий прибор.

А два дипломированных врача-кудесника продолжали внедрять свой метод в практику. Из пальца заболевшего они брали немного крови и капали на лист обычной промокательной бумаги. В шкафу, где якобы находилось двадцать тысяч гомеопатических лечебных препаратов собственного изготовления, выбирали несколько бутылочек, ставили рядом с промокательной бумагой, пропитанной каплями крови, и с помощью волшебного прута или маятника определяли необходимое целительное средство. Естественно, все делалось не за счет больничной кассы, а за приличный гонорар. Двадцать марок стоил диагноз, от сорока до ста — выбранный препарат и от восьмидесяти до двухсот марок сконструированный пенсионером Пэзлером экранирующий прибор, снабженный ярлыком "ИМПЕРАТОР, официально зарегистрирован и защищается законом". Прибор состоял из фанерного ящика, небольшого деревянного бруска и двух проволочных колец.

И вот теперь коллегия вуппертальского суда должна была дать ответ на вопросы, о которых ожесточенно спорили защита и прокуратура, университетские профессора и привлеченные эксперты по рудо- и кладоискательству, пациенты и публика. Были ли эти трое на скамье подсудимых пионерами нового научно-медицинского направления? Принесли ли их действия пользу страждущему человечеству, вселяя надежду, как самонадеянно говорили они в свою защиту, или они были современными шарлатанами? Не была ли их терапия фокусничеством и наукообразным блефом, а их волшебные пруты, маятники и лучеподавляющие приборы — чистым надувательством, с помощью которых они добивались, как было сказано в обвинительном заключении, облегчения кошельков суеверных пациентов, а отнюдь не улучшения их здоровья?

Значение приговора суда в данном случае выходило далеко за рамки вуппертальского процесса. Обвиняемые были всего лишь тремя из многих сотен или даже тысяч «чудотворцев», которые уже много лет лечили в Западной Германии больных «по-своему» и, в отличие от обычных врачей, зарабатывали огромные деньги. Да и примитивные лучеподавляющие и экранирующие приборы вовсе не были изобретением вуппертальского пенсионера Пэзлера; некоторые аппараты такого типа уже производились промышленностью, некоторые из них «изобретатели» запатентовали и получали миллионные прибыли. Вот лишь один пример из западногерманской прессы.