Когда течение реки стало ровным, лодка перестала прыгать и полетела ещё быстрее, из глаз выкатывались слезинки, но страх постепенно улетучился, и всем стало весело. Все кричали:
– Ого-го-о!
И Клаша кричала тоже. Потом кричать устали и просто сидели, откинувшись на спинки, слушали ровное, натужное гудение мотора. Оглядывались назад, на длиннющий пенистый хвост, остающийся за кормой. Где-то там, далеко, далеко сзади осталась бабушкина деревня. Ещё совсем недавно были видны крыши крайних домов, а теперь по берегам поднимались лишь кусты, да прогонистые, высокие деревья. Сопки, образовавшиеся вдруг и сзади, и спереди совсем закружили голову и, Клаша уже не могла даже определить, на каком берегу осталась их деревня. Со всех сторон мелькали острова, с нависшими над самой водой кустами, протоки становились то совсем узкими, что едва просматривался проход, то снова расширялись, заставляя радоваться простору и от восторга вскидывать руки.
Даже не заметили, как свернули в какую-то боковую речку. Лодка снова стала прыгать на крутых волнах и местами зарываться носом, залезать под эти самые волны. Движение совсем замедлилось, берега уже не мелькали так быстро и весело, а лишь тянулись и тянулись, лениво выводя путешественников из одного поворота в другой. Снова стало страшно, хотя Клаша не могла ещё понять причину этого страха. Скорее всего, страшно становилось оттого, что ребята о чём-то ругались и пытались оттолкнуть друг друга от рулевого колеса.
Может быть, они что-то там нажали, не то, что нужно, но мотор, вдруг, заглох. Лодку сразу понесло по течению, в обратную сторону, всё быстрее, и быстрее. И крутило во все стороны, качало на волнах. Мальчишки перестали толкаться и с ужасом смотрели по сторонам, на беснующуюся рядом воду. Лодка резко затормозила, налетев днищем на острый камень, Виталька не удержался от такого толчка и вылетел за борт, закричал. Течением его сразу оторвало от лодки и понесло под нависшее дерево. В лодке появилась вода, много воды.
Отвлёкшись на быстро прибывающую воду, ребята потеряли из виду Витальку. Лодка скребла дном по камням и всё больше заполнялась водой. Витька схватил за рукав оцепеневшую от страха Клашу и заорал ей прямо в лицо:
– Прыгай!!! Прыга-ай!!!
И первым сиганул через борт, увлекая за собой обезумевшую девчонку. Полузатопленную лодку в это время проносило недалеко от берега и они смогли зацепиться за него, выбраться на скользкие камни. Лодка ещё плыла, брякая разорванным днищем по камням, но вскоре совсем скрылась под водой и теперь шумела только вода. Даже тайга по берегам стояла, не шелохнувшись, удивлённая случившейся трагедией. А река шумела, шумела, несла и несла свои торопливые воды, омывая камни, подтачивая берега, делала свою извечную, нескончаемую работу.
***
Ребята забрались на крутой, нависший берег и повалились в мягкий мох. Принялись стаскивать с себя мокрую одежду и выжимать её. Витька стучал зубами, а Клаша громко ревела. Ревела и от всего, что с ними случилось, и от боли. Она сильно ударила коленку, когда прыгала из лодки, и теперь та болела, не позволяла даже шагнуть.
Витька вдруг гаркнул на неё:
– Да, замолчи ты! Перестань!
Она сразу смолкла, уставилась на него удивлённо, даже родилось какое-то чувство, подсказывающее, что Витька сейчас всё уладит. Вот сейчас, обернётся вокруг себя и превратится в волшебника. И сразу, сразу всё наладится: лодка будет стоять на пристани, прикованная к ржавому тракторному колесу, ребята будут восторженно смотреть на неё, затаив дыхание, а она, чуть отставив в сторону руку, станет прогуливаться по скрипучему песку. И коленка совсем не будет болеть. Но Витька не стал оборачиваться вокруг себя, не стал превращаться в доброго волшебника, он присел на колени, закрыл лицо руками и заплакал. Его плечи и спина мелко вздрагивали, он наклонялся всё ниже, ниже, пока не уткнулся головой. Чтобы хоть что-то говорить, Клаша тронула Витьку за плечо и проговорила:
– Надо Виталика покричать. Он же вылез на берег? Вылез?
