11 сентября

(прим.: Почти всю страницу занимает песня о самом смышленом охотнике, который был тощ и высок, а любой зверь сам шел к нему в силок. Она имеет множество помарок, что-то перечеркнуто, за некоторыми словами следует знак вопроса, взятый в скобки, а за некоторыми – другое созвучное слово, меняющее смысл всего предложения).

Я кажусь сам себе таким глупым, когда не могу вспомнить слова собственной песни. Я почти уверен, что тот вариант, который я отдал Владеку отличается, и точно могу сказать, что он был лучше. До этих разъездов я в последний раз по-человечески охотился, наверное, когда учил этому Сэма. Очень многое было позабыто за это время, Владек даже сначала не поверил в то, что я всю юность проходил с луком на перевес. Меткость моя совсем никудышная стала, но восстанавливать ее было достаточно приятным занятием. Меня тогда охватила такая ностальгия по нашим с батюшкой прогулкам, я как будто заново все это пережил: также радовался, когда у меня спустя кучу провалов наконец вышло кого-то подстрелить, также возмущался, когда Владек успевал раньше меня пустить стрелу в зверя, которого мы одновременно приметили. И меня очень удивило то, что я не почувствовал никакой горечи… Как здесь лучше сказать? Я не хочу, чтобы это звучало цинично, если бы у меня была возможность не допустить родительской смерти, я бы ее использовал. Но неужели это правильно: мрачнеть каждый раз, когда в моей голове всплывает что-то радостное из моментов, которые связаны с семьей, и, в последствии, сторониться этих воспоминаний, чтобы сохранять свое душевное равновесие? Мне так не кажется, и если бы я был родителем, мне бы хотелось, чтобы мои дети носили обо мне светлую память, чтобы она вдохновляла их в какие-то периоды жизни, я бы ни в коем случае не пожелал, чтобы они грустили из-за моего ухода, потому что он неизбежен (проклятье ставит это под вопрос, но всё же, если бы его не было). В общем, я хотел написать, что у меня зажила эта рана, чтобы её залечить потребовалось два десятка лет, но время справилось, народная мудрость гласит правду.

Целый день провёл в лесу, из него час точно я потратил на единорогов, несмотря на то что мне уже было от них ничего не нужно. Затем охотился с луком, который сделал и подарил мне Владислав в качестве дружеского жеста. Я весь день на это потратил, домой пришел довольный как кот, а хозяин еще довольнее был, оттого что столько еды в доме появилось. Завтра буду расспрашивать людей, где мне раздобыть фляжку, еще хорошо бы новый мешок достать, а то этот никуда не годиться, город не самый маленький, так что проблем возникнуть не должно.

12 сентября

Случилось то, чего я очень не хотел: я встретился с другим проклятым. Я играл на улице, желающих послушать набралось прилично, воскресенье же, и вдруг среди толпы вижу я зубастого паренька. Я доиграл песню до конца, поклонился, стали люди подходить, бросать мне в шляпу монеты, и паренек этот подходит, денег мне кинул, как все остальные, развернулся, сделал несколько шагов и остановился, решил ждать, видимо, когда толпа разойдется. Стоит он, ждет, и смотрит на меня пристально, а я на него тоже пристально смотрю, потому что убедился, что к чему. Я сначала думал, ну мало ли, почему у него такие зубы, я столько реалистичного вранья выдумал по поводу своих клыков, может, в его случае какая-то из моих историй – самая, что ни на есть, реальность. А как незнакомец подошел ко мне, так я и понял, что от него не пахнет. Наверное, не случилось бы ничего страшного, если бы наша беседа всё-таки состоялась. Тем более, я этого человека не помню, вполне вероятно, что он из тех, кого Сэм уже успел обратить в одиночку. Возможно, получилось бы узнать что-то по поводу того, как он сейчас живет, но я просто струсил. Если я тоже участвовал в ритуале над встреченным парнем, то, я боюсь, что меня бы охватил стыд, от которого я бы вмиг превратился в соляной столб и сразу же рассыпался. На самом деле, я бы просто не нашелся, что сказать, и это было бы еще более глупо и неловко, чем то, что произошло в итоге. Пока ещё рано, когда-нибудь я извинюсь, а они когда-нибудь меня простят, некуда торопиться (будет забавно, если, например, завтра проклятье исчезнет по той же неведанной причине, по которой появилось, и я за секунду стану своего возраста, каждый раз себе это говорю, когда бездельничаю, и каждый раз отрекаюсь от этих слов). Это всё когда-нибудь, а сегодня я позволил людям без лишней спешки наполнить мою шляпу деньгами, а затем громко сказал: «Подождите! Это еще не все! Спасибо за ваши деньги, за ваши аплодисменты, для таких прекрасных людей мне бы хотелось сделать нечто большее, чем просто спеть песни». Ну и объявил, что покажу им диковинку, которой меня научил один старик, приехавший с востока, наплел, что и шляпу мне этот старик подарил, что теперь, когда я говорю определенные слова, всякий, кто её надевает, появляется в Индии. Затем произнес то самое «заклинание», которое нужно читать перед жертвоприношением человека, ради привлечения богатства, и побежал. Тот проклятый тоже рванулся, но я бегаю побольше него. Городские меня теперь считают либо везунчиком, либо посланником дьявола, и мне даже неважно, к какому варианту склоняется большинство, главное, чтобы все они думали, что я сейчас в Индии.

