– Ты не жалеешь, что стал философом?
– Пришлось поневоле. Виноваты земляки, жители Синопа. Они изгнали меня из города.
– Неужели такое с тобой случилось? Ведь изгнание – ужасное испытание, которое неизбежно влечёт лишение гражданства, что равносильно рабству! Видимо, имелась серьёзная причина?
– Правда! Как и то, что мой отец, трапезит – денежный меняла и ростовщик, имел лавку на рынке. Я подростком помогал ему и другой судьбы для себя не предвидел: до конца жизни сидеть в родительской лавке, извлекая прибыль из разницы при обмене монет и доле от денежных ссуд. Если бы не посещение храма Аполлона в Дельфах. Меня взял с собой отец, я услышал оракул: «Переоцени ценности», но понял по-своему. Подделал несколько монет, «переоценив их ценность», а когда обман раскрылся, отца заставили отречься от меня. И за это моя благодарность землякам. Вынужденный скитаться по городам Греции, я слушал разных учителей мудрости; их знания о Природе и Вечности заполнили мой разум. С тех пор учу молодых людей обращать философию себе на пользу.
– Удивительные слова говоришь, Диоген. Неясные сложности становятся простыми. Ну а что приобрёл ты в изгнании кроме философии?
– Свободу! Свободу жизни и свободу речи.
Диоген выразительно посмотрел на Александра. Для обоих, нищего и царя, встреча принимала особый смысл. Если до его появления старый философ желал уединения, тишины, сейчас вдруг почувствовал нужду в общении с молодым человеком.
– Александр, ты обратил внимание, что философы – в основном небогатые люди, если не бедные? А хочешь знать, почему?
Не дожидаясь ответа, договорил с оживлением:
– Люди их не любят, так как они не способны жить по мудрым правилам. Потому что сказанное философом их раздражает. Как думаешь, если у храма будут стоять двое, одетые в рубище, – философ и калека, кому первому подадут люди?
Царь пожал плечами. Диоген с удовлетворением хмыкнул:
– С охотой убогому. Потому что знают, если судьба распорядится, хромыми и слепыми они могут стать, а мудрецами – ещё вопрос.
Александр понимающе кивнул.
– Я начинаю завидовать тебе, Диоген! Ты нищ, а счастлив! Поделись секретом! Я тоже хочу чувствовать себя счастливым.
– Если готов, слушай! Ты станешь счастливым, как я, когда объявишь беспощадную войну наслаждениям, которые постоянно предлагаются тебе со всех сторон. Они опасны тем, что пытаются соблазнять тебя посредством зрения, слуха и обоняния. Добавим вкус и осязание; к наслаждению призывают пища, питье и любовные приманки, во время бодрствования и во время сна.
Диоген показал на рубище, неопрятное, комканное, местами затёртое.
– Посмотри на себя: ты одет нарядно. Недурно одеты твои друзья и воины. Так повелось у людей с рождения – голого младенца прикрывают пеленками, а когда он взрослеет – тканями, одеждой. Никто не догадывается, как при этом порождается изнеженность тела, что является большим пороком.
Старик показал на полуголое тело.
– А вот одежда счастливого киника. Боги даровали людям легкую жизнь, примитивную, как природа, но люди омрачили её, придумав для себя изнеженность и роскошь.
В голосе киника проявились менторские отголоски:
– Из-за этих и других пороков люди ведут жалкий образ жизни, хуже, чем звери, для которых питьем служит вода из родника или реки, пищей – растения; большинство животных круглый год ходят обнажёнными. Они не ведают огня, как спутника в обиходе, живут по многу лет, сколько им предопределила природа, если преждевременно никто не лишит их жизни.
Философ облизнул сухие губы, собираясь, видимо, завершить беседу:
– Киники, как звери, живут заодно с природой, сохраняя силу и здоровье, не нуждаясь в лекарях и лекарствах.
Довольный собой, он перевернулся на бок и показал Александру спину с дырами на хитоне. Пришлось тому, увлеченному беседой, переместиться, чтобы снова видеть Диогена перед собой. Философ воспринял его действие как приглашение продолжить разговор и задал неожиданный вопрос:
– Повсюду говорят, что ты собрался воевать. С кем и зачем такая спешка?
– Я дал клятву Зевсу, что покараю персов.
– Неплохое начало для молодого царя. А что будешь делать дальше?
