– Неужели батюшка так нехорошо поступил? – не поверила Лиза.

– А может, кости просто захоронили. Тогда создавалось немецкое кладбище в Сологубовке.

– Вот-вот. Я тоже в этом участвовал, – подал голос Лукич.

– Как?

– Сейчас всё расскажу. Когда я учился в «Мухе», преподаватель рисования попросил раздобыть для занятий череп. И мне дворовый приятель Вовка подсказал, где были во время войны похоронены фрицы. Пошли мы с Вовкой на дело. Ближе к сумеркам. Место – недалеко от дороги. В парке. Копнули неглубоко. Сантиметров шестьдесят. Нашли череп. Внутри него ещё не всё разложилось. Воняет. Я задержал дыхание, сунул череп в ведро. И быстро – к лесу. Уже на опушке думаю: что-то не то. Глянул – а череп без челюсти. Пришлось второй раз откапывать.

– И как вы его вымыли?

– Зачерпнули в ведро воды. Развели костёр и на этом костре череп сварили. Прополоскал, высушил – ха! – то, что надо.

– А при чём здесь Сологубовка? – всё не понимала Лиза.

– Когда там создавали немецкое кладбище, приехали к нам в Павловск. Стали искать людей, которые знают захоронения немцев. А я стеснялся признаться. Вдруг с меня ту голову спросят? Еле уговорили показать им место. Так они там восемь скелетов откопали. Так-то.

АХТУНГ! НЕМЦЫ!

Практика Лизина продолжалась. Каждое утро она доставала свой ватник. Проверяла, насколько он квадратный. Взбивала в нём вату. Одевала валенки. И падала в избе на лавку, впадая в истовый патриотизм. А впрочем, в музее в него впадали все. Начиная день с поклонов крестьянину Крюкову и заканчивая разговорами о борьбе с Госдепом.

То утро шло по заведённому порядку. Но продолжилось оно весьма неожиданно.

Дверь распахнулась. Зазвенел колокольчик.

Лиза еле успела вскочить с лавки, как из проёма лестницы показался Леонид в кителе и с лопатой:

– Ахтунг! Собирайтесь!! Немцы!!!

– Ну вот, немцев накликали… – Лиза в ватнике заметалась между этажами.

Пока Костик торопливо выключал компьютер, а Лукич доставал из подвала вторую лопату для Костика, прояснились подробности.

В городском сквере Павловска готовили ямы под саженцы липы.

Рабочие начали копать и наткнулись на ботинок и кости. Глубина – около полуметра.

По сотовому вызвонили Комиссарова, по совместительству руководителя поискового отряда.

А он сразу в музей к Костику.

Лиза увязалась с ними.

До места дошли почти бегом.

Нашли нужную яму.

Лиза села у края ямы. Мужики разрывают, а она глядит, и мурашки ползут по коже.

Комиссаров достаёт из земли находки.

– Немец. Видно по застёжкам от плащ-палатки. Немецкий ботинок, смотри! Вот косточка, это кисть… – подаёт Костику. – А это от ноги…

В районе рёбер нашёлся и медальон – половинка овала с цифрами и буквами. Но всё сразу не прочитать – повредить можно. На ключицах – клочки истлевшей мундирной ткани – синей или зелёной.

Череп с прекрасно сохранившимися зубами. Стали извлекать – развалился. Костик на подхвате помогал Комиссарову складывать останки в кульки из супермаркета.

Раскоп в самом центре города, всем любопытно. Люди останавливаются.

Какая-то пенсионерка прошамкала:

– Чего копаете?

– Яму под липу, – ответила Лиза.

– Такую огромную?

– По две сажать будем.

Полиция подъехала.

– Чё роем?

– Поисковый отряд «Последний рубеж», – отрапортовал Комиссаров.

Полицейский отдал под козырёк.

С недавних пор поисковая работа ведётся официально. В отряд «Последний рубеж» записаны Комиссаров, Миша-Копальщик и Костик. Для круглого счёта добавили Капу и Рабкина. И выдали на всех официальную бумагу на раскопки.

Местные алкоголики зачем-то стали помогать Комисарову упаковывать берцовую кость в пакет.

Комиссаров орёт:

– Не трожьте! Здесь могут быть раритеты.

Костик в чёрных очках наезжает на любопытных:

– Товарищи, понятыми будете? Видите, человека уконтрапупило.

Зевак как ветром сдуло.

Лиза сидела у раскопа, боясь чего-либо трогать.

