С этими мыслями, не отдавая им, впрочем, отчёта, Андрей и погрузился в новую для себя работу.

Глава 2

Женя и Ева

– …Ты представляешь, этот мерзкий автобус уехал без меня!.. Нет, Андрюх, теперь только вечером приеду.

Закинув «айфон» за кровать – Женя целил на кровать, но «айфон» отрекашетил, – Женя подошёл к окну.

Впереди простирался лес. Над лесом, пока что только у горизонта, небо сгущалось – вероятно, к вечеру собирался дождь. Но сейчас время было ещё только послеобеденное, следующий автобус в город намечался лишь через три с половиной часа, и это значило, что нужно чем-то себя на это время занять.

Последнюю неделю Женя и так не общался с друзьями – писал диссертацию. Учился он в «МЕДе», и учиться ещё предстояло долго – четыре года. Если, конечно, не загребут в армию. Впрочем, и после армии мало что изменится. Хотя отец гарантировал Жене отсрочку, которую также гарантировал и университет, – косить от армии как будто не хотелось. Так, по крайней мере, Женя убеждал своих друзей и знакомых, а потому верил уже в это и сам.

Отец сулил ему отличную карьеру, мать во всём поддакивала отцу, но все эти наставления только тяготили юношу. Женя знал, что отец не жалеет для него денег, и он не хотел лишний раз расстраивать отца. Будущее, которое отец рисовал ему хирургическим скальпелем, ему вроде бы нравилось. Нравилось или же было всё равно. Как бы то ни было, Женя учился и был одним из первых. Проблемы его в отношении учёбы, как признавали ещё учителя в школе, – были главным образом от непостоянства. Он делал всё как-то рывками, урывками, когда уже подкатывало к необходимости. Или же когда сам увлекался чем. Если ему что-то было неинтересно, он не слушал или, как выражался его отец, «слушал, но ни черта не слышал». И тогда уже никакую информацию, как бы важна она ни была для их сына, родители, не без помощи различных педагогов и репетиторов, – не могли вдолбить в собственного сына. Проблема Жени была в том, что он не умел себя заставить. Немалую долю значил в этом деле и тот факт, что он вырос в богатой семье и слово «надо» всё же обусловливалось в его сознании рефлексией, но не было, что называется, впитано с молоком матери.

Тем не менее, отталкиваясь от последнего замечания о характере этого парня, надо справедливо заметить, что он не был распутником. Он знал, что многие его друзья дружат с ним главным образом благодаря его деньгам (которые на самом деле были не его, а его отца), но что было для него самым обидным, так это что и девушки общались с ним, ему так казалось, тоже главным образом потому, чтó он может себе позволить подарить им. Поэтому если Женя кого и любил всем сердцем, то есть без того тяготения, которое было в любви к родителям, – так это свою собаку.

Собаку звали Репей. То есть это был пёс да притом ещё лабрадор. Женя вырос с ним вместе. И поэтому если он, ещё совсем мальчиком, не хулиганил с Андреем, то придумывал различные хулиганства и мелкие пакости, участниками которых становились только он сам и его горячо любимый пёс.

Их трёхэтажный особняк стоял за чертой города, и до центра добираться было от тридцати до сорока минут. В последние годы ещё и стройку поблизости развернули, вознамерившись создать этакий коттеджный посёлок, так что теперь и автобусы стали реже ходить. Но самая эта местность – за особняком был луг и речка внизу – позволяли проводить там всё свободное от уроков время, и можно было играть там в самые разные игры, созвав в выходной день одноклассников к себе в гости, или – когда тепло – не вылезать из воды. Хотя последнее удавалось не часто, потому что назойливо-заботливая мама всегда была начеку, и если засидеться в воде, то можно не только заболеть, что ещё не так-то страшно, но – самое страшное – получить нагоняй и лишиться затем возможности играть с ребятами у речки в течение всего следующего месяца.

