– Что?

– Каждый человек – типичный случай. Что бы с тобой ни произошло, что бы ты ни чувствовала – это уже обязательно было до тебя с кем-нибудь другим. Мир невозможно удивить чем-то новым.

– Хочешь сказать, такое уже случалось? – догадываюсь. – Люди исчезали, а потом возвращались и не могли ничего вспомнить?

– Именно так. – Миша снова утыкается в монитор. – Нам даже не надо ходить далеко за примером. Я кое-что нашел в интернете.

– Что там? – пытаюсь заглянуть, но ничего не видно.

– В нашем городе двадцать лет назад уже было такое. Школьники исчезли, их искали и не нашли.

– А потом они снова появились?

– Да. И точно также говорили, что никуда не пропадали.

– И что в итоге выяснилось?

Миша жмет плечами:

– Тут слишком мало информации. Нужно идти в городскую библиотеку и поднимать старые газеты за то время.

– Серьезно? Я думала, в интернете есть все.

– Если это не касается событий двадцатилетней давности в провинциальном городишке у черта на рогах. Кому надо размещать всю эту информацию в сети?

Он поднимается, подхватывает со стула сумку с учебниками.

– Я хочу пойти в городскую библиотеку прямо сейчас. Пойдешь со мной?

Не дай Бог кто-то увидит, как я ухожу из школы вместе с Мишей Сажиным.

– Я бы с радостью, но нужно на дополнительные по алгебре. Но ты ведь расскажешь все, что узнал?

– Ну хорошо. Оставь свой номер.

***

Вечером я разглядываю себя в ванной. Там, где не получается дотянуться взглядом, приходит на помощь зеркальце. Поворачиваюсь так и эдак, зеркало выхватывает то поясницу, то икры, то лопатки, но так и не находит ничего необычного. Мое тело в первозданной нетронутости – ни единого шрамика. Нет порезов, раздражений, следов от уколов. Не видно бугорков на коже, выдающих вживленный чип. И швов после недавней операции тоже не заметно. Можно сниматься для журнала с названием типа «Идеальная кожа», и все будут мной восхищаться.

Смотрю в зеркальце, в свои зеленые глаза. Расчесываю пятерней мокрые волосы. Все так обыденно, естественно и спокойно. Как будто ничего не произошло. Хочется, чтоб так оно на самом деле и было. Вот только вряд ли с человеком, пропавшим на три дня и не помнящим этого, ничего не произошло.

Когда выхожу из ванной, мама зовет ужинать. На столе исходит паром суп. Чай пахнет ромашкой и яблоком. За окном льет дождь, тысячи мелких капель стучат по стеклам. Погода такая со вчерашнего дня. Я слышала, кто-то говорил, будто она испортилась сразу после нашего возвращения.

Мама гладит меня по руке, когда беру вилку.

– Почему ты не задаешь вопросов? – спрашиваю.

– Каких вопросов?

– Где я была, что делала. Ты правда веришь, что я ничего не помню? Я бы не поверила.

– Конечно, я верю. Ты моя дочь, ты не станешь меня обманывать.

– Все дети обманывают родителей.

Она мягко улыбается. Руки у нее теплые и гладкие.

– Дети обманывают родителей, если те где-то ошиблись в воспитании. А я уверена, что все делаю правильно.

– Тут не поспоришь.

– Главное, что ты жива и здорова. Я столько жути навыдумывала, пока тебя не было. Неважно, где ты пропадала, с тобой ведь ничего не случилось.

Деревья за окном качаются на ветру, где-то далеко слышно раскат грома.

– Я не уверена, что не случилось.

– Почему? – удивляется мама.

– Я выпала из реальности на целых три дня, как вы говорите. Как вы все говорите. Никто не знает, что со мной происходило.

– Вы же вернулись целыми и невредимыми, зачем заморачиваться?

Вспоминаю предположение Макса про эксперименты:

– Может, в меня какой-нибудь механизм вживили. Может, вообще ребенка. Эти инопланетяне или сумасшедшие ученые. А может, меня подменили. Настоящую меня убили, а вместо меня подсунули тебе кого-то другого, наделив моими воспоминаниями. И однажды как коротнет в голове, и я возьму да поубиваю всех.

