и недоступная,
То ли кокотка, знаменитая во времена наших отцов,
То ли неведомое мне современное - сам не знаю,
кто ты,
Но кто бы ты ни была, в каком бы обличье ни явилась,
если дано тебе вдохновить меня, вдохнови!
Ибо сердце мое вычерпано до дна.
На манер заклинателей духов заклинаю себя самого
И ничего не нахожу.
Подхожу к окну и с непреложной ясностью вижу
улицу,
Вижу лавки, вижу тротуары, вижу катящиеся
автомобили,
Вижу живых, покрытых одеждой существ, бегущих и
сталкивающихся,
Вижу собак - они тоже и несомненно существуют,
И все это гнетет меня, словно приговоренного
к ссылке,
И все это - как и все вообще - чужеземное.
Я пожил, я выучился, я полюбил, я даже уверовал,
Но нет такого бродяги, кому бы не позавидовал
сегодня
лишь потому, что он - это не я.
Гляжу на лохмотья, на язвы, на притворство
И думаю: должно быть, ты никогда не жил, не учился,
не любил и не верил
(Потому что вполне возможно, ничего этого не делая,
создать реальность всего этого),
И, должно быть, ты всего лишь жил-поживал,
как ящерица, у которой оторвали хвост,
А что такое хвост для тех, кто ящерицы ниже?
Я сделал из себя, чего и сам не знал,
А то, что мог бы сделать из себя, не сделал.
И выбрал домино себе не то,
В нем приняли меня совсем не за того, а я
не отрицал и потерял себя.
Когда же маску снять я попытался,
Она так крепко приросла к лицу, что долго ничего
не выходило.
Но все же я сорвал ее и, в зеркало взглянув,
Увидел постаревшее лицо.
Я пьян был и не мог надеть костюм, который раньше
мною не был сброшен.
Я маску сбросил, уснул в швейцарской,
Как безобидный пес по милости привратника.
Чтоб доказать возвышенность свою,
я допишу историю.
О музыка,- стихов моих бесполезных основа,
Вот бы найти тебя, обрести тебя,
А не стоять перед табачной лавкой,
Сознание того, что существую, швырнув себе под ноги,
как коврик,
Как коврик - о него споткнется пьяный или телок,
украденный цыганом,
Не стоящий на рынке ничего.
Но вот хозяин к двери подошел и стал у двери.
Я на него гляжу вполоборота, и затекает шея
И, может быть, еще сильней - душа, томящаяся от
непониманья.
Умрет он. Я умру.
Уйдет он от разложенных товаров, я от стихов уйду.
Настанет день, его товары сгинут, когда-нибудь
умрут мои стихи.
Потом умрет и улица, где помещалась лавка,
Умрет язык, на котором написаны стихи.
Умрет, вращенье оборвав, планета, где все это
происходило,
А где-нибудь в галактиках иных подобное человеку
существо
По-прежнему будет создавать подобия стихов и стоять
у подобия витрины,
Одно всегда напротив другого,
Одно так же никчемно, как другое,
И невозможное так же нелепо, как действительное,
И тайна глубины так же непреложна,
как тайна поверхности,
Всегда одно или другое или ни того, ни другого.
Но вот заходит в лавку покупатель (за сигаретами?),
И на голову мне обрушивается благотворная
действительность,
И я, убежденный и очеловеченный, обретаю силы,
и привстаю,
И пытаюсь записать стихи, в которых говорю совсем
обратное.
В раздумье над листом бумаги я закуриваю
И вместе с ароматом дыма наслаждаюсь
освобождением всех мыслей.
И слежу за струйкой дыма, как за дорогой верной,
И в этот миг, как чувственник-знаток,
Смакую освобождение от всех спекуляций
И соглашаюсь с тем, что философствование есть лишь
следствие дурного настроения.
Потом, откинувшись на спинку кресла,
Опять курю.
Что ж, покурю, пока Судьба мне это позволяет.
А если бы женился я на дочери моей прачки,
Наверно, счастлив был бы.
И подымаюсь с кресла. Подхожу к окну.
Выходит человек из лавки. (В свой кошелек
пересыпая сдачу?)
Да это же Эстевес, мой знакомый. Он напрочь
метафизики лишен.
(Хозяин лавки снова у дверей.)
И тут, как будто вдохновленный свыше, Эстевес,
оборачиваясь, видит меня.
И машет мне рукою на прощанье. И я ему кричу:
"Прощай, Эстевес!"
И мироздание воссоздаю уже без идеала, без надежды,
Хозяин лавки шлет улыбку мне.
ПРИМЕЧАНИЕ
Не транжирить времени!
Но что такое оно, чтобы его не транжирить?
Не транжирить времени!
Ни дня без строчки...
Работа честная и святая,
Как у Вергилия или Мильтона.
Но так трудно быть честным или святым
И так невозможно стать Вергилием или Мильтоном!
Не транжирить времени!
Из души выволакивать нежные клетки - не больше,
не меньше
И кубики складывать,
А из кубиков делать картинки
(Перевернешь кубик - на его изнанке тоже
невидимая картинка)...
Возвести картонный домик из своих чувств,
жалкий Китай - вечерние грезы,
А из мыслей - костяшка к костяшке - ленту домино,
А из воли - ударный, бильярдный шар...
Миражи игр, пасьянсов и развлечений
Миражи жизни, миражи жизней; миражи Жизни.
Словобредовие!
Конечно, словобредовие...
Не разбазаривать времени!
Отчитываться перед сознанием о каждой минуте,
Отчитываться перед сознанием о каждой схватке,
Отчитываться перед сознанием о каждом движении
к цели.
Тонкие манеры души...
Элегантность упорства.
Не транжирить времени!
Мое сердце устало, как истинный нищий,
Мой мозг - как тюк, закинутый в угол.
Мой угол (словобредовие) такой как есть и печален.
Не транжирить времени!
Пять минут прошло, как я начал писать.
Я их потерял или все-таки нет?
Если не знаю, потерял или все-таки нет,
что я знаю о минутах других?
(Ты, попутчица по одному купе столько раз
В пригородном поезде,
Заинтересовалась ли мной?
Растранжиривал время я, когда глядел на тебя?
Каким был в нас ритм покоя в несущемся поезде?
Каким было родство, которое не состоялось у нас?
Какой была жизнь, заключенная в этом?
И чем это для жизни?)
Не транжирить времени!
Ах, дайте мне растранжирить все!
И время, и бытие, и память о времени и бытии.
Дайте мне стать зеленым листком, легко-ласковым