Больше всего её впечатлил кованый немецкий ботинок. Гвоздей – штук сорок, в пять рядов. Шляпки крупные, весомые. И коррозия их не съела, не то, что патроны от шмайсера, превратившиеся в прах.

– Вот такими ботинками и топтали они наши дороги, – бурчал Комиссаров.

Земля в раскопе жёлтая и серая. Кости как корни деревьев. Тёмно-бурые. Комиссаров рубит корни, под коричневым слоем проступает белое.

– Кто был этот человек? – машинально спрашивает Лиза у Костика. – Судя по зубам совсем молодой.

– Скорее всего – фашист, – отвечает Костик. – Похоронен в январе сорок четвёртого. За несколько дней до драпа от Ленинграда.

– Надо бы над каждым убитым посадить липу, – рассуждала Лиза. – Если человек хороший был, дерево примет его душу и вырастет красивым. А над сволочью – не приживётся.

Комиссаров, копая, почти не слушал Лизу и говорил про своё:

– Я за свою жизнь шестьдесят наших бойцов выкопал. Деревья только мешают, куда ни ткнёшь лопатой – сплошные корни, рубишь их, рубишь. И откуда это осины на линии фронта после войны вылезли? Раньше было поле, теперь – сплошной лес. Растут из каждой воронки, из каждого блиндажа.

И Лиза замолчала. Только слушала. Как деревья шелестят. И скрежещет лопата.

ПОДСВЕЧНИК-ГОРЫНЫЧ

На следующий день Костик и Лукич опять продолжили возиться с канделябром, который нашёл Комиссаров.

– Может, пастой ГОИ попробовать обработать? – спросил Костик.

– Нет, паста ГОИ для чистой бронзы, – возражает Лукич, – а здесь – позолота и так слезает.

– Ну тогда – щёлоком.

– Да, пожалуй, ты прав!

Лукич лезет под стол и достаёт пятилитровую стеклянную бутыль с какой-то жидкостью.

– Ого, а ты, Лукич, запасливый! Может, и перчаток пара найдётся?

– И не одна.

Лукич достал из ящика стола две нераспечатанных пачки с резиновыми перчатками.

Лиза, подмигнув крестьянину Крюкову, тихо вошла в зал.

– Доброе утро!

– А, Лиза! Привет! Как раз к началу работы.

Слышен бой разных часов. Из корпуса деревянных часов на стенке выскакивает кукушка и несколько раз кукует. Другие часы играют мелодию «Боже, царя, храни».

– Не смущай девушку, – цыкнул на кукушку Лукич.

Костик и Лукич надели резиновые перчатки. Реставратор открутил пробку на бутыли, принюхался и отлил немного в пол-литровую банку. Достал ветошь, порвал её на мелкие тряпочки. Осторожно смочил одну и начал протирать подсвечник.

– Ух ты! Блестит! – восхищался Костя.

Лукич остановился, любуясь своей работой.

Костик ему помогал чистить. Они по очереди работали зубной щёткой, протирали фланелью.

Вещь, и правда, выглядела всё более удивительной.

«И кто выдумал так переплести птичьи тела?» – думала Лиза.

Она первая заметила, что лапы пернатых – разные.

– Две с перепонками, как у гуся, а другая птица – хищная.

– А почему шей – три? – засомневался Лукич. – Змей Горыныч какой-то?

– Наверное, это двуглавый орёл, – предположил Костик. – Лиза, эти когти могут быть орлиными?

– Могут.

– Орёл и гусь? Что у них общего? – сомневается Лукич.

– А если это не гусь, а пеликан? – задумчиво сказал Костик.

– Ну кто же будет объединять пеликана с орлом? – заколебалась теперь уже Лиза.

– Масоны. Точнее розенкрейцеры. В Павловском дворце есть ваза с такими же птицами. Её подарили Павлу Петровичу в Штутгарте, – вспоминал Костик.

– Мальчики, девочки! – внезапно ворвалась Капитолина. – Только что звонила пенсионерка из Купчино. Она желает передать нам в дар комод.

Капа обзванивала знакомых шофёров, умоляя перевезти экспонат сегодня же.

– Лиза, ты ведь поможешь Костику? Комод старенький, усохший, вдвоём легко погрузите.

Лиза покорно кивнула.

Костик неохотно вернул подсвечник в витрину.

– Выйдите на угол, – приказала Капа, – ждите, скоро подъедет «газель».