16 сентября

Сегодня заходил в монастырь, который полностью изменил мою жизнь. Наверное, по своей значимости для моей судьбы он наиболее близок к проклятию. Здесь меня крестили, и здесь я прожил несколько лет, здесь я изучил латынь, здесь впервые будучи проклятым обрёл смирение, которое, правда, потом не раз терял. А ещё, именно в этих стенах я познакомился с Сэмом. После произошедшего, инквизиция должна была придать святыню огню, но либо до её ушей никто не донёс о дьявольской мессе, либо всё отстроили точь-в-точь, как было раньше. Ни одного знакомого лица я не увидел. Может быть, с кем-то из тех, кого я заметил сегодня, мы всё-таки когда-то виделись, и я просто не узнал этих людей, из-за того, как их поменяли годы. Так много времени прошло, так много всего случилось, я подумал об этом во время исповеди и замер с открытым ртом. Легче на душе не стало, наоборот заново прогнал всё через себя и погрустнел. Сэма я так и не убедил в неправильности нашего пути, просто взял и оставил его губить самого себя. Я сегодня посмотрел на прошлое как будто чужими глазами, и понял, что поступил совсем нечестно, и что друг из меня после такого никудышный. Батюшка сказал, что я не должен брать на себя чужие грехи, что спасти человека невозможно, если он сам этого спасения не ищет, но… Я же не искал способ снова стать нормальным, пока этим не занялся Сэм. Я даже не думал о том, что это возможно как-то исправить. Я не мог встать на тропу поиска избавления, потому что не мог углядеть развилки, пока Сэм мне на нее не указал. Мне должно было сделать то же самое, и я пытался, и, наверное, приложи я достаточно усилий, у меня бы получилось, но вместо этого я решил сдаться. Да и дело же совершенно не в грехах и не в спасении! Как братья связаны общим детством, и порядками, которые привил им отец, так и нас Сэмом объединила наша беда. И, несмотря на нашу полную внешнюю противоположность, спотыкающуюся лишь о рост и клыки, несмотря на отсутствие внутренней схожести во многих моментах, мы в конце концов действительно побратались, стали друг для друга теми людьми, которые всегда придут друг другу на помощь, что бы не лежало на другой чаше весов. Так бы я мог написать, пожалуй, даже в начале мая, если бы попытался закрыть глаза на свои обиды и задуматься о чём-то подобном. Понимаю, что поздно уже метаться, но одновременно кошки на душе скребутся, да так, что у меня совершенно нет представлений, куда от них деваться.

18 сентября

Вчера нашел первый дом Сэма. Там сейчас живет семья: мама, отец и дочка. Девочке лет десять, наверное, родители ее простые, оба в поле работают. Люди хорошие, поговорили с ними, как обычно это бывает, они мне про свою жизнь рассказали, я про свою, засиделся у них допоздна и остался переночевать. Дом почти не поменялся, мебель, естественно, новая стоит, но, например, кровать со столом находятся в тех же местах, где стояли, когда я здесь жил. Уже который день не могу избавиться от меланхолии. После того, как новые хозяева погасили свет и пошли спать, она стала по-настоящему жрать меня. Решил заглянуть своим переживаниям в лицо, как-то обмануть себя, создать иллюзию того, что я не убегаю от неприятных мыслей, а сам иду им навстречу. Стал бродить по ближайшим лесным окрестностям. Сколько раз я охотился здесь, чтобы хоть как-то отблагодарить Сэма за то, что он позволяет у него жить, не счесть! С каждой тропкой связан какой-то день, я иду, и образы рисуются перед глазами, помогая мне понять, как потом можно выбираться назад. Моя стратегия победы над меланхолией с треском провалилась, а отступать уже поздно, доведу это блуждание по памятным местам до конца, раз уж начал. Осталось совсем немного пройти, чтобы увидеть пруд. Я так переживал, когда подумал, что примерно в этих местах лишился единственного друга, а теперь сам от него отказался. Понятно, что тогда мы оба были другими, но, если предположить, что похожая ситуация произошла бы в настоящем, была бы другой моя реакция? Определённо да, начну с простого, я бы нисколько не удивился тому, что от Сэма не исходит душка, который источает эта удивительная, другая, но не отличающаяся ничем кроме запаха кровь. Что же с дырами по всему телу… Нет, наверное, точно также бы испугался и расстроился. Сэм почти всегда убивал или проклинал плохих людей, и он это делал не из желания выгоды, если бы у нас что-то получилось, мы бы больше никогда не лишили жизни тех, кому не повезло оказаться рядом в то время, когда соблазны одерживают верх над разумом. Его побуждения были благими, он просто отчаялся, и не нашёл помощи, которую должен был дать я. Короче, если двадцать лет назад я был поражён тому, что произошло, если не сразу понял, что Сэм тоже стал проклятым, если это всё притупило волнение, то, случись такое сейчас, я бы наверное беспокоился, как никогда. Мало было бы того, что он может погибнуть, так ещё и я никак не исправился, и проклятие не снято, что как роспись в том, что столько жертв были напрасными.