– Врагов много вокруг. Нужно только угадать, кто прячется под личиной друга или союзника. Буду воевать с каждым, пока не разделаюсь со всеми.
– А когда у тебя не будет врагов, чем займёшься? – не унимался философ.
– Хочу пройти по пути Диониса, и если есть край земли, заглянуть за край, чтобы увидеть, что там есть. Если есть другие люди, тогда и определю – с миром к ним пойду или с войной.
– Другого ответа я не ожидал. Но когда ты будешь отдыхать?
Диоген приподнялся с песка, облокотился на локоть и с интересом посмотрел на собеседника. Царь задумался и пожал плечами.
– Не знаю, когда это произойдёт, но пока отдыха не предвидится.
– Безумный! – вскричал старик. – Ты откладываешь отдых на «после», не ведая, когда это случится! Посмотри на меня, я не стремлюсь завоевать все народы мира, поэтому отдыхаю уже сейчас. Отдых необходим любому человеку, тем более царю и воину. Ты поставил для себя безумную цель – бежать без отдыха дальним бегом, не приближаясь к цели! Подумай, ты не будешь вечно молодым, сильным и здоровым. Ты состаришься, как велит природа, если раньше не захвораешь или тебя не убьют враги.
Философ, похоже, не столько удивился, как расстроился:
– Ты опасно заблуждаешься, если хочешь завоевать Ойкумену! Никому не под силу совершить подобное! Мой совет: бери то, что недалеко от тебя, и дорожи тем, что у тебя есть сейчас.
В глазах у него появился блеск, уверенность придала жесткости голосу:
– Слушай меня, Александр! Здесь, на берегу моря, места хватит для обоих. Представь, ты и я. Царь и философ – мечта Платона. Немедленно отправь своих друзей по домам, а сам оставайся – продолжишь жизнь рядом со мной. Будешь счастлив, как я!
Александр с улыбкой оглянулся на друзей, слышат ли сумасбродные слова мудреца. Но они стояли поодаль и вполголоса говорили между собой о своём.
– Не могу принять твоё предложение, Диоген. Но вспомню обязательно, как только завершу свои дела в походе. Возможно, тогда и поступлю, как предлагаешь. А сейчас благодарю за содержательную беседу. А за то, что дал пищу для ума, проси, чего хочешь. Ведь я царь.
Он добродушно улыбнулся в ожидании ответа. Философ нахмурил редкие седые брови.
– Ну, смелее! – настаивал Александр. – Или твоя философия не позволяет просить чего-либо у царей?
– Отчего же? Просьба есть. Не заслоняй мне солнце, отойди в сторону.
Это слишком! Александр резко развернулся и поспешил прочь, не прощаясь. Друзья и охрана едва успевали за ним.
Всю дорогу в резиденцию он молчал, оставаясь под впечатлением встречи. Гефестион и Птолемей, обратив внимание на его задумчивость, попытались отвлечь:
– Киник действительно похож на пса – старого, худого, с облезлой шерстью, полной блох. Странно думать о нём, как о нормальном человеке.
Александр резко повернулся к ним.
– Диоген – человек, а не пёс! Ему нужно завидовать – ни от кого не зависит, в отличие от меня и вас. Он самый свободный человек в Элладе! Ему не нужны жизненные блага, никто не властен над ним, ни в чём не нуждается и никому не прислуживает. Властвовать над такими людьми, как Диоген, невозможно даже царям. Назовите хотя бы одного, равного с ним в свободах. Я – царь, а подобными преимуществами не могу похвастаться. Потому что постоянно чувствую себя связанным обязательствами перед народом и поставленными самим же себе целями. О, если бы боги предоставили мне возможность родиться снова, я хотел бы прожить, как Диоген.
* * *
По случаю назначения архистратигом Александр устроил в Пелле народные празднества, продолжавшиеся девять дней. Там же состоялись состязания выдающихся атлетов Греции и Македонии, отчего народ назвал торжества Александра «Олимпийскими играми», по подобию тех, что каждые четыре года проводятся в Олимпии. Царь совершил жертвоприношение Зевсу Олимпийскому, смотрел все агоны – состязания сильных мужей на пределе физических сил. На стадионе на зрительских местах рядом восседали почётные гости из греческих городов и дружественных стран, союзников, кто отправлялся в поход на персов. Чтобы уберечь зрителей от солнца, натянули огромные полотнища, для тени. Во время праздника непрестанно происходили пиры и застолья, на которых участники хвалили царя.