Сама Луна не сразу стала такой, как должно. В Мире все требует повторного прикосновения творческой воли. Упорядочил ее поведение – силою напевного заговора – кудесник Нурали. Предание говорит:

Не только небесное поведение Луны упорядочил кудесник Нурали. Силой заговорного слова, влияние которого распространяется на все в Мире, он уравновесил самую смену света и тьмы, устранил бесконечное убегание одного начала, создал полное лада убегание и возвращение, равномерное качание двух. Когда всюду был бессменный нестерпимый свет, это он создал первую Ночь.

Тем же великим стоголосым Океаном, которым нашептаны эти переливные слова, узорно изрезаны берега двух сказочных, окутанных тайной загадки стран, Мексики и Майи. И в той и в другой стране пролетают многоцветные колибри, и в той и в другой красочны цветы, красивы замыслы, певучи слова. Но если Черные жители Земли Южной являют лик человека вполне первобытного, Мексиканцы и Майи, не утратив первичности и самобытности, достигли высокой утонченности, и печатью художественного совершенства отмечены их напевы и заклинания. Они любят музыкальность мысли и звон музыкальных инструментов, а музыка – колдовство, всегда колеблющее в нашей душе первозданную нашу основу, незримый ручей наших песен, водомет, что течет в себя из себя. Когда на высоких теокалли, в роковую ночь, жрецы Витцлипохтли, бога Войны, призывали Ацтеков Теноктитлана напасть на

Испанцев Кортеса, они ударяли в барабаны, сделанные из кожи исполинских Змей, и зловещее гудение этих барабанов было так же угрожающе, как клекот хищных птиц, живущий в именах Мексиканских богов – Цигуакоатль, Женщина-Змея, бог Песни и Пляски, Макуиль-Ксочитль, Царь

Цветов, Ксочипилли, Желтоликое Пламя, Куэтцальтцин. Бог Тецкатлипока, который так любил сражение, что сразу был дразнителем двух разных сторон, выстроил в то же время Радугу, чтобы с Неба на Землю к людям сошла Музыка.

Теокалли (по-ацтекски Божий дом) – ацтекская пирамида. Звон музыкальных инструментов – имеется в виду умение ацтеков сопровождать танец сразу несколькими разными ударными инструментами. Витцлипохтли (сейчас принятая транскрипция: Уицилопочтли) – ацтекский бог солнца и войны, буквально «колибри юга» (колибри отождествлялась с солнцем, а ее перья – с лучами и боевым оружием). Вероятно, весь эпизод вдохновлен сатирической поэмой Генриха Гейне «Вицли-Пуцли» (еще одна устаревшая транскрипция), например:

(На ступенях алтаря присели храмовые музыканты, бьют в литавры, дуют в рога: грохот и шум, и писк в хоре мексиканского Te Deum как мяукание кошек).

Барабаны – щелевые барабаны, или теопнацтли, использовавшиеся и как сигнальные музыкальные инструменты, и как отбивавшие ритм поэзии и танца. У Гейне их образ распался на литавры и сигнальный рожок, у Бальмонта вновь был соединен в образ поэтического ритма как чуткого пророчества и полной готовности к бою. Сиуакоатль – богиня земли и деторождения, местная богиня плодородия, в ацтекском пантеоне ставшая матерью Уицилопочтли. В стихотворении Бальмонта «Женщина-змея» (1908) она «явила белость бытия». Макуильшочитль, или Шочипилли, – букв. «пять цветов» и «источник цветов» – бог весны и охоты. Бальмонт счел их двумя разными богами, перевод последнего как «желтоликое пламя», вероятно, вдохновлен изображениями этого бога с желтым окрасом.

Куэтцальтцин – вероятно, Кетцалькоатль, поскольку именно он близнец и соперник Тецкатлипоки. Имя Тескатлипока значит «огненное зеркало», в это зеркало он видит всю жизнь на земле и поэтому может как порождать, так и уничтожать жизнь. Роковая ночь 30 июня 1520 г. Обычно называется печальной ночью (la noche triste). Огромный барабан из змеиной кожи в храме Уицилопочтли, давший сигнал к бою, – топос беллетристического изложения этого события, у Бальмонта метонимическая аттракция «из кожи исполинских змей».

Появление радуги, низводящей музыку, вероятно, неправильно понятое сообщение о том, что Кортеса приняли за вернувшегося Кетцалькоатля, и в честь него принесли одежды из перьев всех расцветок. Вероятно, здесь вторая метонимическая аттракция: европейцы принесли струнные инструменты, где ацтеки знали только ударные, и они превратили пестроту даров в радугу с ее плавными переходами спектра. У ацтеков, в отличие от майя или перуанских индейцев, по-видимости, не было самостоятельного божества радуги, радуга, скорее всего, считалась эпифеноменом рождения мира. Также это появление радуги явно вдохновлено перьями колибри и восходом солнца, о чем говорится в ниже переведенном Бальмонтом гимне.

Вся стрелометная, быстрая, как клинок, бранная природа древнего Мексиканца змеится в магии слова, когда бог боя поет про себя: