Мы засмеялись и налили в кубки вина. Так хорошо мы давно за столом с ним не сиживали и теперь будто позабыли давнюю, казавшуюся уже вечной, вражду.

И правда, после этого довольно долго мы прожили бок о бок без ссор. Из-за женщин мы больше никогда не ссорились. А власть нам теперь не маячила. Так что и делить было как будто нечего.

Даже земли наши начали процветать и объединяться, пока мы жили в мире, урожаи стали богаче, и рыбы в реках и море, и зверья в лесах несметно, народу стало прибавляться. Мы попеременно были советниками и лекарями у целой череды царей, давая мудрые советы. Над моим врачеванием Эрик неизменно потешался, но я не обижался, так как он лечить никто не мог, этого не дано вообще никому, так что вольно ему было насмешничать. И, благодаря нам, уже семисотлетним мудрецам, царство наше вновь потянулось к объединению, хотя почти всё из того, что было при нашей юности, при отце, было потеряно навсегда, как строители, могущие силой духа своего строить величественные и огромные дворцы и храмы, как разведыватели золота, будто видевшие его под толщей земли, женщины, способные родить и вырастить по двадцать детей. Таких явлений уже не встречалось в наших краях. Гиганты силы и духа вывелись. Даже настоящих шаманов и волхователей не стало, всё обманщики и шарлатаны. Мы двое с Эриком распознавали их издалека.

– Ты хоть бы научил меня глаза людям отводить, чтобы видели меня так, как я хочу, а не какой я есть, а то приходится каждые полтора поколения прятаться лет на двадцать и переезжать по берегу… Ей-богу, надоело, Ар.

– Как? Научи ты меня лечить как ты, – ответил я.

– Сволочь ты какая, – выдохнул Эрик. – Лишь бы себе всё.

Да мы мирно жили несколько сотен лет, пока Эрик не решил сам сеть на трон. Честно сказать, меня не волновали эти его планы, я о власти не мечтал вообще никогда, спокойно приняв свой жребий. Но Эрику всегда хотелось властвовать. И теперь его планом было обольщение дочери царя с этой целью. У последнего царя сыновей не было, только дочери.

Самодовольно улыбаясь, Эрик сказал мне, не удержав внутри себя этой тайны:

– Я не дал родиться ни одному сыну у этого Силана Второго.

Я удивлённо взглянул на него:

– Как это? Ты что… Младенцев в утробе… – я не поверил, что он способен на злодейство.

– Да нет, – отмахнулся он, – я так подействовал на него, что он может производить на свет только дочерей. Видал, сколько нарожал, аж двенадцать человек. Вот одну возьму в жёны, я – ближний советник царя…

Я улыбнулся, похлопал его по плечу, пожелав удачи.

Но удача в этом деле отвернулась от него. Царь согласился отдать дочь за богатого вельможу, своего мудрого советника, объявили о скорой свадьбе. И надо было такому случиться – невеста влюбилась в меня. Когда она увидела меня, где, Боги только знают, я был тогда всего лишь начинающим лекарем при её отце, но она внезапно наотрез отказалась от сосватанного жениха и объявила во всеуслышание на всю столицу, весь двор, собравшийся по случаю Летнего Солнцеворота, что в мужья выбрала лекаря Галалия, а советник Сингайл ей не по сердцу и за него она не пойдёт даже под страхом смерти.

Царь вызвал меня из толпы собравшихся гостей, отражавшихся всё в том же тысячелетнем зеркале, по-прежнему стоявшем в этом огромном зале.

– Чем и когда ты прельстил царевну, Галалий?

Я даже рта открыть не успел в бессмысленной, конечно, попытке оправдаться, как безумная царевна выскочила из-за стола и бросилась ко мне, вешаясь на шею.

– В Море брошусь, если не поженишь нас, батюшка! – закричала она на весь дворец. – Я тяжела от Галалия!

Я и видал-то её от силы два раза, ни разу даже не говорил, не то, что… Но оправдаться у меня не было никакой возможности…

Царь Силан Второй поднялся, в возмущении и ужасе глядя не меня, топнул ногой.

– Как посмел ты!? Как дерзнул, несчастный, коснуться царской дочери!? – взревел Силан, срывая голос. И я, по чести сказать, его понимаю, отцу узнать вот так публично о бесчестии дочери – это хуже не придумать. Вот дура-то царевна…

Эрик же, выхватив меч, кинулся на меня, и, учитывая, что я был вооружён только кинжалами, длиной в ладонь, я оказался беззащитен перед ним совершенно. И прежде чем успел выкрикнуть:

– Эрик… остановись, ложь всё!

