– Какая шёлковая шёрстка, – улыбаясь, говорила девушка и гладила кота.

Тот в ответ наклонил голову, подставляя ей ушко.

– Подойди, Татьян, посмотри на это чудо, – позвала Люба подружку. Ответом ей была тишина.

– Таня? – повторила она.

Резко развернувшись, девушка водила лампой из стороны в сторону в надежде увидеть подругу.

– Та-аня! – громко и протяжно звала Люба подругу.

Ответом ей было гулкое эхо – Татьяна не отозвалась.

Она в растерянности крутила головой. Повернувшись назад, поняла, что и кота тоже больше нет. Люба одна стояла в тёмном лесу. Попыталась найти ту тропку, с которой сошла, когда направлялась к коту, но все попытки были тщетны. Периодически выкрикивая имя подруги, она брела наугад. Так и не выйдя к тропе, присела отдохнуть. Устала, измаялась, да и темень лесная все глаза сломала: болеть начали от постоянного вглядывания во мрак ночи. Заснула девушка.

Проснулась – светло уж. Слава богу, ночь прошла спокойно. Поднялась и побрела опять выход искать.

Земля вокруг становилась всё мягче, ноги всё глубже уходили в топь мха. Любу постепенно охватывала паника. Тихо всхлипывая, она меняла направления в надежде наткнуться на тропу.

«Шлёп, шлёп, шлёп», – послышалось где-то впереди.

Любаша остановилась и прислушалась. Совершенно отчётливо слышались шаги. Почти бесшумно двинулась девушка на звук. В какой-то момент, раздвинув руками колкие еловые лапы, она увидела источник шагов.

Впереди, проворно перепрыгивая с кочки на кочку, шла старуха. Её спина была настолько сгорблена, что сзади казалось, будто тело совсем не имеет головы. Словно почуяв на себе взгляд, старуха остановилась и резко обернулась. Вся в чёрном, с надвинутым по самые брови платком, она отчасти походила на богомолку, кои пешком отправляются в паломничество к почитаемым святыням.

Но достаточно было бросить один взгляд на её лицо, и любой понимал, как далеко от Бога мысли этой старухи.

Мелкие, чёрные глазки смотрели, как буравчики, – казалось, ничто от них не ускользнёт. Старуха подняла лицо кверху так, чтобы нос уловил запахи, и шумно втянула воздух.

Любаша боялась вздохнуть: до того не хотелось, чтоб старуха заметила её. Бабка втянула воздух ещё раз, при этом её лицо вытянулось и стало похоже на звериную морду, – и уставилась на еловые лапы, за которыми стояла Любаша.

Сердце Любы ухнуло вниз, но внезапно бабка развернулась, словно упустив ту тонкую ниточку запаха, которую уловила, и так же прытко засеменила ещё глубже в лес. Поворачиваясь на кочке, бабка чуть не потеряла равновесие, резко взмахнув руками. В этот момент из кармана её платья что-то выпало на мягкий мох. Старуха этого не заметила.

Что оставалось делать Любе? Дороги назад она всё равно не нашла, а бабка, хоть и страшная, а всё ж живая. Да и вдруг она к человеческому жилью как-то выведет?

Потихоньку, стараясь не издавать никакого шума, Любаша двинулась за ней, попутно подобрав то, что выпало из кармана старухи. На мху лежал обычный чёрный пузырёк из матового стекла. Не раздумывая, Любаша сунула его в свой карман.

Пытаясь не попасться бабке на глаза, девушка чуть не потеряла её из виду. Брела за ней, петляя среди болотных кочек и покрытых мхом пней, не зная куда, ругала себя, что, как дурочка, кинулась за сказкою, счастья быстрого захотела! Да ещё и Татьяну потеряла! Что теперь будет…

***

Сколько Люба шла за старухой, она не знала. Только вышла к какой-то поляне, а на ней деревня! Хорошо, ума хватило не выскочить сразу к домам от радости, что с чащобы выбралась.

Остановилась, огляделась и поняла, что деревня-то мёртвая. Дома глазницами пустыми смотрят, местами кровля совсем внутрь провалилась, на иных и двери нет.

Пока стояла, рассматривала, бабку-то из виду упустила и не увидела, в какой дом та зашла.

Выбрала Любаша место поукромнее и выжидать стала. Весь день и ночь просидела, глаз не сомкнула. А к утру глядь – из одного дома, самого крепкого на вид, выскочила старуха, встала посреди поляны и носом водить начала, словно опять пыталась уловить одной ей ведомый запах.

