- Благая воля с момента Сотворения не отступала от благости, а справедливо то, что с ней, творящей из своих лучей, созвучно, на бренные блага не зарясь.
И образ орла как бы воспарил. Крылами светлыми махая, он вещал: "Пусть неясны тебе слова мои, но пути Господни смертным непонятны". Далее я узнал, что в Христа не веривший ни раньше, ни позже явления Спасителя, обречен. И все ж в день Страшного Суда те, кто был праведен, но Христа не знал, станут ближе к благодати, чем те, кто знал Его, но отрицал. Едва лишь Тот, чьим блеском сияет Мир, покинет небосклон, твердь, которую Он озаряет, зажжется ярко и чарующе. Таков известный чин Вселенной. Едва лишь золотой орел сомкнул свой клюв, весь собор живых огней залился песнью благостной, по окончании которой раздался как бы шум потока, с высот спадающего. Не сразу понял я, что это клокотанье парящего орла. Он вещал:
- Те огни, из коих сплетен мой образ, во славе своей всех превзошли. Лучшие из душ собраны в моем глазу, а тот, который зеницею горит посередине, воспел Святой Дух; он хранил Ковчег Завета -- за то и вознагражден. Те пять огней, что составляют бровь, -- Траян, Езекия, Константин, Гульельм и Рифей. Как, ты спросишь, стал священным светом троянец, живший при язычниках? Теперь он знает многое, чего вашим философам даже не снилось. Того, кто был на Земле Рифеем, настигала милость Высших, непостижимая для смертных. Не удивляйся: ты сейчас подобен тому, кто знает имя вещи, но не разбирает ее сути. Царствие Небесное открыто тем только, в ком сильна Любовь. И Траян, и Рифей сюда взошли как христиане, а одна из этих душ сюда взята из Ада. Все потому что в ней жила надежда, в которой крылась сила мольбы к Творцу. Так Господь открыл Рифею путь к искупленью. Родившись и умерев язычником, он стал крестником трех жен Сада Господнего. Вы, смертные, хотя и отдалились от поганой веры, не знаете всех избранных. В неведении нашем наше же счастье...
...И снова Беатриче призвала мои глаза и дух. Ее чело н этот раз было суровым, Она почти что прошептала:
- Если сейчас я улыбнусь, ты рассыплешься золой. Не умиряй я красоту свою, ты рухнул бы как дерево, грозою пораженное. Итак, мы уже на седьмом небе, глаза свои умом наполни, сделай их зеркалом видений, которые тебе предстанут.
В сфере, нареченной в честь бога-миротворца, я увидел золотую лестницу, ведущую в безмерное пространство наверху. По ней передвигалась рать огней. Какие-то из них вновь возносились, другие неуклонно снисходили, третьи же вились, причудливо творя узоры. В этом круге было тихо, никто не пел и ничего не восклицал.
Одна из душ -- из тех, что подлетела ближе -- мне пояснила: здесь, на Сатурне слух смертного бессилен. Мне посчастливилось общаться с душою Петра Дамиани, великого молитвенника, на Земле звавшего себя "грешным". Когда святой закончил повествованье своей жизни, сотня световых огней, приблизившись, издала неземной то ли стон, то ли крик: он прозвучал как гром.
- Ты так испуган, - успокоила меня возлюбленная, - а представь себе, если бы я улыбалась, а ты бы слышал хор. Один лишь краткий звук тебя чуть не придавил... Это было предвосхищенье мщенья, приход которого ты скоро ощутишь. Обернись -- тебе дано увидеть славных.
Оборотившись я разглядел ряд сфер, между собою связанных лучами. Самая большая из светящихся жемчужин была душою Бенедикта Нурсийского, которая мне рассказала о своих собратьях-монахах, молитвой и постом достигших благодати Сатурна. А еще он мне раскрыл загадку высшей из сфер, где все блаженны в полной мере. Там царит недвижимый покой, а по сути Эмпирей -- шар, парящий без опор и координат. Лестница с Сатурна как раз туда ведет. Бенедикт напомнил мне о сне Иакова, в котором перед патриархом она явилась ангелов полна.
Закончив свой рассказ, душа присоединилась к собору радостных огней, который вихрем взвился ввысь. В тот же миг моя Владычица одним лишь мановеньем меня взметнула... я даже и не понимал -- верх или вниз -- зато почувствовал себя как бы окрыленным. Я даже не заметил, как мы очутились на Небе Звезд.
- Ты близок к средоточию, - Сказала Беатриче, - но посмотри под ноги: удивись, как там обширен мир.
Я глянул сквозь призму семи небес -- и увидел столь жалкий голубоватый шарик, что на него смотреть-то можно только для забавы. Увидал я и Луну, только без пятен. Ласкали взор и прочие планеты... Я вновь поднял свои глаза и обратил свой взгляд к прекрасному лицу возлюбленной. Она же своими очами устремилась ввысь и радостно воскликнула:
- Вот ополчения Христовой Славы! Вот где собраны все нити небесного круговращенья!
Над сонмами огней царило Солнце. Свечения струились могучими потоками -- и я не смог снести их силы. Беатриче проговорила:
- Вот -- та мудрость и та мощь, которая вослед векам тоски пути раскрыла между Небом и Землей. Раскрой глаза и на меня взгляни!
Если б не Она, я никогда бы не решился глаз открыть. Я разглядел лишь залитые лучами круги, и среди них -- ярчайший светоч, как узнал я после, -- Архангел Гавриил. И я слова услышал: "Я порожден любовью чистых сил эфира вкруг радости, которую нам шлет утроба, несшая спасенье Мира. И буду здесь кружиться, о Госпожа Высот, пока ты не взойдешь к своему сыну и твой приход не освятит Высот Небесных!"
Это воззвание к Деве Марии подхватили все огни, но я уж неспособен был хоть что-то различить -- настолько мощными были пламена. Вышние души пели "Regina coeli". И сейчас возвышенное чувство от той музыки во мне живет. А все же много на Земле было истинно праведных! Из кругов огней выделился ярчайший и, трижды облетев вкруг Беатриче, воскликнул:
- Сестра моя! Твои мольбы чисты настолько, что меня ты разлучила любовью с чередой блаженной.
- О, Свет, - ответила Она, - которому Всевышний вручил ключи от этого чертога! Да будет спутник мой о вере вопрошен, а силен ли он в вере, надежде и любви, ты видишь сам.
Я предстоял перед самим апостолом Павлом, который приказал:
- Не прячь глаза, христианин. Скажи: в чем смысл веры?
Я, превозмогая боль, взглянул на пламя. Мне дано исповедаться пред первоборцем! Я заявил, что вера -- основа чаемых вещей и путь постижения того, что смертным незримо.
- Как основа, неплохо. Но разве это -- всё?
