Нарочито театральным жестом показывая на оратора, он с презрительной ухмылкой обратился к нему:

– О тебе, Фокион, в Афинах говорят, что ты храбрый полководец, покрывший себя и Афины боевой славой. А я говорю о тебе, как о трусе, который попросту боится Македонии!

Фокион с естественным ему спокойствием немедленно отразил выпад:

– Никто не спорит, что Демосфен – пылкий оратор. Но сейчас ему надобно думать не о славе большого говоруна, а о том, как победить того, с кем он собирается воевать.

Поднялся скандал; сторонники Демосфена обвиняли Фокиона и тех, кто его поддерживал, в продажности македонскому царю и в трусости. Старик нашёл что сказать:

– Как много я вижу рядом с собой храбрецов-полководцев и как мало воинов, желающих умирать за отечество!

Ему гневно бросали обвинения:

– Ты не будешь радоваться нашей победе?

Он с удручённым видом качал головой и говорил им, как неразумным детям:

– Граждане афинские! Я буду рад победам над Македонией вместе с вами, но не хочу радоваться самой войне. Предлагаю поспешить в Пеллу с повинной, иначе привлечём к себе чудовищные испытания. Как случилось с неблагоразумными жителями Фив. Разве нам хочется погибели Афин?

В ответ многие плевали в его сторону и кричали с яростью:

– Ты изменник! Предаёшь тех из нас, кто сильнее всех любит отечество!

В какой-то момент полководец не выдержал и закричал, какие имел силы в голосе:

– Вы говорите, что любите отечество и готовы принести жертвы ради него. Вот и покажите себя! Станьте перед Александром и проявите мудрые речи. Смягчите его гнев, вымолите пощаду себе и горемычным беглецам из Фив. Я бы так оценил ваши усилия по спасению отечества, родных Афин. А если потребуется, несмотря на немолодые годы, счел бы за счастье, на поле боя расстаться с жизнью ради вас всех.

Демосфен вновь вскочил с места и ликующе возопил:

– Граждане Афин! Вот пусть Фокион сам отправляется к своему любимцу в Пеллу, вымаливает счастье для себя и заодно для нас с вами! Филипп давно оценил его усердие на пользу Македонии. Пусть теперь познакомится с его сыночком! Может, действительно, столкуются?

Оратор повернулся к старику.

– Македонишка с радостью выслушает тебя, Фокион, а ты, смягчив его гнев мудрыми рассуждениями, вымолишь прощение для невиновных эллинов!

Перепалка между двумя известнейшими в Афинах людьми подошла к неожиданному завершению. Предложение Демосфена встретили с восторгом. В Пеллу отправилось новое посольство во главе с Фокионом; его согласия не спрашивали, поскольку демократия предполагала безоговорочное подчинение меньшинства, личности – большинству, иначе – государственной власти…

Александр, наслышанный о мудрости, честности и принципиальности Фокиона, не стал отвращать от себя полезного для Македонии человека. Показал себя гостеприимным хозяином; нашёл время для близкой беседы о политике, военном искусстве и культуре, и каждый раз Фокион с удивлением отмечал его высокие познания во многих областях науки, культуры, искусства. К концу пребывания в Пелле посланец Афин убедил царя в том, что нельзя преследовать граждан за любовь к отечеству.

– Но разбойника Харидема и предателя Эфиальта вы мне всё равно выдайте! – настоял Александр.

– Справедливо, – согласился мудрец и засобирался в дорогу.

В тот же вечер в отведённую Фокиону комнату явился царский секретарь Эвмен, подал тяжёлый кожаный мешочек.

– Что это?

– Золотые монеты с лицом Александра, изготовленные по заданию царя Филиппа для особых случаев. Их ещё называют «филиппики». Они твои.

Фокион удивился:

– Зачем они мне, тем более столько?

– Сказано, новому другу, как дар.

– В таком случае позволь узнать, почему среди огромного числа добропорядочных афинян для дружбы выделен я один, да ещё столь щедро оплаченный?

– Неужели не ясно, что из всех один Фокион и достоин его дружбы. Таков выбор. А деньги – достойный для царей дар. Он знает, что у Фокиона многодетная семья, живут в нужде.

Фокион укоризненно посмотрел на Эвмена и покачал головой.