А Любаша смотрит на неё и не поймёт: то ли чудится ей, то ли тени так странно ложатся, – но бабка будто и не бабка уже. Моложе стала! Да и спина уж не такая горбатая!

Стоит бабка, носом воздух ловит, никак не уходит. Крутится по поляне, а учуять что-то не может. Затихла Любаша, вдруг видит – через поляну белый кот несётся. Шнырь в кусты, и нет его.

– У, черт лохматый! – громко выкрикнула старуха. – Мешается под ногами, с толку сбивает, – и, погрозив вслед коту, ушла в лес.

Любаша, выждав ещё немного времени, вышла на поляну. Бредёт вдоль домов, – страшно вокруг от тишины, от запущенности, словно по кладбищу идёшь.

На подходе к дому, из которого вышла старуха, совсем боязно стало. Неожиданно в окне она заметила тень. Присела за росший рядом куст смородины и затихла. В окне показалось лицо девушки, мертвенно-бледное, с глазами, словно затянутыми белёсым туманом. Девушка в окне смотрела в одну точку и не шевелилась.

Встав в полный рост перед домом, Люба во все глаза таращилась на неё. Затем робко подняла руку и махнула ей. Та никак не отреагировала. Любаша направилась прямиком к двери. Войдя в дом, она осмотрелась.

Сумрак стоял в помещении, комната была почти пуста. В центре её находился прямоугольный деревянный стол, вокруг которого на полу был начерчен круг. В изголовье стола стояли три толстые сальные свечи бордового цвета. Съеденный огнём воск растёкся по поверхности, создавая впечатление кровавой лужи. На всех стенах в доме были нарисованы знаки. Висели пучки засохшей травы. Одна стена выделялась на фоне других: на ней малиново-чёрным была нарисована перевёрнутая звезда, внутри испещренная мелкими надписями. Венцом творения были брызги, уже высохшие, бордового цвета. С одной стороны стола стоял высокий стул, на котором лежал нож и медная миска, на дне виднелись остатки чего-то чёрного. Рядом лежал пучок травы, концы которого были испачканы содержимым миски. Любаша поёжилась, словно от холода.

Весь дом вызывал неприятное ощущение.

– Эй, вы в порядке? – тихонько позвала Люба девушку у окна. Та никак не отреагировала.

– Люди, кто здесь? Помогите мне, – вдруг донеслось откуда-то снизу. – Откройте подвал! Я здесь, помогите!

– Таня?! Танюша! – воскликнула Люба, узнав голос подруги. – Что это за место? Я так испугалась за тебя, когда потеряла!

Любаша кинулась к двери в подвал. Отодвинув засов, она с силой потянула на себя тяжеленную створку. Та поддалась, и из тёмных недр навстречу подруге вылетела Татьяна.

– Люба, Любушка, ты не бросила меня, – лепетала Татьяна, сжимая в объятиях подругу. – Мне так страшно. Эта бабка, она ведьма, она чёрная ведьма. Она губит, она кровь пьёт, молодость забирает, за тобой в лес пошла. Надо бежать, – без умолку тараторила Татьяна, растирая по лицу слёзы.

– Успокойся, Таня. Какая молодость? Какая кровь? Я не понимаю тебя. Кто эта девушка? Как мы её оставим? Посмотри – ей помощь нужна, – отвечала Люба.

– Нет, Любаша, девушка и не живая уже, – так, оболочка. Ведьмиными стараниями её время сегодня закончится, – сказала Таня.

– Ересь какая-то, ничего не понимаю, – повторила Любаша.

– Садись, – сказала Татьяна, – до ночи у нас время есть, не придёт бабка. Я тебе расскажу, что сама за это время узнала. Ты как этого кота увидела да с тропы сошла, я в полной темноте оказалась.

Пока ты смеялась да кошака гладила, услыхала я за спиной шорох. Только голову повернула, как мне в лицо какой-то жидкостью прыснули; я мешком и повалилась. Очнулась – сижу на лавке в этом доме, руки-ноги верёвкой повязаны. Темнота, лишь три свечи горят.

На столе лежит девушка, а перед ней бабка согбенная. Руками машет, кругами ходит, слова непонятные бормочет. Увидела, что я очнулась, встала передо мной и улыбается, словно скалится.

Я взмолилась: «Отпусти, бабушка, в чём я перед тобой виновата?» Она рассмеялась так страшно и говорит: «А ни в чём! В дурости своей! Я аккурат ко дню Ивана таких дурочек и подлавливаю, которые за быстрым счастьем в чащу идут да цветок папоры ищут.