Он уже рубанул по мне со словами:

– Ну и мерзавец, Ар! Семьсот лет злобу в сердце держал!.. Отомстил?! Получай, проклятый!..

Подняв руку, я попытался закрыться от удара, меня ожгло болью поперёк руки, но и сам Эрик выронил свой меч, заливаясь кровью, схватился за руку, падая на колено, морщась от боли, кровью заливая узорчатый пол…

Сотряслась земля, как и при прошлой нашей драке. Но не просто сотряслась, качнулась так, что все попадали, по стенам нашего древнего дворца, стоявшего без малого тысячу лет, потому что построен он был ещё до нашего с Эриком рождения, по древним несокрушимым никем стенам, пошли расходящиеся трещины и гул из-под земли пошёл такой, что ужас объял и людей и животных. Все кинулись к выходам. Но мы с Эриком, упавшие оба на пол, раненые, истекающие кровью, смотрели друг на друга, невзирая на закачавшиеся стены.

– Какая же ты мразь, Арий, дождался всё же момента, чтобы за рыжую дуру свою отомстить! Да я тыщу раз пожалел, что перешёл дорогу тебе тогда! Лучше бы ты мучился с этой безмозглой бабой! Всю юность мне пришлось рядом с ней провести! Всё из-за тебя!.. И теперь решил меня ударить в самое чувствительное место! Знал, что последние сотни лет ничего я так не хотел, как этого трона!

Он приподнялся, потянувшись за упавшим мечом, и поднял его левой рукой, чтобы ударить меня снова.

– И себя убьёшь, – напомнил я, уже не обороняясь. Опомнится, он умирать не хочет.

Эрик замахнулся с лютым лицом и тут земля, будто качели ухнула в другую сторону, Эрик упал, роняя меч. Тогда он вытянул руку, растопырив окровавленные пальцы, и я почувствовал, как больно сжалось сердце у меня в груди, останавливаясь, замедляя ход. Впору взвыть. Но первым взвыл Эрбин и заорал, убирая руку, боль сразу распустила узел. Так это Эрик наслал эту боль…

– Будь ты проклят! – завопил Эрик. – Даже убить тебя не могу, как другого! Но я придумаю! Я найду способ, поганец! Берегись!.. Слышишь! Берегись, брат! Подлый…

Половина стены вывалилась наружу, вторая стала крениться внутрь, со сводов сыплются обломки, сейчас завалит Эрика, я кинулся к нему, чтобы сдвинуть. Мы отлетели вместе, он оттолкнул меня, морщась от боли в раненой руке.

– Жизнь свою спасаешь, мразь! Вон, гляди, твой золотой трон разломился! Не сиживать тебе на нём!

Мы оба увидели, как на трон упал кусок стены и раздавил в жёлтую лепёшку, навсегда погребая под собой. А земля наклонилась снова. Но уже не качнулась, а накренилась, как тонущая лодка.

– На улицу давай! Не то, как трон этот здесь останемся… – я потащил его к выходу.

– Конечно, лишь бы самому свою спину гладкую выручить! – зарычал Эрик, опять пытаясь оттолкнуть меня.

– Твоя мохнатая жопа, тоже дорога мне, придурок чёртов! – ответил я, злясь на него, и потащил его на волю, двойной кровавый ручей тянулся за нами.

– Гад! Вот же гад… – продолжал рычать Эрик.

– Да пошёл ты! – рыкнул и я, выталкивая его под солнце.

Оказавшись на воле, мы увидели, как наш остров и вправду стал похож на лодку, уходящую под воду. Восточный его конец уже погрузился в воду и волны, как злобные челюсти, ощерившиеся белой пеной, поглощали, заглатывая всё большие куски суши…

Я обернулся на Эрика.

– Видал, что ты злобой слепой своей наделал… – прокричал я, пытаясь перекрыть голосом грохот и гул, овладевшие пространством.

Но Эрик и не думал признавать, что его злоба расшатал всё это.

– Я?! – выкрикнул он. – Так это я виноват!? Не ты, пустобрёх ты, бабий подъюбник! Понравилась невеста моя?

– Понравилась, чего там, – сказал я, уже в изнеможении. – Не хуже других.

Он замахнулся опять…

Словом, мы и бежали с гибнущего острова, вместе со всеми, и дрались по дороге. Остров же ушёл на дно, как и не бывал…