Мысли мои унеслись совершенно - в какие-то идиотские пространства. Типа мы с Люсей вызволяем ее сына, у нас рождается дочь, потом еще сын... Всем нашим дружным семейством мы отправляемся к Черному морю. Поселяемся в домике под пальмою, там, где свои сказки нашептывает нашим детям шорох прибоя, и.... с-с-стоп! Эт что же, свое будущее я все же связываю НЕ с Беловодьем?
К чему себя обманывать? Для всех нас периметр - всего лишь зал ожиданья, временное прибежище в океане наших страстей. Думаю, даже Жора с удовольствием свалил бы из слободы. Ему хорошо бы наняться в какую-нибудь геологическую партию или бригаду охотников-промысловиков. Чего он все тут - как старик-лесовик? Молодой ведь еще, полжизни минимум впереди. А старухи, думаю, жалеют искренне, что жизнь утекла в этой дыре, а ни черта хорошего они так не увидели. Вот ведь, какая засада - а вы говорите: "свобода", "коммунизм", "община" и все такое. Поживите в эдаких условиях, в вечной борьбе со стихиями - много всего такого поймете, о чем не рассказано книжках о "прекрасной жизни" в согласии с матерью-природою. И еще одна хрень. В своих мечтаньях я много всего воображаю. Только не представляю, что мы с Люсей вазюкаемся со скотиной, сгибаемся в огороде, пилим дрова. Этот тупой деревенский труд ради пропитания, однако, заколебал. Ни хрена не делать, и чтоб все у тебя было - вот вековая мечта человечества. А русские народные герои - Иван-дурак с лягушкой, Емеля со щукой да Маша с медведем. Нажраться от пуза и завалиться мечтать - вся "национальная идея". А пашут пусть чучмеки. Разве не так? "Золотой миллиард", говорил дядя Вася, именно так все и залупенил. В одной книге репродукцию видел, одного, кажется, голландского художника. Имя запамятовал, но прозвище запомнилось: "Мужицкий". Там, значит, трое работяг обожрались, упали под стол, лежат, смотрят на небеса и чё-та там себе воображают. Подпись: "Страна лентяев". Это про нас. То бишь, про человечество. Что - не нравятся мои откровенья? Любите пасторали про пастухов с пастушками? Ну-ну.
...Вдруг я почувствовал на своем лице что-то, ну, очень неприятное. Красная точка... на носу, на щеке... И в глаз - аж ослепило! Я упал на пол. Вовремя: "гаджеты", укрепленные на кирпичной кладке стали лопаться! Меня обдало пылью, полетели пластмассовые ошметки. Я понял: стреляют! Похоже, снайпер то ли пожалел мою рожу (и жизнь), то ли не успел - долбит по приборам. Наверное, эти ублюдки окончательно озверели, решили нас убирать поодиночке.
Еще совсем темно, лишь слабое марево на востоке. Около пяти, наверное. Вглядываюсь в щель в стене. Чувства обострены. Четко осознаю: в лесу, за периметром - движенье. Началось? Бужу по рации Петровича, Игорька. Прикидываю, откуда стреляли. Если снайпер один (палили с юга, коль звука нет, ствол с глушителем...), значит, северная часть стрелявшему не видна. Рискую высунуться. Тихо. Теперь уже взвожу курок "англичанина" - чтобы наверняка. По рации вызывает Игорек, спрашивает, что вижу. А я не вижу ничего, только интуитивно догадываюсь, тем не менее докладываю о замеченном противнике. Надо же: веду себя как полноценный солдат, говорить - и то стал солдафонским языком - кратко, четко, тупо! Даже сам себе удивляюсь...
Слышу шаги по лестнице, весь напрягся... успокаивает условный свист. Это Мефодий. За ним - еще двое наших. Тащат что-то ужасно тяжелое. Объясняют: пулемет "Максим". Он еще во времена гражданской был запрятан на одном из чердаков. Жора обнаружил его давненько, но никому не говорил - ждал "черного дня". Вот, настал... Уже достаточно расцвело, чтобы ориентироваться. Устанавливаем ствол на станок, вставляем ленту, но не знаем, куда направлять "оружие революции". Связываемся со штабом. Говорят: ждите...
Пытаюсь всмотреться в темноту - и вижу тени, передвигающиеся от периметра к конюшне. Ага, значит... И тут - громкие хлопки в лесу, с запада, где наша демилитаризованная зона! Мефодий громко и радостно произносит:
- Ну, вот! Столько этих шумовых растяжек понаставили... Наконец-то сработало, бубёнать!
Сообщаем, чтобы выдвигали отряды к конюшне и поближе к демилитаризованной зоне. Петрович успокоил: женщины и дети уже в безопасном месте. С такими силами мы уже способны оборонять слабую половину.
В районе конюшни началась пальба. Там пухнуло, повалил дым. Похоже, шашки, дымовая завеса. Уже достаточно светло, чтобы увидеть фигурки, убегающие за периметр. Там, за конюшней, у нас сточные ямы. Надеюсь, хоть кто-то из этих негодяев провалился. Слышны крики. Дым заволакивает лес, еще несколько выстрелов, воздух рассекают трассирующие пули, на болоте срабатывают еще пара шумовых растяжек. И тишина.
Мы даже не успели сообразить, как пристроить "Максима". Выглядываем с колокольни украдкой. Дым рассеивается, рассвет золотит кроны деревьев. День будет солнечный. Крайне сомнительно, что добрый... Нас вызывают в штаб (двух мужиков я толком не знаю, они из вновьприбывших). На наблюдении остается Мефодий, к нему подошлют чувака, знающего пулемет. Штаб в трапезной. Здание сильно потрепано временем, зато почти в центре Беловодья. Нас встречает Игорек. Он деловит, ведет себя уверенно:
- Периметр мы закрыли, ни одной позиции не оставлено. Ваша задача: сменить наших на конюшне, ты, Лёш, старший. Участок трудный, "ахиллесова пята" диспозиции. Сдадим - они завладеют половиной слободы. А не хотелось бы. Задача ясна?
- Есть, товарищ... а ты кто по званию-то?
- Рядовой. А это важно?
- Ну, не знаю... - Я и сам застеснялся, смутился. Чего спрашивал - сам-то по званию - урка, по роду - шиш без масла. - Мы пошли, что ль?
- Осторожно. Снайпера... Нате вот. - Игорь протянул нам холщовую суму. - Тут дымовухи. В случае чего - зажигайте, ветер на вашей стороне. С Богом!
Успел узнать: Вацлавас пришел в себя, у него спадает жар. Жить будет. С Люсей все в порядке, она со всеми женщинами. Настояла, чтобы ей выдали оружие. И еще несколько наших барышень теперь вооружены. Чувствует она себя теперь полноценным членом, шлет мне горячий привет.
Пробираемся очень осторожно, пригнувшись. На открытых местах ползем. Все промокли от обильно выпавшей росы. Конюшня - полуразвалившееся кирпичное здание, у которого нет половины крыши. Его, говорят, еще те, дореволюционные монахи строили. Если сдадим - под обстрелом будет вся слобода, а противник поимеет славное укрепление. Наши - те, кого мы сменили - уже обустроили уютные "гнездышки" возле окон - аж сена постелили. Эх, люблю аромат сена! На таком и помереть не так хреново... хотя, желательно подрыгаться еще, есть у нас еще дома дела. Разделили дымовухи, расселись. Считаю свои боеприпасы: тридцать три патрона. Надо же, так за всю войну ни одного не истратил!