Но мама у Жени была не очень строга. Потому что она сама ещё совсем недавно, до рождения сына, страдала от скуки и хотя и ценила тот дом, на который заработал её супруг, и ничего ему открыто не предъявляла, – а всё ж таки не знала, куда им двоим такие хоромы, к тому же за чертой города. Было скучно и с учётом отнимавшей много времени работы. Мама у Жени была врачом, тоже врачом, да притом зубным (за это Женя, пока был маленький, её недолюбливал). Состоятельность, породившая скуку, вызвала желание обзавестись ребёнком. И они обзавелись. Стало как будто веселее. И прежней скуки у Жениной мамы после родов и воспитания сына уже не было. И теперь она понимала сына, зная, что он мнительного характера и притом нуждается в друзьях.

Его друга Андрея женщина недолюбливала, считая, что мальчик дурно влияет на её сына. Из слепой любви она не видела схожести их характеров и, к счастью их обоих, не знала, на какие мерзопакостные вещи друзья способны в стенах школы.

Сейчас Жене было уже двадцать лет. С Андреем они попали в один класс, главным образом благодаря тому, что у Екатерины Петровны – бабушки Андрея – не хватало средств, чтобы одной воспитывать внука, и она и отдала Андрея пораньше в школу; тогда как Женю мать, наоборот, от школы берегла, уверенная, что там её сын скорее хулиганству научится, чем чему-то разумному.

И в чём-то мама Жени оказалась права.

Но теперь её сыном овладело новое увлечение, о котором она ничего не знала, – то была первая влюблённость.

Девушку звали Ева. И познакомился с ней Женя благодаря своему приятелю (другу Андрея) Роману. Роман говорил, что они с Евой в одном дворе выросли и ещё говорил, что если бы Женя выразил Еве свои любовные воздыхания, когда ей было лет двенадцать, то она бы его за такую неслыханную дерзость поколотила. Роман много рассказывал про Еву. Женя непременно хотел всё знать; это тоже была одна из черт его характера – если он чем увлекался, то непременно выворачивал наизнанку всю подноготную того объекта или субъекта, который его заинтересовал.

Итак, несколько слов про Еву:

Сразу надо отметить, что имя это девушке не подходило. Но только если не принимать близко к сердцу тот поступок, который совершила женщина с её же именем в священном писании.

В детстве Ева была творческим ребёнком. Её творческие способности, главным образом к музыке, к пению, были открыты в ней её коммунисткой-бабушкой, между прочим, ветераном труда. Бабушка – Альбина Игоревна её звали – когда сидела с другими бабками у подъезда и некого уже им было ругать, просила внучку спеть и сплясать что-нибудь для них. И Ева, с детским рвением и оптимизмом, который так и сочился из неё, – начинала отплясывать что-нибудь перед бабками, веселя и их, и себя. Но если танцевала Ева просто смешно, то вот пела действительно хорошо для своих лет, то есть было очевидно, что у девочки есть и слух, и голос. И Альбина Игоревна стала всё чаще просить внучку спеть что-нибудь. Но петь дома Ева отказывалась, потому что родители оставались к тому безучастны, а веселить одну лишь бабку Еве совсем не хотелось; совсем другое дело – выступать во дворе, где бабушки её хвалили и давали ей конфеты за её талант. А Ева уже верила, что она именно талантлива. И, беря пример с хитрой и любимой своей бабки, начала потихоньку спекулировать этим своим талантом. То есть пела теперь, только если на кону были конфеты, вкусное печенье или ещё что-нибудь в этом роде. А когда не было в наличии ни того, ни другого, разжалобить Еву бабке никак не удавалось, даже если та и прибегала к различного рода женским или чисто актёрским штучкам. Ева и сама в том возрасте уже актёрствовать умела, закатывая истерики всем и каждому, кто осмеливался не подпадать под её волю и делать в отношении неё что-либо не так, как того хотелось ей.

Альбина Игоревна уже было начала отчаиваться, потому как отдавать в актёрское внучку она не хотела, – будучи коммунисткой и заслуженным ветераном труда, считала, что все актёры суть подлецы и негодяи и не более того. Но что взращивать в девочке её талант, прививая ей любовь к музыке, есть дело необходимое, Альбина Игоревна, будучи женщиной разумной и даже расчётливой, прекрасно понимала.