Витька перестал вздрагивать, поднял голову:
– Пойду, посмотрю. Ты здесь сиди. Найду его и придём за тобой. Поняла?
– Поняла. Куда я денусь, коленка вон, на глазах вздувается.
И снова заплакала, только тихо, чуть слышно всхлипывая. Коленка, и правда, вздулась так, что едва помещалась в штанине обтягивающих брючек. С трудом стащив резиновые сапожки, Клаша вылила из них воду и поставила рядом, на проглядывающее между деревьев солнышко. Витя ушёл по берегу и, было слышно, как он кричит друга. Потом крик стал раздаваться издалека, заглушаясь шумом воды, уже было не разобрать, что он кричит. И он ли это вообще. Потом и вовсе не стало слышно ничего, только вода, вода, вода…
Плакать больше не хотелось, хотелось быстрее попасть домой и ощутить ласковое прикосновение тёплых бабушкиных рук к больному колену. Казалось, что стоит только бабушке погладить это колено, приложиться к нему сухими бабушкиными губами, сразу утихнет боль и спадёт опухоль. Ах, бабушка, где же ты, со своими тёплыми, ласковыми руками? Где же ты?
Витьки не было.
Какие-то глупенькие, но такие желанные мысли лезли в головку девочки. Она рисовала себе предстоящие события. Уж, коль так случилось, уж, коль болит коленка, как-то надо выбираться домой. Видимо, мальчишки сделают какие-то носилки, усадят её на эти носилки и понесут. До самой деревни понесут, и там, прямо до самого дома. Деревенские девчонки обзавидуются! Только носилки надо сделать так, чтобы мальчишки шли по краям, а она сидела между ними, а руки положить им на плечи. Или на шею. Нет, пусть на плечи. А ноги лучше скрестить. Да.
Витьки не было.
Солнышко уже не проглядывало между мохнатыми деревьями, оно лишь угадывалось далеко внизу, на уровне Клашиного лица. Навалилась прохлада, а не просохшая одежда не грела, она наоборот, забирала последнее тепло. Дрожь пробегала по всему телу. Приближался вечер. Откуда-то поднялась мошка и Клаша едва успевала от неё отмахиваться. Поднявшись на одной ноге, придерживаясь за молодую берёзку, Клаша несколько раз крикнула, всё громче, громче:
– Витя-а! Витя-а-а! Виталька-а-а!
Тайга молчала. Даже ни одна синичка не отозвалась на эти крики. Да и крики-то были совсем тихими по сравнению с тем, как шумела река. Река кричала во всю свою мощь, во всю ширь, во весь свой извечный простор.
Витьки не было.
Ни Витьки, ни Витальки, куда они могли запропаститься? Не могут же они просто так оставить её одну, скоро наступит ночь. Она ещё ни разу не оставалась в лесу одна, она вообще не оставалась в лесу, даже днём. Однажды бабушка брала Клашу с собой, когда ходила по грибы, было весело, но очень быстро всё надоело, особенно комары и лесная духота. Она тогда стала хныкать и уговорила бабушку вернуться домой, хотя корзинка была ещё почти пустой. Когда выходили из леса, набрели на ягодную полянку. Черника в тот год уродилась просто удивительная и Клаша принялась её поглощать, а бабушка стала собирать ягоды в ту же корзинку, где лежало несколько грибов.
Наевшись досыта, Клаша снова запросилась домой, но бабушка не соглашалась и, ползая на коленях, торопливо собирала ягоды. Эта жара, духота, комары, измучили девочку, и она пообещала себе, что больше никогда не пойдёт в лес. С тех пор прошло уже два года, но Клаша, действительно, ни разу не ходила с бабушкой ни по грибы, ни по ягоды.
Вспоминая это, Клаша и не заметила, как совсем стемнело. На небе, прямо над головой, высыпали звёзды, яркие и блестящие. Казалось, что они все шевелятся там, в вышине, гоняются друг за другом и переговариваются между собой. Как их там много!
Ни Витьки, ни Витальки так и не было.
Клаша, прижавшись к шершавым корням старой, разлапистой ели, свернулась клубочком, подтянула коленки к подбородку, обхватила их руками и тихонько заплакала. Особенно было обидно думать, что мальчишки уже дома и, напившись парного молока, развалились в своих постельках, сладко засыпают.