– Передай Александру мою благодарность за доверие. А если дар – своеобразный символ дружбы, то я, тем более, не имею права ничего от него взять, поскольку он мне теперь друг. И пусть впредь не мешает мне, Фокиону, оставаться Фокионом, какой я есть, – и в чужих глазах, и по существу.

Как ни уговаривал секретарь, предупреждал, что царь останется недовольным, от золота Фокион отказался. Пришлось Эвмену уйти, не исполнив поручения, но Александр, услышав пояснения, понял старого полководца.

Благодаря Фокиону для Афин посольство в Пеллу завершилось удачно. Обрадованные афиняне поспешили засвидетельствовать македонскому царю своё почтение, удостоили сразу двумя золотыми венками. К венкам прилагалось почётное звание «Благодетель города». О том, что совсем недавно подобная награда предлагалась афинянами убийце царя Филиппа, как-то забылось…

Александр, довольный переговорами с Афинами, проследовал в Коринф*, где созывался «Конгресс священного Дельфийского союза независимых греческих городов», объединённых в Амфиктионию*. Незадолго до гибели царя Филиппа члены Амфиктионии избрали его главнокомандующим греко-македонским войском для ведения войны с Персией. Если оставлять военные планы, кому передать чрезвычайные полномочия архистратега и автократора*, по сути, гегемона Греции? Громкие победы на Балканах и расправа над Фивами позволяли Александру рассчитывать на преемство от своего отца. Нужно подтолкнуть амфиктионов к такому выводу.

Александр появился среди членов Амфиктионии в сверкающих золотом доспехах, лицо излучало бесстрастность и обнадёживающую неутомимую энергию. Греческие посланники, наслышанные о трагедии в Фивах, насторожились, и дружелюбия не проявляли. Недоверие вызывал и возраст, не подходящий высокой полководческой должности.

Заседание Конгресса началось с подсчёта официальных представителей городов. Голос Фив, как и голоса её союзников, по понятным причинам перешли к македонскому царю. Демонстративно выражая неуважение к Конгрессу с участием Александра, не явился представитель Спарты. Зачитали только его дерзкое послание: «Наши предки запрещали свободнорожденным спартанцам ходить за чужими полководцами. Мы сами себе вожди, цари и полководцы. И будет так всегда»… Участники не возражали, когда голос Спарты отошёл к македонскому царю. Поскольку представитель Афин запаздывал – а приглашение афинянам отправили почему-то с опозданием – его голос также перешёл к Македонии.

Когда ему представилась возможность выступать, амфиктионы увидели не юношу, а зрелого политика, воина; говорил он уверенно, убедительно:

– Вы дали царю Филиппу особую привилегию – стать командующим объединённым войском, наказать персов за осквернение греческих святилищ. Македония первой начала поход возмездия в Азию, наши воины уже находятся на Персидской земле. Но командующий, мой отец, погиб от рук заговорщиков, купленных за деньги персидского царя. Вот почему я прошу позволить мне исполнить ваше священное поручение и отомстить за отца.

Услышав речь взрослого мужа, никто не посмел отказать ему. Тем более что в Греции на тот момент не находились военачальники, способные возглавить Восточный поход. Месть за смерть отца – фактор существенный, а если ещё припомнить, что македонские гарнизоны стоят почти в каждом из греческих городов… Почему не принять доводы сына, пожелавшего даже умереть за благое дело?

Второй Коринфский Конгресс священной Амфиктионии продлил договор о военном союзе греческих городов с Македонией, подтвердив для царя Александра полномочия архистратига. По завершении Конгресса в городе прошли торжества с народными развлечениями.

Во время пребывания Александра в Коринфе в его резиденцию заспешили разного рода известные и неизвестные личности – философы, актёры и ваятели, художники, архитекторы и драматурги – все, кто желал погреться в лучах славы нового гегемона Греции, готовые свидетельствовать «радость, почтение и покорность». Многие из них не задерживались, исчезали, чтобы появиться во дворцах других правителей; а иные, счастливые царским вниманием, щедростью и заботой, оставались до тех пор, пока общение с ними не становилось ему или обеим сторонам в тягость. Более всех при царском дворе привечали историков и философов; Клитарху* и Аристобулу* предложили сопровождать Александра в предстоящем походе. А философа Онесикрита из Астипалей царь нанял для записей важных царских дел после его заявления: