То, что творит Игорь Александрович Киршин в образовательном мире вот уже почти тридцать лет, я не могу назвать иначе, как педагогическое чудо. Я давно наблюдаю за его творчеством. И хотя иногда предлагаю свои советы, но, как правило, восхищаюсь его талантом и учусь у него.

Талант и дело Игоря Киршина уникальны, как и сама его личность. Его «Солнечный Сад» есть особо звучащее новое слово в педагогике. Вот уже несколько десятков лет он обосновывает свой «Солнечный Сад» творческой практикой и научно. Это своеобразная система, которую на чиновничьем языке называют «дополнительным образованием», но на самом деле эта система определяет всю жизнь человека. Я лично знаю многих воспитанников «Солнечного Сада». Они прожили в «Саду» огромную жизнь. Судя по их судьбам, они обрели здесь то самое важное, чего не дает школа: смысл, вкус, любовь и радость жизни. Они одаренные, творческие, живут и трудятся на общее благо, создают прекрасные семьи.

На примере моей любимой школьной учительницы Варвары Вардиашвили, которая была словесником, а теперь и Игоря Киршина, который тоже словесник, я убеждаюсь, что быть истинным словесником – значит быть учителем жизни. К чему они должны вести своих учеников? К исследованию своего духа и внешней жизни, к творению пространства любви и радости, добра и красоты.

Игорь Киршин сейчас занят разработкой содержательных программ и методической оснащенности своей системы «Солнечного Сада», но я уверен, что в основе всей этой конкретики он заложит именно высшие ценности жизни духа в материальном мире.

Нельзя, чтобы педагогическое открытие Игоря Киршина ограничивалось лишь одним Калининградом и одной школой. Плод его педагогического таланта должен стать достоянием для многих, и не только в России, но и в других странах.

Игорь Киршин автор серии замечательных книг. Но эта книга, которую он назвал «Дерево Сада», есть олицетворение духа и сердца «Солнечного Сада». В ней автор показывает саму суть своей педагогической жизни. И нам не трудно, читая книгу, почувствовать эту суть, которую он выстраивает по удивительно прекрасной жизненной схеме: Корни, Ствол, Ветви, Листья, Цветы, Плоды, Солнце.

В этой аллегории мы видим, что идея «Солнечного Сада» и духовного мира Игоря Киршина есть одно целостное явление. Идея рождалась в нём в переживаниях детства, далее в стараниях юношества, затем в творчестве, которое началось сразу после того, как он стал учителем.

Первые шаги, первые сложности и удачи выстроили могучий ствол, а дальше всё расширяющая деятельность – это ветви; умножающаяся радость – это листья; то, как развиваются дети «Солнечного Сада» – это цветы; но что они творят и какими они становятся – это плоды.

Но тут надо понять одну диалектику: вместе с детьми растет, мудреет и становится мастером их учитель. Как относиться к детям – это то откровение, которое он постигает только у Солнца.

Я читаю и перечитываю книгу и, также как сам автор, заглядываю в свое детство, откуда обычно идут лучики Солнца, которые влекут меня в Будущее. Творчеству Игоря Киршина, мастера, человека Пути – нет конца, как лучам Солнца.

Примите, дорогие коллеги, этот его дар духа, ибо у него нет чего-либо более светлого, что он мог бы вам преподнести. А дарить вам своё сердце есть смысл его жизни.

Шалва Амонашвили

Бушети, 26.05.2017

Дорогой друг!

Я всю жизнь тебя искал. И писал тебе эти письма. Я видел тебя в каждом ребёнке, который был у меня в Саду или не был в Саду. И мне кажется, что ты всё равно меня ждёшь. Я даже слышу, как ты зовёшь меня. И я откликаюсь – вот этими письмами. Смотри, сколько я тебе всего написал!

Мама умела любить по-настоящему.

Это было самым главным в ней.

Будут говорить, что она была не права, виновата, ошибалась. Пусть говорят. Не важно. Важно то, что она умела любить всем сердцем: меня, книги, музыку, природу, любимого человека.

Её душа жаждала любить. Она не могла без любви. Задыхалась, мучилась, погибала. Она была создана для любви.

Она могла всё простить любя, и ничего не могла простить, не любя.

Маму не понимали. Люди видели её болезни, её неудачи, её развод с мужем, её необъяснимые переезды с места на место. Но мало кто видел её прекрасную душу.

Мама очень любила меня. Не могла наглядеться. Я был для нее самым умным, самым красивым, самым талантливым. Всегда помню прикосновение её рук – от них шло такое тепло, ласка, восхищение мной. Я был её ненаглядное дитя, образ красоты и добра. Она ерошила мне волосы, лепетала совершенно бессмысленные слова, на ходу придумывала ласковые прозвища. Смысла в этих словах не было. Смысл был в интонациях, в ласке сердца.

Говорят, что она меня баловала. Враньё. Она защищала меня от всего света. Но защитить можно только любовью. Больше ничем. И я чувствовал, что её отношение ко мне – сильнее всего и правильнее всего. Это не значит, что она всегда была мягкой – бывала жёсткой и требовательной. Но сквозь всё просвечивала любовь. И это был первый и главный урок – урок переживания любви. Не говорения о любви. А прочувствования её бесконечной нежности, её тепла, её радостей и печалей.

Мама умела любить.

Она любила всё благородное, возвышенное. Из-за этого она казалась многим слишком пафосной. Это неправда. Она, как Дон Кихот, была искренне предана своим идеалам.

Я пишу это в Светлогорске. Мы с мамой любили его. Сейчас тут всё изменилось. Снесли старые дома, построили новые. Остались только те же сосны и небо. Они помнят маму – молодую, умную, обаятельную. И меня помнят – маленького, открытого жизни, с распахнутыми глазами. Здесь мама показывала мне звёздное небо. Здесь она читала мне любимые стихи: «Она была нетороплива…» Здесь она влюбилась и была счастлива.

Это была совершенно сумасшедшая история. Мне тогда было восемь лет. Маме – тридцать восемь. Мама встретила его в какой-то весёлой компании. И полюбила на всю жизнь. Без конца срывалась к нему в Москву. Постоянно писала ему письма. Всё время говорила о нём. Он был бравый офицер. Блестяще образованный – закончил Военную Академию. В совершенстве владел иностранными языками. Прекрасно пел под гитару. Красивый, грустный, обаятельный. Она любила его, мама.

Совместной жизни у них быть не могло. Но мама до самой смерти надеялась, что чудо произойдёт и они будут вместе. Мама была готова на всё – лишь бы с ним. А у него – семья, с которой он не живёт, странная служба (разведчик!), сложный характер. Мама не считалась ни с чем – она любила его больше жизни.

Всё это было у меня на глазах, с моим участием. А я был маленький. Не знал, что и думать об этом. Я и не думал. Я чувствовал. Созерцал эту величественную бурю маминой любви – с внезапными слезами, огромной нежностью и нелепыми надеждами. Это было прекрасно. Так мама воспитывала меня – просто примером своей жизни. И что по сравнению с такой любовью корысть, комфорт, карьера?

Маме очень свойственно было благородство. Она могла щедро отблагодарить случайного человека. Вообще, любила быть благодарной. Восхищалась всеми проявлениями великодушия. Мама была внутренне красива. Она и внешне была очень красивой. Но, прежде всего – сердцем.

Мама очень любила музыку. И стихи – тоже. Она переживала их глубоко, сильно. Верила им всей душой. Жила музыкой и стихами.

Когда я вырос, мама стала казаться мне огромной птицей, попавшей в лилипутские лабиринты. Она сама мучилась от своей огромности – огромности своих чувств и мыслей – и мучила других. Она умела и любила летать! А – негде было. Вокруг всё было такое карликовое…

Маму гоняла эта жажда полёта по всему Союзу – от Калининграда до Магадана. Она «искала хороших людей». Всем это было смешно. Кроме меня. Я её понимал. Мы были с мамой одним существом. Я тоже не был согласен лишь бы на что – на полудружбу, полулюбовь. Тоже маялся от одиночества. Хотел абсолютной любви и предельной дружбы. Да где тут их взять? Тут надо как-то потихонечку…