Мама слушает с ироничной улыбкой и кивает, будто подыгрывая в каком-то представлении. Я открываю рот, чтобы выдать новую порцию предположений из разряда теорий заговора, но тут в комнате звонит мобильник.

– Это Миша Сажин, наверное, – говорю, поднимаясь из-за стола: – Тот самый, один из пропавших, помнишь? Он обещал что-нибудь выяснить.

Звонит и вправду Миша.

– Я только что вышел из библиотеки, на улице такой дождь, – слышно в трубке.

– Знаю, у меня есть окна. Что ты там вычитал?

– Теперь все еще непонятнее.

Мама стоит в дверях комнаты, в глазах только тревога.

– Что непонятнее? – спрашиваю я. – Рассказывай.

– Те подростки, про которых я говорил в школе. Их история не просто похожа на нашу, а один в один совпадает. Они тоже пропали ровно на три дня. Потом вернулись и в голос кричали, что никакого исчезновения не было.

Мама жестами показывает в сторону кухни. Там стынет суп. Я отмахиваюсь.

– А на самом деле? Где они были все это время?

– Никто так и не выяснил.

– Так это все, что ты узнал? Ради такого можно было и не ходить в библиотеку.

– Есть еще кое-что. – Слышно, как дрожит Мишин голос.

– Что?

– Через две недели после возвращения они все умерли.

Порыв ветра швыряет капли дождя в окно, и я вздрагиваю. Воображение рисует над головой большой топор, он в руках палача в кожаной маске. Я даже вижу улыбку под маской, зубы кривые и желтые.

– От чего умерли? – спрашиваю я, и мама с испугом прижимает руки к груди.

– Суицид. С моста спрыгнули.

– Зачем?

– Никто не знает.

После недолгого молчания я говорю, стараясь убедить больше саму себя, чем Сажина:

– Нет, это не такая история, как у нас. Ты ошибся. Надо искать в другом месте.

– Может быть, – говорит Миша. – А еще знаешь, я подумал…

– Что?

– Это в любом случае выглядит слишком странно, чтобы быть случайностью или совпадением. Я имею в виду наше исчезновение. Слишком уж это подозрительно.

– К чему клонишь?

– К тому, что это чей-то замысел. Это произошло не просто так, а с какой-то целью. И если это действительно только начало какого-то замысла, то дальше должны происходить другие события. И кто-то должен за этим следить, направлять. Очень может быть, что этот «кто-то» – один из нас.

– Из нас?

– Из нас троих, тех, кто пропал. Кто-то может все помнить. И кто-то должен вести нас.

– Это не я.

– И не я.

Значит, Макс Багров? Он тоже скажет «не я».

– А откуда мне знать, что не ты? – подозрительно спрашиваю у Миши.

– Я тебе также сказать могу.

Беспомощно кусаю ноготь, широко раскрытыми глазами глядя в пол, будто там, среди разноцветных узоров ковра, подробно расписаны все объяснения.

– А может, все уже закончилось? – спрашиваю осторожно. – Может, за эти три дня от нас получили что хотели, и теперь оставили в покое?

– Тогда надо узнать, что именно от нас получили. И какие это может иметь последствия.

Несколько секунд из трубки слышно только шум дождя. Тот же шум за окном. Мама смотрит на меня, в руках кухонное полотенце с цветами и пчелами.

– Мы никому не можем верить, – говорит Миша после молчания. – Нам надо все выяснить вместе, но мы не можем друг другу доверять.

Глава 2

Те, кто курит за школой на переменах, постоянно жалуются на предков. Говорят, мол, что в будущем своим детям будут разрешать все на свете: курить, пить, материться и гулять хоть всю ночь. Это любимая тема тех, кто курит за школой на переменах. Особенно после того, как кому-нибудь из их родителей докладывают о непристойном поведении чада, и все заканчивается выволочкой. Только вот потом те, кто курит за школой на переменах, вырастают, заводят детей и держат их в точно тех же ежовых рукавицах, в каких выросли сами. Такой вот порочный круг.

Что касается моей мамы – если она и давала когда-то такие обещания, то выполнила. Я не курю и не пью, но если бы захотела, то могла бы делать это хоть прямо дома посреди бела дня. Мама мне ничего не скажет. Я могу случайно выругаться при ней, а она только снисходительно посмеется. И совсем не злится, когда гуляю допоздна. Главное, слать смс, что у меня все хорошо.