Незримый магнит – обозначение магнетизма земли. Змеистый путь по дереву протачивает тередо – корабельный моллюск-древоточец, – никогда не пересекаясь с путями других древоточцев. Бальмонту важно связать речную и морскую образность, как и «серебряная змейка» для реки вместо «серебристая» – замена эпитета метафорическим материалом должна раскрывать общую природу воды. Полногласное безмолвие – оксюморон, указывающий на полные гласные, в отличие от редуцированных, в которых Бальмонт и видел первичную природу поэтического высказывания. Верстовая и многоверстная – часть символистского образа дороги как жизненных вех, как у Блока: «Многоверстная синяя русская даль». Бальмонт, скорее всего, знал, что поморские сказители приписывали былинам умение смирять бурю на море. Так что общий смысл абзаца: море разнообразно по своим проявлениям, но только «гласная» сущность воды делает море поэтичным.

Своим плеском и шелестом волн по песку, своим гудом глухим, приходящим и уходящим, взрывом вспененных валов, попавших с разбега в теснину прибрежных скал, всем своим видом, голубым, всеокружным, безмерным, Море настолько чарует человека, что, едва заговорив о нем, лишь его назвав, он уже становится поэтом. Разве в древнеэллинском Θάλασσα не слышен весь шелест и шепот морской волны, с пенистым малым свистом забежавшей на серый песок? Разве в русском «море», в латинском «mare», в полинезийском «моана», в перепетом разными народами слове «океан» не слышится весь шум, весь протяжный огромный шум этих водных громад, размерный объем великого гуда, и дымы туманов, и великость морского безмолвия? От немого безмолвия до органного гула прилива и отлива, от безгласной тиши, в себе затаившейся, до пенного бега взмыленных коней Посейдона – вся полносложная гамма оттенков включена в три эти магических слова: Море, Моана, Океан.

Всеокружный – имитация греческого слова, вероятно, которое должно было бы означать «допускающий кругосветное плавание». Прилив и отлив связываются с органным пением по принципу произведения звука водой, как будто в трубе движения воздуха, – описание малого свиста моря имеет параллели с описанием огневого органа в статье о Скрябине, публикуемой в приложении к этому изданию. Моана означает море или океан на языке маори, недавно (2016) как имя вымышленной полинезийской принцессы оно было использовано студией Диснея.

Человеческая мысль черпает отовсюду незримое вещество очарования, призрачную основу колдовства, чтобы пропеть красивый стих, как солнечная сила везде выпивает капли росы и плавучесть влаги, чтобы легкая дымка чуть-чуть забелелась над изумрудом лугов, чтобы белое облачко скользило в лазури, чтобы сложным драконом распространилась по Небу туча, чтобы два стали одно, чтобы разные два огня, противоставленные, соприкоснувшись в туче, прорвали ее водоем и освободили ливень.

Размышление о легкой дымке – не просто импрессионизм, а результат знания оптики, а именно эффекта Тиндаля, рассмотренного в прилагаемой к настоящему изданию статье о Скрябине. Смысл рассуждения тогда таков: белизна преломляется в природе синим цветом, угрожая бедствиями грозы, но поэзия, как столкновение двух огней, парная рифма, преодолевает условности оптики (как мы говорили выше на примере двух вершин гор, про равенство которых нельзя сказать, если расстояние до гор неизвестно из других источников) и позволяет непосредственно воспринять природу воды и природу звука.

Древний Перуанец, создатель языка нежного, как журчанье струй, и нежного, как щебет птиц, слушает небо и слушает грозу, в грозовом небе он видит Владычицу Влаги, таящую в урне текучие алмазы, и влюбленного в нее брата, Владыку Огня. И, только что омытый брызгами дождей, в первозданной радости Перуанец поет:

От небесного потока до малой капли, от громовой молнии до малой свечечки первичного человеческого мышления. В весеннее утро, когда только что промчался свежий ливень и переполнил все выставленные его потокам водовместилища, слух иногда напряженно ловит внушающий кристальный звук – капля за каплей откуда-то с крыши долго-долго падает с легким звоном в находящийся внизу водоем, и звук этот, отзываясь в мысли, ведет человеческую мысль от одного видения к другому, от одного внутреннего зрелища все к новому и новому расширяющемуся зрелищу, в котором слито малое и великое, личное и мировое. Одна капля, звеня, говорит о Вселенной; в одной капле, переливаясь, играют все цвета радуги. Так рождается стих, возникает напевный образ, человек видит себя в Мире, и весь Мир – отображенным – находит в себе.

Образ водоема появляется и в первой фразе предисловия Бальмонта к его сборнику переводов «Из мировой поэзии» (1921): «Поэзия – светлый и свежий водоем, и когда душа прикасается к этой влаге, она пьет из источника вечной юности». Источник вечной юности – восходящий к Геродоту (его описанию Эфиопии в ΙΙΙ книге). Геродот представляет его как небольшое озеро в расщелине, труднодоступное, и этот топос предопределил форму европейских фонтанов как мелкого пруда или каскада.

Человек есть капля, и человек есть Море. А в Море сколько сокровищ! Там коралловые леса, белые, голубые, розовые, красные, желтые, синие, и таинственные водоросли, и узорные медузы, на спинах которых есть образ креста, и разные сплетения точек и линий, и рыбы всех форм пробегают в просторах морской воды и ползают там грозные существа с клешнями. Плавают ночесветки, двигая, как малым веслом, резвым своим жгутиком, днем они создают в Море красноватого цвета поляны, а ночью светятся фосфорическим светом, разгораясь сильнее в качающейся волне, и живут в миротворческом Море лучистые корненожки, являя все причуды узорного лика, иглистые малые шары прозрачные, живые верши, шлемы и фонарики, живые корзиночки, запястья, колокольчики, тысячи малых творений, в которых все – песня, каждая линия – стих.

Цепляющая медуза, или крестовичок, обитает в Тихом океане, слово «узорная» по отношению к ней употреблено в значении «имеющая на себе украшение». Ночесветки бесцветны, но в местах их скопления вода выглядит коричневатой, тогда как светятся они обычно синим пламенем. Возможно, описание вдохновлено эпизодом из «Фрегата „Паллада“» И.С. Гончарова, описавшего ночесветок в японском море как «море, покрытое красной икрой как толченым кирпичом (…) ночью икра эта сияет нестерпимым фосфорическим светом». Корненожки (ризоподы), как и ночесветки, относятся к простейшим.

Иглистые малые шары прозрачные – это, вероятно, речь о морских лилиях тропических мелководий, хотя они не прозрачные, вероятно, смешаны с тропическими двузубыми ежами-рыбами, ядовитыми и в цвете воды тропических морей кажущимися прозрачными. Живые верши – это, может быть, улитки-каллиостомы; дальнейшие метафоры не позволяют понять, идет ли речь о простейших, о моллюсках или о глубинных рыбах.