– Не может быть! Не может быть! С каторги же не возвращаются!

Глава 10. По дороге в аптекарскую лавку

Небольшой угловатый домишко с черепичной крышей и полукруглыми оконцами, прикрытыми резными ставнями, застенчиво прятался в поредевших кустах сирени на задворках доходного дома купца Богомолова. Сия недвижимость шла этаким жилым придатком к шестикомнатным апартаментам Карла Натановича и предназначалась для размещения обслуги. Поскольку доктора тяготило присутствие в доме любопытной челяди, то и пустовавший домик он решил использовать по своему усмотрению, предусмотрительно заручившись письменным хозяйским согласием в обмен на гарантию полнейшего излечения дражайшей супруги Богомолова от тайного пристрастия к "зеленому змию".

Воодушевленный перспективами, Карл Натанович с таким энтузиазмом принялся за дело, обустраивая помещения для собственного предприятия и попутно пользуя купеческую жену психологическими тестами, что позорно проворонил побочный эффект собственной терапии – стрела Амура пронзила обоих: и "закладывающую за воротник" купчиху и наблюдавшего ее медика.

Огорошенная неожиданным поворотом судьбы, не в силах бороться с искушением мадам Богомолова за фруктовым десертом призналась мужу в адюльтере. Нелепость измены вызвала лишь гомерический хохот у незадачливого рогоносца, но, поперхнувшись абрикосовой косточкой, он отправился на небеса, так и не успев осознать всей горечи правды. Безутешная вдова, отскорбев положенный срок, приступила к подсчету свалившегося на нее богатства, не забывая одаривать щедрыми подношениями обожаемого доктора.

Дела шли в гору. Личная жизнь, направляемая пухлой ручкой купчихи Богомоловой, целеустремленно мчалась к своему апофеозу – бракосочетанию. Затянувшаяся пауза на непременное обдумывание сделанного намедни предложения заканчивалась сегодня.

"А что, ежели, передумает?" – мучился сомнениями доктор, выходя из подъезда.

Бородатый швейцар приветливо приподнял фуражку, склонив седую голову в поклоне.

– Как почивалося, Карл Натанович? – заискивающе окликнул доктора.

– Спасибо, голубчик. Легко дышится, легко спится.

– А для Матроны моей зелье справлено? Зайтить могёт?

– Да-да, голубчик, пусть заходит после полудня.

– Вот благодарствуйте, барин! – довольная улыбка спряталась в густой бороде. –Можа таперича вздорна баба спокоица!

– Успокоится, непременно успокоится, голубчик, – буркнул Карл Натанович, поворачивая в круглую арку во двор.

Одинокий фонарь плавно раскачивался на деревянном столбе, чуть поскрипывая в унисон ветру. Ранее утро было пасмурным и хмурым, но к обеду обещало распогодиться, недаром поясницу крутило полночи, а к утру боль прошла, как рукой сняло. Не иначе тепло вернётся, хотя какое уж тут тепло – ноябрь на дворе, белые мухи вот-вот полетят.

Доктор плотнее запахнул полы черного пальто, стряхнул с бобрового воротника невидимую соринку. Пыжиковая шапка приятно грела лысину, но не уши. Опираясь на черную трость с серебряным набалдашником, он медленно брел по узкой тропке к обители добра и здоровья – аптекарской лавке "Целебные травы". Вот и вывеска виднеется – желтые буквы на зеленом фоне. Веточки мимозы вычурным вензелем обрамляют надпись. Красота! Липушка сама колер придумала, а он уж потом заказал в скобяной лавке.

Пологое крыльцо под навесом подъездного козырька. Плетенный из соломы коврик вплотную прижался к дубовой двери. На широких перилах жмурит хитрые глаза рыжий кот, нетерпеливо постукивает пушистым хвостом по перекладине – в теплый дом просится.

– Ох, а это как же? – удивился доктор, ступая на крыльцо. Грязный след от ботинка на соломенном коврике и дверь не заперта, лишь плотно прикрыта.

– Кто ж тут озорничает, Василий?

Кот лениво спружинил под ноги доктора, мазнув передними лапами по блестящим ботинкам. Подняв хвост, небрежно потерся о пальто толстым боком. Рыжий клочок шерсти повис на ткани.

– Я тоже рад тебя видеть, – провел рукой по котиному загривку Карл Натанович, мимоходом отряхивая пальто. – Может, зайдешь?

В предбаннике приятно пахло высушенной валерианой. Запрыгнув на подоконник, Василий довольно заурчал. Вспомнился отчего-то Пушок. Нет, не кот, а огромный сторожевой пес, что служил при мастерских Брука.

Как отправили Игната по этапу, так и семья кузнеца вслед за ним подалась. А куда ж собаку?! Людвига орала, что псу на живодерне самое место. Жалко стало животину, да и выбора не осталось, только забирать с собой, в пансион к Липушке, куда он сам устроился преподавать. Убедил-таки классную даму в полезности умной собаки, а курсистки-гимназистки Пушка уж так забаловали, что помер сердечный от обжорства под самое рождество. Ровнехонько пять лет прослужил при пансионе. Испортила видать его девичья любовь. Вот так-то!

Ошейник доктор схоронил, больно чудным показался: снаружи чисто кожаный, а изнутри пупырчатый бархат. Так-то не видать, а как пальцем проведешь, так бугорки чувствуешь. Не выдержал раз, ковырнул бугорок, так чуть не ослеп от дива дивного! Зашил кое-как трясущимися пальцами, да стал ошейник для сохранности при себе носить.

– Дядя Карл, дядя Карл! – вдруг послышался с улицы запыхавшийся девичий голосок.

В предбанник влетела Алимпия в распахнутом полушубке с раскрасневшимися щеками:

– Федор сказал, что вы в лавку пошли. Так я не стала в квартиру заходить…

– Кто ж именуется Федором? – подслеповато глянул поверх пенсне доктор.

– Борода в ливрее.

– Уразумел. А фонарь где? – огляделся по сторонам. – Ты, часом, не брала? Здесь в углу должен быть…

– Да нет же! Пойдемте скорей в готовальню, мне надо вам кое-что рассказать, – торопливо подгоняла его Липа, хватая за рукав пальто.

– Да-да, идем… – растерянно топтался у дверей доктор, – …чего-то еще не хватает…

– Дверного колокольчика! – ей наконец-то удалось втащить доктора в лабораторию. – Наверно, отвалился!

Глава 11. Готовальня

Готовальня, как смешно называла Алимпия лабораторную комнату, разместилась в цокольном этаже, бывшей дворницкой. Забранные решетками узкие оконца едва пропускали дневной свет. Пришлось выпросить у богатой вдовушки новомодные лампочки накаливания, но из-за высокой стоимости проводки пришлось довольствоваться единственным экземпляром, зато большой мощности.

Вдоль стен – самодельные полки, заставленные стеклянными баночками с измельченными в порошок кореньями чемерицы, высушенными луковичками ландыша, толчеными ягодами дурмана да нежными цветками барвинка, скрученные в трубочки листочки наперстянки, семена подорожника и клещевины. На каждой банке – бирка с народным и научным названием растения, с датой заготовки. Быстро пробегая глазами по склянкам, доктор внимательно подмечал, какие запасы стоит пополнить, какие пустить в рецептуру, а какие и выбросить за ненадобностью.

Вот и сейчас, сложив руки на животе, Карл Натанович разглядывал стеллажи, изредка почесывая карандашом кончик носа-картошки. Позади него, на шатком табурете примостилась Алимпия, заканчивая свой монолог. Сдвинула в сторону рогатый штатив, облокотилась на холодную столешницу, подперла кулачком щеку, терпеливо дожидалась дядиного ответа.

– Ну, что ты, красота моя, так переполошилась? – наконец-то обернулся к ней Карл Натанович, проинвентаризировав запасы. – Померещилось тебе и всего-то.

– Как померещилось, ежели он в упор на меня глядел! – опешила Липа.

– Так уж и на тебя, душа моя, – усмехнулся дядя, чиркая остро заточенным карандашом в тонком блокноте.

– Ну, пусть не на меня, а на мой глаз в двери, – согласилась Липа,

– То-то! А как глянул, так ты и сбежала! – продолжал чиркать карандашом Карл Натанович.

– Но я успела его разглядеть! Те же светлые волосы и эти удивительные глаза. Я его хорошо помню, хоть мне четыре года всего было. Он зайца мне принес, в глаза не глядел, по голове погладить устыдился. Не мог он убить, никак не мог!

– Сынишку его помнишь? Сопливый такой, малец… еще расхныкался, когда отца увидал…. в той конторе.